Огонь его ладоней

Но вслух я свои мысли не озвучила. Вслух я сказала вежливое:

— Рада знакомству, Январь.

А он взял меня за руку и коснулся тыльной стороны кисти губами, легкое, невесомое прикосновение, горячее, как его дыхание, и я знала, знала, знала, что для выходца со Старой Терры, да еще пирокинетика, это просто дань вежливости, проявление учтивости к женщине вообще, а не конкретно ко мне, такой красивой и замечательной, тем более, что знакомы мы всего лишь без года три минуты. Но все равно будто электричеством прошило, от руки до самого затылка.

Я очень остро поняла, что сейчас мы расстанемся, вот прямо сейчас, и никогда больше не встретимся, но я буду знать, что есть во Вселенной такой Январь Горячев… темные кудри, мягкая улыбка, зеленые шальные глаза… и к черту! Мы никогда больше не увидимся. Потому что — ему на планету, мне на дальнюю пересадочную. Все!

Орать хотелось от отчаяния.

— Вы на планету? — спросил у меня Январь, ни о чем не подозревая.

— Нет, — качнула я головой и вытянула из его ладони свою руку, которую он почему-то не спешил отпускать.

Надо было объяснить, куда я лечу, где буду, дать адрес своего визита, в конце-то концов, но я почему-то не могла. Стояла, молчала, не знала, куда деваться, язык к гортани прилип.

— В другой раз не подставляйтесь под выстрел, Элина, — посоветовал мне Январь. — Убить же могли.

Я кивнула. А что еще ты хотела услышать, Эля? Пойдем со мной, милая, я отведу тебя на край Вселенной и подарю тебе эту звезду? Как же мне противно стало от себя самой, слов нет. Таська, та бы знала, что делать, и как разговор повернуть в выгодную для себя сторону. А я… тьфу.

Я выдавила из себя жалкое:

— Ну, я пойду… а то опоздаю на рейс.

Надеялась, что он меня остановит или спросит хотя бы какой рейс. Не спросил и не остановил. Не остановил, но смотрел вслед, я чувствовала горячий прицел его взгляда на спине между лопатками, и что мне стоило не обернуться, знала только я сама.

Хотелось реветь и биться головой о стену, а пуще всего — послать в черную дыру на досвете Таську с ее идиотской идеей насчет курортной планеты. Какой курорт, когда здесь, прямо вот тут, на нашей орбитальной, — Январь!

Но я не успела натворить глупостей, гневный сигнал терминала отрезвил. Кто еще мог вызывать меня, если не Таська?..

— Где ты бродишь?! — напустилась она на меня с экрана. — Ну, где тебя носит, горе ты мое? Опаздываем!

Мы не то чтобы опоздали. Но явились за минуту до окончания регистрации. И успели проскочить в самые последние секунды.

Таська мучилась отменным похмельем, отчего стекала со своей постели бесформенной медузой. Я поила ее болеутоляющим, а сама думала: ну, вот, стоили те пару часов веселья нынешней муки? Лучше вовсе не пить и не принимать ничего в том же духе, чем потом вот так.

Впрочем, подругу мне было не очень-то и жаль. Взрослая девочка, не в первый раз. А вот если бы она была трезвая, конечно, она бы вцепилась в Января мертвой хваткой. Мне бы там от него ничего не досталось.

Я поднесла к лицу ладонь. Она все еще хранила пригоршню жара… прикосновение его руки.

ГЛАВА 3

Лучшее средство от тоски — работа, проверено. Я врылась в сканы, которые следовало разобрать еще позавчера. Нивикийцы оставили по себе слишком много памятников письменной речи. Словно электронный способ хранения и передачи информации ими не был хорошо освоен. Записи на магнитных носителях они, впрочем, уже делали. При этом их следы находят в других планетарных системах, вот же загадка.

Впрочем, чем дальше в туманность, тем больше я утверждалась во мнении, что на планете, которая официально считалась их прародиной, нивикийцы были пришлыми. Отколовшаяся от материнской культуры группа. Это могли быть колонисты, могли быть беженцы, но в любом случае, спустившись на планету и начав на ней обустраиваться, они обречены были на падение уровня технологий. Любая, утратившая связь с метрополией, колония проходит в своем развитии так называемый натуральный век: когда жизнь и быт упрощаются с тем, чтобы просто выжить в непривычных, а то и враждебных условиях. Битва за урожай, животноводство, практическая медицина, заточенная под простые случаи — вывихи, переломы, роды, чисто бытовые проблемы, например, где взять энергию, если корабельный реактор уже не справляется с нуждами возросшей численности населения. При этом оживают давно, казалось бы, забытые и похороненные обряды, культы, суеверия.

Отсюда страсть нивикийцев не просто к печатному слову, но к слову, написанному от руки на материальном носителе. Каллиграфический шрифт, емкие, хлесткие фразы. Они верили, что благословение дарящего живет в его руке, выводящей символы.

Еще мы с профессором Сатувом отрыли великолепнейший справочник сравнительной анатомии. С картинками. Теперь я переписывалась с врачами Номон-Центра, потому что перевести подобное без консультаций медиков просто нереально. А переводить было надо.

Таська злилась.

— Я тебя зачем на свободу вырвала? — возмущалась она. — Чтобы ты глаза ломала в экране с работой?!

— Мы еще не прилетели, — отмахивалась я. — Не лезь.

— Трудоголизм лечится от обратного! — сердито заявляла Таська и смахивала мой экран со стола.

Я восстанавливала голографическую картинку и терпеливо повторяла:

— Отстань! Чем больше я сделаю сейчас, тем меньше мне надо будет сделать потом. — На лайнере дальнего следования полно развлечений! — Таська снова лезла к моему экрану с тем, чтобы от него избавиться. — А ты сидишь в апартаментах своих как сыч, вся жизнь мимо тебя проходит! Элька! Ты в отпуске!

— Отвянь, тебе говорю! — начала я сердиться. — Ты мешаешь. У меня, может, вдохновение! Творческий зуд! Мне из Номон-Центра наконец-то материалы пришли! Отстань! Отдай, зараза!

Таська выхватила у меня мой терминал и победно воздела его над головой:

— И заточено все зло мира в камень непотребный, и отправится сий камень в геенну огненную!

Это она сказку про Владетеля Узорчатой Башни цитирует. Мрачненькая история, уходит корнями в еще более мрачные реальные события. В расшифровку и установление исторической истины Таська как культуролог, внесла немалый вклад — это она первой заметила повторяемость мотива в определенных мифологических циклах нескольких рас.

— Отдай! — крикнула я, свирепея.

— Щас, — Таська сунула мой терминал в пустую ячейку сейфохранилища и приложила ладонь.

Все. Теперь я добуду машинку только после того, как убью эту подругу и приложу к сканеру ее остывающую ладонь.

— Не смешно, — сказала я с раздражением и обидой.

— Пошли гулять и развлекаться, — Таська была непреклонна. — Одевайся. Десять тебе минут.

Я вдруг испытала острое желание швырнуть в нее чем-то ну очень уж тяжелым. Нет, мы ссорились и раньше, но такое темное выплеснулось во мне только сейчас. Самое грустное было в том, что я понимала причину: я не хотела развлекаться, стрелять глазками и флиртовать с парнями, как того добивалась от меня Таська.

Я не могла забыть взгляд Января. Такие глаза у него… сине-зеленые… темные, как омуты в реках на кислородных планетах. Вот летим сейчас на Таммееш, там как раз будут такие реки и такие омуты. Января Горячева только не будет.

Но не рассказывать же о нем Таське?!

— Тася, — сказала я душевно, — я не поддамся на этот гнусный шантаж! Никуда с тобой не пойду.

— И что же будешь делать без своей игрушки? — ехидно спросила она.

— Спать буду, — я демонстративно повалилась на ближайший диван, закрыла глаза и издевательски захрапела.

— Ну, и спи! — вышла из себя Кудрявцева.

Она улетела за дверь, только пятки засверкали. Я тут же села. Отдаст подруга мне мой терминал, куда она денется. Я ее знаю. А пока надо заняться делом.

В каюте — шикарном номере на двоих — был свой собственный стационарный теринал и доступ к облачному хранилищу данных корабля. Захочешь умереть от скуки, ведь не получится.

Конец ознакомительного фрагмента.