Страница 16 из 54
— Почему твой господин назвал рану смертельной, если достаточно позвать единорога? — спросила я Ёна.
— Потому что даже сотня измельчённых корней мандрагоры не заставят единорога прийти, если он не хочет. На десять призывов едва ли срабатывает один. К тому же… Госпожа, вы можете вообразить сколько стоит мандрагора?
— Дорого? — догадалась я.
— Они бесценны. Вы никогда не найдёте их в продаже, госпожа.
— Но как же их получают?
— Обменивают на какое-нибудь сокровище, чаще — серьёзную услугу.
Это же сколько денег было настрижено в тазу?!
— Мили, остывает же, — робко напомнила няня.
Я спохватилась, благодарно улыбнулась и вернулась за стол, практично порадовавшись, что кто-то свою порцию проспит, а значит, мне достанется больше.
Интересно, Сахарок парня излечит полностью или ускорит естественную регенерацию? Как бы то ни было, поправится пациент за считанные дни. Как врач я должна радоваться, но, представив, что вечером я вернусь в пустую спальню, я заранее почувствовала себя одиноко. Всё же парень единственный, с кем я чувствую себя вольно.
Даже аппетит пропал.
Но пока пациенты здесь, надо тянуть информацию. Одна жертва спит и к допросу не пригодна, зато телохранитель он хозяина никуда не денется. Я хищно прищурилась:
— Ён, окажите любезность. Расскажите мне, какие у меня как у дочери есть гарантированные законом права?
Глава 16
Ён посмотрел на меня с непонятной растерянностью.
— Госпожа, вы действительно собираетесь подать в суд?
— Мили? — с новым ужасом посмотрела на меня няня.
Я закатила глаза:
— Почему я не могу обратиться в достойный суд за защитой? Если мой родной отец отказывается позволять мне жить, разве я всё ещё не дочь этой страны? Я обращусь к царосу!
В комнате повисла тишина.
Полнейшая, потому что гудение ворвавшейся в комнату мухи казалось громоподобным.
Няня всхлипнула, и в уголках её глаз скопилась влага:
— Мили, что ты такое говоришь?
Ён тоже не мог понять:
— Госпожа, вы хотите воевать со своим отцом?
— А разве есть причины этого не делать? — я пожала плечами и склонилась над тарелкой.
Похоже, с Ёном каши не сваришь. От его господина толку было больше. Я скосила взгляд на кровать. Парень спал с самым беззаботным выражением на лице, прям обнять и затискать. Я отправила в рот очередной кусок говядины, тщательно прожевала, проглотила. Всё это время никто не проронил не слова.
— Ён, так вы не окажете мне любезность?
— Мили, о чём ты? — перебила няня. — Ты не можешь! Даже если решение суда могло быть в твою пользу, как ты выдержишь разбирательство? Ты же не хочешь… чтобы тебе показали, что означает по-настоящему не желать позволять кому-то жить?
А няня-то умные вещи советует. Если отец уже меня приговорил, что помешает ему быть более настойчивы? Говоря прямо, если я взбунтуюсь, что помешает ему нанять… убийц? Я не знаю, как в королевстве обстоят дела с преступностью, но уверена, что найти нищего выпивоху, готового за бутылку на любую грязь не составит труда. А я хоть и маг смерти, всё ещё просто девушка. Справиться со мной не составит труда. Выдадут за несчастный случай…
— Я всего лишь задала вопрос. Я ещё ничего не обдумала, никуда не отправляюсь, но вы не хотите рассказать мне о законах.
Я махнула рукой.
Я действительно не собираюсь воевать с отцом. Вероятно, однажды я предъявлю ему счёт за Милимаю, преступление не должно оставаться безнаказанным, но прямо сейчас я не ищу мести, я всего лишь хочу жить и жить хорошо. И главное препятствие для меня — отсутствие знаний законов.
— Госпожа, я действительно затрудняюсь ответить, — Ён смотрел серьёзно. — Ребёнок может быть нелюбимым, это приемлемо. В конце концов, когда большую часть времени проводишь на службе, а сына или дочь видишь лишь на семейных праздниках и по особым случаем, не иметь чувств вполне естественно. Но не пренебрегать благополучием ребёнка! Тем более обрекать на смерть. Ваш отец… поступает низко. Но он всё ещё ваш отец и глаза семьи, он имеет полную власть над вашей судьбой, госпожа Милимая. До вашего замужества, разумеется. Если оно состоится. Как глава семьи, ваш отец обязан заботиться о вашем благе. Уверен, суд встанет на вашу сторону, однако вам придётся как-то дождаться решения. Самое большее, на что вы можете рассчитывать — назначение опекуна из храма. Жрец будет визировать все дальнейшие распоряжения барона на ваш счёт.
До концепции лишения родительских прав в этом мире ещё не дошли, чёрт побери.
Я барабанила по столешнице.
— Госпожа, я не законник. Вам стоит поговорить со специалистом.
— Как насчёт собственности? Ваш господин вручил мне немного денег. По закону могу ли я распоряжаться презентом по своему усмотрению или обязана передать кошелёк отцу?
— Личная собственность — это личная собственность, но лучше уточнить у законника. Простите, госпожа. Мне бы в голову не пришло отбирать вещи дочери, поэтому я никогда не интересовался этой областью законодательства.
Я тяжело вздохнула:
— Благодарю, Ён.
— Не стоит, — качнул он головой. — Я бы… хотел поддержать вас.
Продолжать разговор было бессмысленно, и я встала, собрала в корзину грязную посуду. Я хотела уйти, вернуться к книгам, посидеть в тишине, но няня меня остановила:
— Мили, проводи? — голос няни был тише обычного, а взгляд обрёл необычайную пронзительность.
Я подчинилась и даже выдавила улыбку. Няня, впрочем проигнорировала.
Тяжело опираясь на мою руку, няня с трудом добрела до своего будуара, грузно опустилась в первое попавшееся кресло, откинулась на спинку. Некоторое время она сидела, прикрыв глаза, и восстанавливала дыхание.
— Няня, к чему была спешка? — беспомощно спросила я.
Она покачала головой:
— Зачем ты зовёшь меня так. Кто ты? Ты кто угодно, но не Мили. Где моя девочка?!
У няни задрожали губы, но она справилась, выпрямилась, стиснула подлокотник. Я видела её непримиримый взгляд, и я невольно вздрогнула под этим взглядом, первой отвела глаза. Моя секундная слабость была красноречивее любых слов.
— Нянюшка, я не понимаю. Это я, Мили. Посмотри на меня.
Няня смотрела и кривила губы.
— Лицо моей девочки, ни одного изъяна в облике, верно до последней чёрочки.
— Тогда о чём ты, няня?
— Моя девочки была нежной, доброй, безобидной, а ты зла и свирепа. Ты… Моя Мили не не могла бы говорить так, как ты! Другие фразы, другие мысли, смелость. Другой поворот головы. Мили никогда не скалилась!
Я терпеливо молчала, позволяя женщине высказаться.
Вариант рассказать правду я не рассматривала всерьёз. Я поклялась беречь няню, и это не то обещание, которое можно нарушить. Данное слово в принципе следует держать, но сейчас мною двигало не столько благородство, сколько корысть — кто знает, что случится с моей душой, если я оступлюсь.
Открыть пожилой женщине, что девушка, которой она отдавала всю себя — веред в чистом виде. Что она будет делать, если узнает, что смысл её существования разрушен?
— Няня, я всё ещё не понимаю. Разве я делаю что-то плохое?
Симпатий к женщине у меня поубавилось.
Удобно предъявлять претензии мне. Как насчёт того, чтобы проявить инициативу чуть раньше? Как барона слушаться, она в первых рядах! Пусть она боялась тайно брать Мили на прогулки в город, но по крайней мере, она должна была рассказывать о мире, о стране, учить, заставлять читать книги, готовить к будущему. А она! Откупалась от деточки шёлковыми нитками. Сидит ребёнок с неразвитым интеллектом, иголкой в ткань тычет, не бунтует, не плачет — благолепие. Наверное, тратя последние серебрушки на шёлк, няня становилась в собственных глазах образцом щедрости и жертвенности. По-настоящему позаботиться о благе — увы, не для неё.
— Где Мили? — няня чуть повысила голос.
— Я здесь. Это я, няня.
Няня всхлипнула.
— Нянюшка, ты же видела и единорога, и жрицу Тишины Лета. Носитель жизни отметил меня и стал моим спутником. Меня коснулась небесная удача. Да, я стала другой. Но я это я.