Навь. Книга 2

Ну насколько я знал восточный менталитет, такие оскорбления смывались только кровью. На это меня и провоцируют, наверняка найдутся свидетели и видеозаписи с камер, где будет видно, что я первый затеял драку. Ну-ка, поддадим газку, мне нужно, чтобы он первый кинулся на меня.

— Тебя Паленый в ж. у е. л, девочка!

Громила взревел и кинулся на меня. Отлично! Ты смешал карты своим подельникам и дал мне фору. Мир сразу сместился в красную плоскость, краски потускнели, а астральные тела противников наоборот, приобрели большую видимость. Да, последние тренировки у деда, с последующей инициацией, перед самой школой, дали свои плоды.

На ускорении уходим с пути медленно летящей туши, пусть пролетает мимо. Укол пальцами в сторону тела подручного с дубинкой, видно, как прогнулся астральный пузырь, надо аккуратнее, мне его не убивать. Ставлю подножку бибизьяну, наблюдая за падением прохожу к третьему, который тупо стоит справа от меня. Поваляйся-ка ты в отключке, родной! Удар открытой ладонью в сторону буркало этому поспособствует. Ну а теперь выходим из ускорения. Я прыгнул на спину успешно приземлившегося носом в дизайнерскую плитку дорожки бибизьяна, и добавил ему кулаком по затылку, хотя так и подмывало двинуть локтем в позвоночник, но, как я и сказал, мне не нужны трупы.

— Кого ты там е. л? — я нашарил выпавшую из рук его дружка дубинку и с силой вогнал ему в область ануса, аж штаны порвались.

Ну вроде все закончилось. Один присел на четвереньки, хватаясь за горло, второй валяется в отключке, третий воет от боли и унижения, размазывая кровь и сопли с разбитой рожи.

Я встал и отряхнулся. Ну сейчас сюда сбежится свора школьных охранничков — как же, чепе, плохой злой семиклассник с дурной наследственностью душителя свободы обидел троих маленьких деточек-шестиклассников! Я опытным взглядом нашел замаскированную видеокамеру, и подмигнул объективу, видевшему данное непотребство. Все, ждем.

Ну так примерно оно и вышло. Все бы было хорошо для дружков Паленого, если бы не несколько тех самых «не». Во-первых, камера все записала, в том числе и то, кто первый начал драку. А защищаться в моем положении не запрещал никто. А во-вторых дурная репутация этой троицы шла впереди них. Тот, кого я отоварил первым, был сыном одного из высоких чинов полиции и вел себя соответственно. Ну папА это раздолье, поцы, которые не под фейсами, для них лакомая добыча. Сынку теперь волчий билет от Старшего обеспечен.

Второй прихлебатель был из семьи конезаводчиков, пусть и дальше лошадкам хвосты крутит. А вот сам бибизян…

— Ты зачем его так унизил? — Старший был раздражен, еще бы, все шишки от директора гимназии посыпались на него.

— Он сказал, что он мой папа.

— Что? — от удивления глаза у Старшего полезли из орбит.

Я пояснил, что я имел в виду.

— А, ну тогда ладно. Только вот ты засветился со своими умениями. Еще один прокол. Даже на камере некоторые кадры смазаны.

— Ну подумаешь, — пожал плечами я. — Каждый может защищаться в меру умений. Можно отбрехаться, что я рукопашкой занимался.

— Ну-ну, — усмехнулся папа.

Пострадавший в задницу оказался сыном колбасного короля, поставщика двора Его Императорского Величества. Интересно, нажалуется при дворе или нет? Ну если нажалуется — его проблемы, весь Петербург будет ржать, как сына колбасника отымели дубинкой. Так что скорее всего промолчит и затаит хамство на будущее. Ох уж мой отличный талант, отточенный до небывалого мастерства, наживать себе врагов!

— А подача была Паленого, тьфу, Потоцкого. Какого хрена он вообще в этой гимназии делает?

— Да проверял уже, — вздохнул папА. — Голицын его на правах своего воспитанника туда устроил. Так что остается утереться и ограничиться наблюдением. Ты больше постарайся не нарываться, а эту проблему я решу.

Поскольку Старший на мгновение ощерился, а глаза блеснули угольками, как мне показалось, я понял, что он имеет в виду под решением проблемы. Я аж поежился — не хотелось бы быть ей. А вот с мелким гаденышем Потоцким придется, видимо, решать проблему мне. Хоть бы Лизка его расфрендила, что ли…

Так что особых последствий для меня пока не возникло. Пока я сидел неделю дома, отлученный от посещения школы, опущенного дубинкой перевели из гимназии от греха подальше — к нему прилипло прозвище «очкозавр», и над его унижением ржали все, кому ни лень, несмотря на попытки скрыть происшествие. Шила в мешке не утаишь, как и дубинку в… ну ладно. Двоим подельникам влепили «неуд» по поведению и обязали посещать гестаповца, то есть местного школьного психолога и завуча по совместительству.

А я приобрел репутацию отмороженного. На мое появление через неделю одноклассники реагировали шараханьем от меня подальше, ни одной шутки или подколки. Впрочем, может это и не принято в их среде? Я толком и не знал, ну не ходил я никогда до этого в мажорскую школу, да и не было их в мои времена, в голодные девяностые-то. Сброда всякого хватало, от гопников до младших братьев убывавших естественной убылью братил в малиновых пиджаках, моя родная школа была хулиганской и постоянно гремела в местных криминальных новостях — разборки, угоны, кражи со взломом, грабеж… До девятого класса добрались не все — примерно одна треть села по малолетке, кто-то сторчался от бутирата или клея, пара откинула коньки по дури от падения с высоты или катания на колбасе трамвая, в общем этих можно внести в список небоевых потерь. Как-то это время мне удалось пережить без потерь и залетов.

Иногда издали я видел знакомую паленую рожу. Пригрели Голицыны змею на груди, ох пригрели! Ну ничего, им это аукнется рано или поздно.

А вот в семье пока аукалось мне. Мама моего реципиента так и не признала во мне сына, и даже не пыталась сделать это хотя бы для видимости. Все попытки Старшего хоть что-то наладить лишь только ухудшали ситуацию. Последней каплей был устроенный им совместный семейный обед, как раз перед началом моего учебного года.

Когда мы втроем собрались за столом, все погрузились в неловкое молчание.

— Ну и как у тебя подготовка к учебному году? — натянуто спросил он.

— Отлично, — я скрежетнул ножом по тарелке, разрезая бифштекс. Скрип вышел такой, что я аж поморщился — один из самых неприятных звуков, превосходит по противности плач младенца и звук соседского перфоратора. — Я готов.

И в самом деле я был готов. После приключений, выпавших на мою долю за это время и теперь уже засекреченных, не могущих послужить основой для сочинения «Как я провел лето», я уже был готов ко всему. А что писать? Про подготовку у Козьмы? Про покушения? Про операцию по ликвидации террористов? Ну уж нет, увольте. Мои учителя и контрразведка не поймет.

Я поднял взгляд от тарелки на графиню, и встретился с ней глазами. И такой заряд ненависти и огонек безумия был в ее взгляде, что как говорится, у меня встала дыбом шерсть. Я словно заглянул в бездну.

— Готов? К чему, Навь, ты готов? — голосом, полным ледяной ярости спросила графиня. — Ты, тварь, пришедшая из ада, мерзкое отродье языческих извращений, захватившее тело моего сына и порочащее саму память о нем, к чему ты готов?

Графиня резко встала из-за стола, жалко звякнули тарелки от сотрясения.

— Ненавижу тебя, адская тварь. Будь ты проклят во веки вечные, да сгори ты в аду, где тебе место! Ненавижу! — графиня залилась слезами и выбежала из комнаты.

Да, мадам, аппетит вы мне конкретно испортили. Я отложил нож и вилку и посмотрел на графа. В его глазах были боль, страдание, непонимание, разочарование… Опасная смесь. Интересно, кого граф решит из нас зачистить — меня или свою полубезумную женушку? Здесь я бы не ставил на целесообразность. В любом случае, мне в этом доме не рады, точнее не все. И хозяйка дома, видящая во мне лишь врага, а теперь уже еще и врага рода человеческого… На мгновение промелькнула мысль бежать из дома — черт с ней, недоустроенной жизнью, как-нибудь устроюсь и проживу, сколько дадут. В конце концов дело для меня привычное, приходилось жизнь с нуля начинать без чьей-либо помощи.