Страница 3 из 18
Дальнейшая жизнь потекла по принципу «в тесноте, да не в обиде». На следующее утро пурга было утихла – как раз хватило времени, чтобы разобрать и перетащить брошенное барахло. Заодно определили, что старый шатер порван больше чем наполовину, так что проще продолжать жить в другом, чем пытаться его реанимировать. Потом ветер задул с новой силой, они опять забрались в единственную теперь палатку и решили, что раз такое дело, надо «бить в бубен». В смысле, выпить, отчасти для поддержания настроения, а отчасти с ритуальными целями, дабы попытаться умиротворить Мать-Моржиху – северное божество, ответственное за погоду. Выражения «бить в бубен» и «Мать-Моржиха» были неизвестно кем и когда подчерпнуты из пары-тройки романов советских времен о северных народах. Понятно, что никто по-настоящему во все это не верил. С другой стороны, кто сказал, что, например, древние греки искренне верили в Зевса и Афину? Скорее всего, образ их мыслей был примерно таким же – «конечно, разумный человек понимает, что это сказки, но… если можно поесть мяса и запить вином не просто так, а вроде как за компанию с богами, то отчего бы не попробовать».
В бубен в тот раз ударили как-то особенно лихо. Сколько лет прошло, а до сих пор приятно вспомнить, как они тогда все дико развеселились, до полной эйфории. За бортом продолжал бушевать первобытный космос, куда и высунуться-то было страшно, а в полузанесенном снегом шатре гремел банкет, совмещенный с концертом. Из выпивки, правда, была лишь фляжка разведенного спирта на десятерых, но усталость от счастливо закончившихся приключений опьяняла сильнее любой химии. Мир был ослепительно прекрасен. Центральный кол, увешанный очками и варежками, вызывал умиление как внешним видом, так и фонетически-смысловыми оттенками своего названия. Расчехлили заботливо укутанную гитару; обладатели слуха и голоса, в том числе Антон, принялись по очереди петь. Им подпевали, кто как мог. Они тогда неплохо умели это делать – или так казалось? – да и песни были отнюдь не самые примитивные… Музыкальные номера перемежалось историями, в основном о похожих приключениях, пережитых в прошлом. На смешных местах все хохотали до упоения, до боли в животе. Двое в углу (гм, а где у круглой палатки угол?) затеяли варить гречневую кашу под сложные философские разговоры. Каша совершила попытку к бегству, но ей не дали. Потом Серега, впавший в слегка измененное состояние сознания, заявил, что сейчас будет пускать священный дым для ублажения высших сил. Он один из всех курил, но при этом всегда утверждал (скорее всего честно) что делает это не чаще, чем выпивает. А выпивали они в те времена самое частое раз в пару недель – уж и не верится, что так бывает… Серега вытащил откуда-то из потаенных глубин сигарету, но несколько человек стали говорить, что нечего тут отравлять воздух – пусть идет на улицу. На улицу Серега благоразумно не пошел, а вместо этого надел шапку, горнолыжные очки и высунул голову с цигаркой в специальную затягивающуюся дырку в крыше палатки – вентиляционный рукав. Можно представить, как выглядела со стороны, в белой метели, торчащая наружу одинокая голова, но увы, насладиться этим зрелищем могла разве что Мать-Моржиха. Остальные принялись спорить, отморозит он себе уши или нет. Потом Иришка решила воспользоваться его стесненным положением и пощекотать, но Серега, опередив ее, вернул совершенно залепленную снегом башку обратно, очумело потряс ей и сообщил, что сигарета после двух затяжек, похоже, отправилась на орбиту, а он уже все понял о вреде пороков. Разговор перескочил на эти самые пороки, и была обсуждена история мужеложества, скотоложества, а также до кучи фаллические культы. Потом Антон, окончательно разомлев, лежал и глядел вверх, на мотающийся купол шатра, слушал шум ветра и разговоров вокруг… И вдруг он осознал, с пронзительной ясностью, что здесь и сейчас, в этих диких условиях, посреди снежной пустыни, в холоде и тесноте, но делающий вместе с друзьями общее, с виду бессмысленное, но на самом деле полное какого-то глубинного, высшего смысла дело – он на своем месте и потому счастлив. Он каждую минуту живет самой интенсивной жизнью, и для этого не нужно ничего сверхъестественного. Ни денег, ни власти, ни успеха. То есть все это, конечно, неплохо, но самая концентрированная, полная, забирающая все силы и тут же стократно возвращающая их обратно жизнь – здесь. И для нее нужно самое малое. Только эти горы, друзья и цель: пройти маршрут и вернуться.
…Да уж, счастие… Сколько лет прошло, и много ли от него сохранилось? У всех семьи, работа, какая-никакая собственность. Все вроде прекрасно, за исключением одного: никто ни в какие горы давно не ходит. Сидим по норам. Работа-дом, дом-работа. Ну, иногда собраться и выпить, да только все как-то… безыдейно. Даже тосты произносить разучились. Правда, дегустирование вина вечером в одиночестве начинает приобретать все более устойчивый характер. Не алкоголизм, но предпосылки, похоже, имеются. Эх ты, господи… Антон вздохнул и вылез из-под одеяла. Сегодня была его очередь отвозить детей в садик. Лена пусть еще поспит.
Старшая Даша, похожая на него своей серьезностью, уже проснулась и одевалась. А младший, Андрей, такой же непоседливый и разговорчивый, как Лена, все еще дрых без задних ног. Антон принялся его расталкивать.
– Ну папа, не надо, хочу еще поспать… – заныл было наследник.
– Давай-давай, вставай!
Андрей еще немного посопротивлялся и, наконец, открыл глаза. Через несколько секунд в них появилось осмысленное и живое выражение.
– Слушай, пап, я сейчас такой сон видел! – с жаром начал он. – Как будто наша кошка превратилась в тигра, а потом вдруг стала маленькой-маленькой…
– Ладно, потом, потом расскажешь, – привычно остановил поток его красноречия Антон. – Одевайся пока…
Убедившись, что процесс, наконец, пошел, он направился на кухню и стал варить овсяную кашу. Вечно по утрам какое-то заторможенно-пессимистическое настроение, но если вдуматься, жизнь не так плоха, размышлял он, следя, чтобы каша не убежала. Вот, например, еще года три назад детей надо было кормить с ложечки, а потом убирать за ними. Кухню, помнится, раз пять за день приходилось подметать… А сейчас сами поедят, а потом даже посуду в раковину отнесут. Там, глядишь, и на другие полезные дела надрессируем… хотя почему, собственно, «надрессируем», одернул он сам себя, как его обычно в таких случаях одергивала Лена. Они, на самом деле, теперь много чего сами соображают. Уже и поговорить с ними можно иногда, как со взрослыми. Возвращаются наши инвестиции в человеческий капитал… нет, серьезно – жить, товарищи, стало лучше, жить стало веселее.
Опять же, вот и солнышко из-за деревьев выглянуло. Сияет себе на небе. Небо хоть и позднесентябрьское, но находится, между прочим, над штатом Калифорния, и поэтому изо дня в день одного и того же безмятежно-голубого цвета. Погода, как в Крыму в бархатный сезон. Разве что вместо теплого Черного моря тут, за цепочкой невысоких гор, вечно холодный океан, куда могут залезать лишь серфингисты в гидрокостюмах и почему-то еще толстые мексиканские дети… а, ччерт!.. пока он предавался философствованиям, каша закипела и полезла из-под крышки. Антон еле-еле успел сдернуть кастрюлю с плиты и предотвратить окончательную катастрофу. Детям хватило, а ему осталось чуть-чуть. Нечего зевать, мыслитель нашелся…
Потом они погрузились в машину. Ехать было минут десять, а если бы не перекрестки и светофоры, вышло бы пять. Но пешком все же было бы далековато. Вечно так, гоняешь машину по поводу и без. Дальше было, как всегда – запарковались, дисциплинированная Даша вылезла сразу, а Андрей долго возился. Антон привычно попенял ему, потом тоже вышел, чмокнул обоих в щеки и посмотрел им вслед, когда они заходили внутрь. Опять завел мотор, и еще через двадцать минут, преодолев десяток миль по фривэю, вошел под своды родной фирмы.