Мой босс - Оборотень

— Кажется, твои мысли сейчас совершенно не о кофе, — Лука снова точно подмечает мое настроение.

— Умеешь читать мысли? — выгибаю бровь.

Он качает головой. Закусываю губу: я уже спрашивала об этом и не единожды, только его ответы кажутся неправдивыми.

— Просто я живу немного дольше, малышка. А твой кофе давно остыл.

— Но я…

— Врунишка, — перебивает этот невыносимый мужчина и мягко разворачивает меня лицом к себе.

Теперь я вижу как заострились его скулы, на которых давно и безнадежно обосновалась темная щетина, как потускнел взгляд и в каждом жесте сквозит непомерная усталость.

— Идем, я покажу тебе, как ты не любишь кофе, — улыбается уголками губ. — Потому что я уже видел твое "не люблю".

— И накормишь? — веду носом, улавливая теплый запах свежей сдобы и овощей.

— Обязательно, — ещё шире улыбается Лука.

— Но сперва, — беру его за руку и тяну за собой в ванную комнату, — тебя нужно отмыть.

Лука выгибает брови и кажется что-то хочет спросить, но я уже втягиваю его в ванную и запираю дверь. Чтобы не сбежал.

— От тебя отвратительно воняет обреченностью, — морщу нос и берусь распутывать узел галстука, который впервые вижу на своем боссе. И тянет спросить, с чего вдруг такие перемены, но ведь не ответит. — Ты устал, наверняка опять всю ночь не спал, поэтому, — отшвыриваю темно-серую "удавку", — предлагаю принять душ, а уже потом позавтракать.

Глядишь, и засранца Лео растормошим. Пусть ревнует.

— Заманчивое предложение, только… — он перехватывает мои руки, когда я уже добралась до пуговиц на дорогой рубашке, — душ я уже принимал…дома. А вот тебе я буду только мешать.

И почему я ему не верю?

— Лука, что происходит?

Чтобы мой извращенец-босс отказался от явного приглашения "на сладкое", должно случиться нечто из ряда вон. Да, он говорил, что нам лучше не заниматься сексом без Лео, но ведь можно расслабиться и без секса. Просто принять горячий душ и позволить себе немного побыть слабым… Просто мужчиной, о ком заботится его женщина.

— Ничего не происходит…нового, — говорит с тихой злостью. — Я просто забочусь о своей женщине и своих детях.

— А я о своем мужчине! — тоже злюсь.

И малыши волнуются, сильно пинаются. Охаю, невольно покачнувшись. Боль простреливает спину и скручивается пружиной внизу живота. Обжигает огнем, судорогами прокатываясь по бёдрам.

— Ради… — Лука обнимает за талию, падает на колени, губами прижимается к затвердевшему животу. — Проклятье, — ладонями растирает поясницу, — прости, я совсем забыл…

Задирает пижамную рубашку и целует живот. Каждый миллиметр ставшей сверхчувствительной кожи. И холод распускает цветок удовольствия, притупляя боль. А ладони кружат вдоль поясницы, изредка опускаясь ниже, слегка сдавливая и будоража.

Невыносимо остро и сладко. Рождая совсем другую боль в самой чувствительной точке женского наслаждения.

И я бесстыдно пользуюсь этим, тяну Луку на себя и таки добираюсь до его рубашки. Только теперь, чувствуя его силу, что течет по венам, стирая боль и успокаивая малышей, я не заморачиваюсь с пуговицами, а просто рву дорогую ткань. Пуговицы с тихим перестуком осыпаются на пол. А я замираю, кажется, перестав дышать.

Темные нити родового узора истончились и посветлели, словно выцвели. Зато мои стали ярче, насыщеннее. Горло сжимает тисками.

— Ради…

Он пытается что-то объяснить, но я не слышу.

В голове звенит только одна мысль: мои мужчины умирают и отдают мне свою силу.

Это понимание оглушило, выморозило все внутри. Нет даже злости, а ведь они снова все решили за меня.

Как с моими эротическими фантазиями, когда захотели привязать меня к себе.

Играли с запахами, манерами настолько виртуозно, что даже сейчас, зная об этом, я не могу найти ни единого различия. Не могу понять, где был Лео, а где Лука.

И теперь снова. Я смотрю на Луку и не понимаю, как ему так ловко удавалось скрывать свое состояние столько времени. Но я не произношу ни слова.

Я вся превратилась в каменную глыбу, которую не сдвинуть, но Луке это удается.

Я прихожу в себя уже в душевой кабинке под тугими струями теплой воды.

Мужские руки оглаживают бедра, задерживаются на резинке пижамных брюк, одним рывком тянут их вниз. Я послушно переступаю ногами, выходя из штанин. Сама снимаю пижамную рубашку, подставляя онемевшее тело нежным, но настойчивым рукам.

Лука гладит, выписывая круги на моем животе, который лично мне кажется чем-то инородным. Наверное, слишком мало времени прошло, чтобы привыкнуть к переменам. Но большего не будет. Если верить врачам, то мои дети появятся на свет уже на следующей неделе. И это пугает не на шутку.

Иногда кажется, будто я совсем не готова быть матерью.

Иногда проклинаю все на свете, особенно когда меня скручивает от дикого, неконтролируемого желания. И это желание с каждым днем становится только острее и все труднее переносить его в одиночку. Даже волшебные пилюли, подавляющие гормоны, уже давно не помогают. И хочется хоть раз побыть эгоисткой, получить все и сразу.

Останавливает лишь одно: мое наслаждение не может быть без удовольствия мужчины, что исследует мое тело.

Бесов босс!

Сжимаю кулачки и закусываю губу, когда его проворные пальцы безошибочно находят средоточие моего удовольствия. Надавливают на тугую горошину клитора, заставляя задохнуться от удовольствия.

Перехватываю его руку, сжимаю запястье, пытаясь сбежать от слишком острого удовольствия, от осознания, что ему не будет так же хорошо, как мне. А еще от муторных мыслей, что гложат изнутри, разъедают, превращая всю в один натянутый нерв.

— Не думай ни о чем, — хриплый шепот в самое ухо. — Просто доверься мне, — а пальцы ныряют в жаркую глубину, заполняют собой.

И я остро понимаю, что мне этого мало. Хочется его всего. Получить целиком и, наконец, осознавать все, что я чувствую. Ощутить, как он заполнит меня всю без остатка. Как будет двигаться во мне, сначала осторожно, наращивая темп, отпуская себя, не сдерживая, и как взорвется оргазмом в самой сокровенной глубине.

— Умница, — подбадривает Лука, другой рукой обнимая потяжелевшую грудь. Сжимает ее до колючей боли и острых мурашек внизу живота.

Закусываю губу и откидываюсь на его грудь, всецело отдавшись его рукам. И он вытворяет ими…волшебство. Жгучее, мелкими молниями пронзающее до кончиков пальцев.

Я вся пылаю. Огонь расползается юркими змейками, прожигает кожу, обнажая до молекул. И кошка внутри волнуется, рвется наружу испытать то наслаждение, что дарят искусные пальцы моего босса. Кусаю губы, сдерживая стоны, и вкус собственной крови будоражит зверя внутри.

И я отпускаю ее. Позволяю ощутить своего самца.

Кожа вспыхивает золотом. Кошка довольно урчит, выплетая на влажной коже нити родового узора.

— Ради… — хрипит Лука.

Запрокидываю голову, отыскивая его взгляд. Солнце на дне его глаз слепит и жжется, но я не в силах отвернуться.

По острым скулам тоже вырисовываются нити его зверя. Серые, что предрассветные сумерки, они окрашиваются рыжим золотом.

Сплетаются в едином танце кошка и лев.

Самка и ее вожак.

Обнимаю его за шею и притягиваю к себе. Нахожу его влажные губы. В этом поцелуе нет нежности, только острая потребность отдать себя всю целиком. И получить все в ответ.

Тяжелая ладонь ложится на затылок, запутывается в мокрых волосах. Пальцы другой безжалостно таранят мою плоть, и дыхание рвется. Еще немного и я сойду с ума. Терпеть почти не осталось сил.

Лука чувствует, что я на грани. Усиливает натиск, перехватывая инициативу. Теперь его язык хозяйничает в моем рту, сплетаясь с моим, пленя и клеймя.

Он настойчив и неумолим, этот горячий и огромный мужчина, в чьей груди бьется сильное сердце зверя. Сердце, в которое льется моя энергия, наполняя его своим огнем. Разжигая в нем пламя страсти и жизни.

И я все-таки теряюсь в удовольствии, с тихим всхлипом рассыпаясь на осколки. Мир плывет перед глазами. Краем сознания я понимаю, что плачу. И слезы смешиваются с водой, стекающей по лицу.