Неживой

— А чего смурные такие плетёмся? — крикнула Зильда осипшим от жажды и дорожной голосом, пока они перешли на шаг. — А ну, рванина, запевай!

Ей ответили пара вымученных, но всё-таки наигранных стонов и вечноя «мать твою!» от Забоя.

— О-о-о-станься, дева! — затянул Плюгавый и остальные подхватили.

Зильда горланила со всеми, срываясь до хрипа и задыхаясь. Они чуть замедлились, но песня сплотила их, расслабила и дала сил. Плюгавый чуть отдышался и сам, без команды, затянул следующую.

— До ночи дойдём, чую! Шире шаг! — прикрикнула Зильда, когда походный репертуар иссяк.

Цепочки холмов и низин, полуразрушенные скалы и камни под ногами встречались всё реже и реже. Дорога стала ровнее и шла чуть под горку.

— Эт ежели ноги не отвалятся… так бежать, — проворчал Хромой, все нелепее наваливаясь на здоровую ногу.

— Колобком у меня покатишься, сучёныш! — рыкнула на него Зильда и тут же улыбнулась, чтоб приободрить.

Лёгкие её горели огнём, словно терзал их кузнец-зверюга, ног своих она уже не чувствовала и почти не управляла ими, взмылилась вся, как конь которому в погоне не давали спуску.

— Ладно! Привал, — скомандовала она.

Банда постепенно замедлила шаг, зная о последствиях резкой остановки марша, выбрала место в тени и завалилась на траву.

— Отваляйтесь хорошо, псы. Это последняя остановка, потом бежать будем уже до конца.

— Эй, хозяйка, — окликнул беззубый. — А мы ащпе туда бежим? Может уже мимо пролетели или совсем не в туда подались?

— Эм… — Зильда на секунду оторопела. — Да нет, вроде. Дорога тут одна, как я знаю. Всё равно туда попадём.

— Ну какмо знаешь, хозяйка, мы за тобой хоть в Пекло, токмо лучше не нада.

— Да… знаю.

Зильда обернулась по сторонам, пытаясь найти хоть какие-то ориентиры. Лес вокруг был то дремучим и непроходимым, то сменялся проплешинами из редких, но кустистых деревьев. Изредка над деревьями поднимались холмы, но они были похожи друг на друга. Лишь дорога из песчаника пересекала его и была единственным напоминанием о том, что тут могут быть другие люди.

Затея нравилась ей всё меньше. Она обошла лагерь кругом, удалилась на расстояние видимости, осмотрела окрестности и пришла к выводу, что если они заночуют тут и дождь размоет, они вряд ли вспомнят с какой стороны пришли.

Ни разу она не блуждала без чёткого осознания того, где она находится и куда идёт. Слишком уж сильной у неё была чуйка. Она никогда не задумывалась и не сомневалась, просто слушала и слушалась. Но сейчас это чувство внутри неё молчало, словно его никогда и не было.

Нужно кончать этот балаган. Идти вперёд, к цели, брать то, что её и никогда не отдавать. Так и никак иначе.

Зильда сплюнула на землю и растопырила пальцы и засадила себе ладонь в лоб со всей дури. Потрясла головой, пришла в себя. Хотела присесть на корточки, прежде чем вернутся к своим, уже расстегнула ремень, но вдруг замерла и вздрогнула. Прямо в глаза ей смотрел идол, вырезанный на дереве, и улыбался ей хищной улыбкой из треугольных зубов.

— Ну? Что ты от меня хочешь, окаянный? — сквозь зубы спросила она.

Глава 3

Зигой

Племя Зигоя охотилось со времён первых людей. Их край был суров, и в нём вырастали суровые люди. Жаркое лето и мокрая осень пролетали перед неистощимой зимой словно короткий сон. Побережье, леса, горы и равнины сковывал лёд. Солнце превращалось в маленький красный шарик и забывало о том, какое оно горячее. Метели могли обглодать лицо не хуже стаи волков и выли ночами не хуже этих самых волков. Месяц или два мог стоять такой хлад, что огненная вода становилась мутной и покрывалась коркой льда. Жизнь замирала и, выйдя из юрты, казалось, что они поселились у самой Стылой Долины, которой люди уходят после смерти.

Сайртухлл, их родина, обычно не готовила для иноземцев ничего, кроме смерти. Чтобы выживать тут, нужно было родиться с горящим сердцем и со льдом в венах, как они говорили. С детства спать с паром у рта. В первые зимы увидеть себя в отражении последней воды беловласым от инея. Уже взрослым заночевать в снегу и не заболеть до лета. Впитать Север через строганину и ягоду, не умереть от кольпахена и полюбить его. Родину не выбирают. То, что белокожим южанам казалось диким, страшным и непонятным, они любили всем сердцем.

Зигой был великим охотником. Настолько великим, что уже при жизни о его мужестве и смекалке начали слагать песни. Его называли «Вайруйа Твавхико» — «договаривающийся с Древними Духами», оставшимися ещё с тех времен, когда лёд покрывал всю землю от юга до севера и с востока на запад. Обычно они жили в мире, но не все из Древних Духов терпели кочевой народ Зигоя на своих землях. Древние Духи были прожорливыми, и делиться с людьми не хотели.

Зигой хоть и уважал их, но не любил в ответ. Ещё молодым убил Красномордого, задравшего человек двадцать из племени тайкулов. Прогнал Кусторогого, когда тот затоптал жену двоюродного брата, пока та посла оленей. Почти пал от когтей Копьезубого, но смог смертельно ранить его и уползти к своим. «Договорился» с Белобиорном. Встал перед ним в полный рост, поднял острую пальму и посмотрел ему в глаза. Древний Дух понял, что даже если выиграет эту схватку, то вместо Зигоя придут другие. И он сам ушёл.

Родовое веретено племени Зигоя начали плести ещё из шерсти волосатых лифантов сто поколений назад, и теперь они продолжали завязывать узелки, продлевая нить шерстью благородных белоскальных бизонов — самых сильных зверей из Тех Кто Остался. Уже давно племя не знало бед и голода, давно рождало исключительно достойных сынов и дочерей, было богатым и именитым. И согласно закону, оно должно было помогать другим племенам. Поэтому, как только льды и непроходимые снега освобождали таёжные тропы, Зигой обходил Топи и устремлялся к Узорице. Пересекал её многочисленные реки и коротал душное лето в поисках добычи и богатств для своих родичей.

Ловил диковинных зверей и птиц, живыми или мёртвыми, привозил тем, кто платит, а когда не было работы, ходил за шкурами и пушниной. Выторговывал за них щедрую цену или сразу менял на товары и гостинцы для племени и соседей. Иногда были и вот такие вот заказы. Приходилось помогать «договариваться» и племени белокожих. Зигою никакой разницы не было. Жена должна рожать и следить. Мужчина должен брать и приносить.

Скоро жаркое и неуютное солнце отдалится, небо станет тусклым и дождливым, и наконец, можно будет вернуться домой. К тому времени как вдалеке покажутся его родные белоснежные степи и древние леса, мороз уже войдёт в свою силу. От него будет краснеть лицо, побелеют брови и усы, станет легко дышать, а земля будет приятно щёлкать от шагов.

Вдалеке он увидит дым и родные шатры. Красные, оранжевые, зелёные и жёлтые пятна, над которыми у зимы нет власти. Залают и завоют собаки, бросятся к нему первыми, тяфкая и сшибая его с ног. Жена охнет, бросит своё шитье, пустит льдинку по щеке, кинется обнимать его и целовать, благодарить духов, что он жив и что снова плечи его под крышей. Сайдар и Кайлак уже достигнут возраста лука и седла. Они выберут себе самых приземистых и крепких скакунов Вьюги, таких редких и роскошных, что белокожие вообще не верят в их существование. И если животные покорятся, то их новые хозяева будут каждый день вычёсывать им шерсть от льдинок костяными гребнями и говорить заговоры, чтобы с ними ничего не случилось. Миниатюрная Кинукэ станет чуть больше, но ещё красивее. И может, пора уже будет присматривать ей достойного юношу, бесстрашного и спокойного ещё с малых лет.