По образу и подобию

Ната Чернышева

По образу и подобию

ПРОЛОГ

За огромным, во всю стену, панорамным окном ярилась непогода, накосо сшивая океан и небо полосами ливневого снега. Холодный мир им достался во владение, холодный, неприветливый и совершенно чужой. Ни единого клочка суши, огромные полярные шапки, минимальная глубина на так называемых отмелях — три метра. Но это был полный жизни (к счастью, неразумной) мир, с атмосферой, приближённой к стандарту голубого ряда — азот, кислород, аргон, водяные пары…

Здесь можно было жить под куполом Опорной Базы, относительно комфортно. Здесь даже можно было на что-то надеяться.

Какое-то — очень долгое! — время они надеялись. О, как они надеялись, оба!

«Не думал, не гадал он, никак не ожидал он такого вот конца…» Засевшая в памяти задорная песенка из далёкого детства заливала душу мёртвым ледяным дождём. Бессильные слёзы по щеке, и в каждой слезинке — сошедший с ума океан, бушующий за прочным стеклом. Сама попросила не закрывать окно. Сама…

Никто не может продлить свою жизнь в бесконечность. Мы — смертны. Все мы. Вселенной безразлично, что кто-то что-то катастрофически не успел. Но обмануть непреложный закон — здесь и сейчас! — можно.

Ценой чудовищного преступления.

Ценой убийства.

«Господи, не допусти!»

Кардиомонитор, тихо попискивая, тянул изломанную кривую, готовую в любой момент обернуться безнадёжной прямой.

«Не думал, не гадал он…»

А началось всё под ласковым голубым небом Земли, которую уже тогда всё чаще называли Старой Террой — в противовес первой колонии Человечества, основанной в соседней солнечной системе в рамках проекта «Галактический Ковчег».

ГЛАВА 1

Алёна ушла из школы на полтора часа раньше обычного. Случайность, предугадать которую не смог бы никто и никогда: тренировку отменили. Что? Вот именно. Легче поверить в то, что Земля налетела на свою собственную ось, движется с ускорением прямо в центр Солнца и через два часа всем конец, чем в объявление, пришедшее по мессенджеру. Они и не поверили, удивлялись, изумлялись, возмущались глупой шуткой. Но тренера реально в комплексе не оказалось, а на дистанцию выходила совсем другая группа. Пришлось разойтись.

Что же там случиться могло? Неужели правда — на собственную ось?!

Правды им никто не скажет, можно не сомневаться.

— И куда двинем? — спросила Халька Мальсагова, лучшая подруга Алёны. — Времени-то — шаттл и больше.

Это точно. Причём, времени неучтённого! Которое можно со вкусом потратить на что угодно по собственному выбору.

— Пошли в тир, — предложила Мальсагова.

— Да что я там забыла? — возмутилась Алёна. — И так почти каждый божий день гоняют. Нет! Шайда на подлеталку!

Подлеталкой воспитанники Института называли качели, расположенные в «дикой» части Нижнего парка, находившейся за пределами зоны климат- контроля. Когда-то давно здесь был полигон для тренировок на выживание, но теперь от него мало что осталось, всё поглотил адаптированный хвойный лес. Но качели остались. Это были три толстых эналавсановых, то есть, практически, вечных, верёвки, перекинутых через балку, вбитую в скальный выступ, нависающий над узкой расщелиной озера. Сквозь верёвки были пропущены простые резиновые палки, изрядно потёртые от ладоней бесчисленных любителей экстрима. Сами верёвки туго натягивались на специальные крючья, торчавшие из земли. Всё, что тебе оставалось, это крепко вцепиться в резину, снять с крюка и оттолкнуться как следует ногой.

Выбрасывало аж за середину озера, вперёд и вверх. И оттуда, замирая от восторженного ужаса, можно было увидеть остатки верхней террасы на скале впереди по курсу, широкую брешь в сплошной каменной стене на той стороне озера, — там сверкали яркие радуги над неумолчно гремевшим водопадом. Потом верёвка изгибалась назад, следовал рывок и вот уж тут — держись, не то слетишь в ледяную воду, и греби потом до берега как хочешь. Очередной рывок — и снова пятки смотрят в небеса, а в груди всё переворачивается от счастья, и так пока верёвка не замрёт вертикально, слегка покачиваясь, напротив полосатой, в поперечину, скалы. Тогда аккуратно лезешь вверх, выбираешься на широкую балку, — ух, и ветрище здесь, до мозга костей! Там наматываешь верёвку на палку и тянешь её, потихоньку освобождая, обратно на берег, для нового прыжка.

Взрослые подобных развлечений не поощряли. За подобные развлечения легко можно было схлопотать дежурство по школе, унитазы зубными щётками чистить вне очереди. Но кого и когда это останавливало?! А унитазы, неустанно полируемые неиссякаемым потоком наказанных, могли поспорить белизной и стерильностью с любой лабораторией Института на выбор.

— А-а-а! — Алёнины пальцы разжались, и она полетела вниз, заметалось, дробясь о скалу, звонкое эхо.

Сгруппировалась, как учили, вошла в воду ногами, — брызнул во все сторону тонкий прозрачный ледок, незаметный сверху. Холодом обожгло, как кипятком. Обычной девочке тут бы пришёл безоговорочный конец, но Алёна-то обычной как раз и не была. Её хромосомы собирали под микроскопом по одной из утверждённых Институтом схем, а за физическим развитием следили лучшие инструктора-экстремальщики, сами рождённые с добавочными доменами в геноме. Алёна вынырнула, отплёвываясь, определила направление и погребла к берегу, ничуть не удивившись подружке, оказавшейся рядом.

— На черта? — спросила она между вдохами.

Мальсагова не сорвалась, а прыгнула сама, хоть вот уж что, по условиям игры, не обязана была делать.

— А чтоб нескучно было! — блеснула белыми зубами Халька.

Они выбрались на берег и тут же принялись с воплями носиться друг за другом, Халька никак не могла догнать и злилась. Потом они схватились бороться, и тут уже Алёне пришлось несладко, а окончилось тем, что обе едва не свалились обратно в озеро.

Возвращались обратно, довольные жизнью и собой. Щёки горели, как всегда в тепле после холода, тело ныло приятной усталостью. Сейчас — на станцию монорельса, несколько перегонов и туннелей, и ты дома. А дома можно что- нибудь вкусненькое сжевать и завалиться на постель с книжкой — жизнь удалась!

… День медленно валился на закат. Неистовое горное солнце поджигало близкие ледяные пики ало-золотым огнём. А за ними горели, втыкаясь в небо, посадочные петли — пассажирская и четыре грузовых. Институт мог позволить себе собственный независимый космодром.

А за петлями горела длинная полоса орбитальных верфей: там достраивался двадцать девятый межзвёздный транспортник проекта «Галактический Ковчег».

— Эх, — сказала Халька, всматриваясь в небо, — хотела бы я отправиться вместе с ними!

— Да, — кивнула Алёна. — И я хотела бы… Вот бы взяли!

И обе вздохнули. Желающих улететь было заведомо больше, чем мест на «Ковчегах». Места распределялись на годы вперёд, даже на тех кораблях, что существовали пока что в проектных расчётах. Что говорить о почти уже готовом Двадцать Девятом? Он уйдёт без этих двоих. К звёздам. К новому миру…

Вдалеке, внизу, показался оранжевый поезд. На взгляд с таких высоты и расстояния казалось, будто поезд ползёт как беременная улитка. Но девочки прекрасно знали, какая у него скорость. И если чинно спускаться по лестницам, как полагается приличным людям, не успеть как нечего делать.

— Йех! — выдохнула Халька, перебрасывая себя через перила. — За мной! Кто последний — тот дурак!

— Сама дура! — крикнула Алёна, прыгая следом.

Поезд миновал четвёртый, по счёту от станции, туннель и втягивался в третий.

Склоны возле станции «Лебяжье» назывались «козьими тропами», по ним прыгали все, кому не лень. Ландшафтные дизайнеры вместе с учёными Факультета Генетики Растений учли проблему, и вытоптать генномодифицированные травы было просто невозможно.

Девчонки успели вскочить буквально на подножку последнего вагона, и поезд тронулся. В это время народу было мало, место у широкого окна нашлось свободно. Алёна болтала с подругой, а сама смотрела на петли космодрома, на стоявшую над горным хребтом звёздную полосу орбитальной стройки и Дальний Космос стучал в её сердце, беззвучным метрономом отсчитывая время.