Страница 23 из 105
Окрестности усадьбы представляли собою резкий контраст с густо заросшим парком — повсюду тянулись поля, засеянные хлопком, табаком и сахарным тростником. Там и сям мелькали занятые работой фигуры негров.
Сами же они обитали на задворках имения. Миновав хозяйственные постройки, конюшню и кузницу и пройдя сквозь рощицу апельсиновых и лимонных деревьев, можно было выйти к месту их поселения, представлявшему собой десяток приземистых сараев. Марианна любила приходить сюда вечером, когда уставшие после тяжелого дня невольники, набив желудки варившейся в больших котлах грубой кукурузной или тыквенной кашей, усаживались на корточках в кружок и заводили тягучие заунывные песни, вывезенные с далекой родины. В этих странных, непривычных мотивах слышались и горькая печаль, и сдержанная угроза, и робкая надежда, порождая чуткий резонанс в душе пленницы: ведь она была такой же невольницей, как и эти бедняги, только — до поры, до времени — более привилегированной.
За досугом рабов Марианна наблюдала всегда издали. Сами они не вызывали у нее опаски, но вокруг бараков постоянно бродила стража, красноречиво демонстрируя своим присутствием, что данная зона является запретной.
Со стороны жизнь чернокожих невольников могла бы показаться едва ли не идилличной, но настал день, когда Марианна собственными глазами увидела, что такое рабовладельчество.
Она безмятежно прогуливалась в роще, когда ей почудился чей-то вскрик. Может быть, птица? Но крик повторился — протяжный и отчаянный, он явно принадлежал человеку. Пробравшись сквозь заросли тамариска, Марианна вышла на поляну, откуда открывался вид на негритянский поселок, — и остановилась как вкопанная.
Картина, представшая перед ней, была ужасной. Все невольники толпились на утоптанной площадке между сараями. Их внимание было сосредоточено на двух бедолагах, закованных в колодки. Тут же стояли четверо надсмотрщиков с длинными бичами из воловьей кожи. Вот они подняли свои страшные орудия — и обрушили свистящие удары на спины истязуемых. Один из них издал пронзительный вопль, другой хранил молчание — то ли выказывая презрение к боли, то ли потеряв сознание. За экзекуцией наблюдал светловолосый человек в черном — Марианну отделяло от него больше пятидесяти ярдов, но она сразу узнала Джона Лейтона…
Словно что-то лопнуло в груди у Марианны. Перед глазами встала привязанная к бизань-мачте стройная темнокожая фигура Калеба-Коррадо, в спину которого хищно впивается плеть… Не помня себя от ярости, она бросилась к месту экзекуции. Надсмотрщики, опешив от неожиданности, опустили бичи: одеяло спало с плеч Марианны, и она неслась вперед в одном тоненьком пеньюаре, с развевающимися за спиной волосами.
— Продолжать наказание! — резко распорядился Лейтон. — А эту — взять!
Трое охранников бросились наперерез Марианне, схватили ее, брыкающуюся и царапающуюся, доволокли до флигеля и швырнули, словно куль, на кровать.
Вечером Марианна не прикоснулась к ужину. Ее тошнило уже от самого вида еды. Был у пленницы и особый умысел: если не прикасаться к пище, сдобренной наркотиками, то, может быть, утраченная сила воли вновь вернется к ней. С этой надеждой Марианна и заснула.
Пробуждение ее было внезапным и жутким. Какая-то непосильная тяжесть навалилась сверху, невидимые в темноте лапищи жадно терзали ее груди, и нечто подобное оглобле пыталось прорвать насквозь распластанное беспомощное тело… Насильник трудился истово и упорно — и по исходившему от него густому запаху конюшни женщина опознала своего «кормильца» Санчеца.
Наутро бедняжка Марианна не могла припомнить, как долго длился этот кошмар, сколько раз принимался за нее распаленный страстью гигант, — истерзанная и раздавленная, будто побывав между мельничными жерновами, она лежала ничком, почти полностью обнаженная, поскольку от пеньюара остались за ночь лишь жалкие клочки.
Когда в комнату вошел Лейтон, измученная пленница не нашла даже сил, чтобы хоть как-нибудь прикрыть свою наготу.
Доктор-пират некоторое время брезгливо рассматривал простиравшееся перед ним тело, покрытое синяками и царапинами, и наконец изрек:
— Гадкое зрелище, не правда ли?
Марианна облизала пересохшие искусанные губы и промолчала.
— Вы сами напросились на этакое развлечение. Пренебрегли моей терпимостью — и получили по заслугам.
— Зачем вы разыгрываете из себя благодетеля? — слабо произнесла женщина.
— Ну, на благодетеля я не похож — и этого не скрываю Но, согласитесь, условия вашего содержания здесь не могут дать вам повода для жалоб. Все, что от вас требуется, — это скромность и послушание. Неужели трудно усвоить такую малость? И ведь если дать волю этому громиле — он будет каждую ночь навещать вас подобным образом, уж поверьте. Представляете, во что вы превратитесь через пару недель? В комок скулящей плоти с зелеными глазами. Идиотка!
— И после случившегося вы еще и читаете мне нотации? — поразилась его наглости Марианна.
— Именно так. Поэтому запомните: первое — никаких эксцентричных выходок. Второе: не смейте отказываться от еды. Вам ясно?
Пленница попыталась изобразить презрительную улыбку, но это получилось у нее недостаточно убедительно.
— В противном случае Санчец с радостью расширит сферу предоставляемых вам услуг…
Марианну передернуло от отвращения.
— Да-да, — подтвердил Лейтон. — Достаточно одного моего слова…
— Какой же вы подлец…
— А вы — дурочка. Разве вам плохо живется? Вас не обижают, не заставляют работать. И разве Луизиана — не райское место? Какой же простофиля был ваш Бонапарт, если у него хватило ума продать эти благодатнейшие земли американцам…
— Которые они превратили в невольничий ад, — заключила Марианна.
— Вы слишком потасканы для роли наивной добродетели, милочка, — скривился Лейтон.
— А вы — подлец. И я готова повторить это хоть тысячу раз подряд.
— Реноме — это не главное… А вы, если угодно, можете нынче вечером наблюдать очередной спектакль в жанре «блэк энд уайт». Приходите на полянку — ручаюсь, вы прежде такого не видывали… Но прошу вас помнить о наличии Санчеца. Впрочем, если вы так симпатизируете неграм, можно будет отдать вас на пару ночей к ним в барак. Как вам такой вариант?
Марианна отвернулась к стене.
Спустя полчаса ухмыляющийся Санчец принес завтрак и новую одежду: длинную, до пят, холщовую рубаху — из тех, что носили чернокожие невольницы. Попытка бунта не удалась — Марианна съела все до последнего кусочка. И цепенящая апатия вновь овладела ею.
Слова Лейтона о предстоящем «спектакле» между тем занозой сидели в сознании. Марианна отдавала себе отчет в том, что речь идет об очередной экзекуции — и, видимо, более изощренной, чем вчерашняя, и всеми силами убеждала себя в необходимости проигнорировать издевательское приглашение. Но когда солнце начало клониться к закату, ноги, казалось, сами собой повели ее на знакомую поляну…
Поначалу Марианна не поняла смысла происходящего. На этот раз невольники толпились у водяного насоса, установленного возле котлов для варки пищи. Один из негров двигал длинную рукоять насоса, а под сточным желобом сидел раб в колодках — струя воды падала ему на темя. На первый взгляд, это походило на какое-то глупое развлечение, затеянное скуки ради. Невольники, однако, наблюдали за этим представлением с угрюмым молчанием. Посмеивались лишь вооруженные белые надсмотрщики.
Но внезапно Марианна осознала, в чем тут дело. Ей припомнилось прочитанное когда-то описание средневековой пытки. Жертву привязывали к столбу таким образом, чтобы она не могла пошевелить головой, а сверху на выбритую макушку мерно, одна за другой, падали капли. И спустя несколько часов человек сходил с ума от невыносимой боли, разламывающей мозг… Луизианские плантаторы с помощью нехитрых подручных средств продолжили эту традицию.
— Ну как — нравится? — раздался голос у нее за спиной. — Все же пришли посмотреть…
Марианна вздрогнула от неожиданности. Конечно, это был Лейтон — он жевал травинку и изучающе разглядывал пленницу.