Мой босс - Оборотень

Лука не договорил, тоже рассматривая девчонку, но я и так все понял.

Кивнул. И волна злости, черной, полынной припечатала к дивану, вжала в спинку, сковала по рукам и ногам. Зверь внутри заскулил, принимая наказание вожака.

Его горькая злость душила, выпускала на волю зверя, опасного и гораздо более дикого, чем мой неопытный подросток.

— Я… — заговорил, нещадно сипя. Ощущая на горле смертельную удавку. Говорить было нужно. Объяснить, иначе…что? Поединок? Драться с братом я не хотел. — Я…сам не понял, как произошло. Мы сидели в кафе, а потом…

А потом она спросила, люблю ли я весну. А я позвал ее танцевать. Она согласилась.

— Мы танцевали и я поплыл.

Как мы оказались здесь — помнил смутно. Только ее запах. Он пьянил. Сводил с ума. Подчинял. Если бы я только знал, что она невинна.

— Зверь? — Лука тоже хрипел, сдерживая зверя и его необузданную ярость.

Снова кивнул. И хватка ослабла, но злость, горькая, пахнущая полынью и коньяком, никуда не делась.

Глянул на брата. Он отпускал своего зверя: скулы прорезали кожу, окропив ту темной кровью, а по коже заскользило рыжее пламя, что трещало за решеткой камина.

— Лука, я…

— Что Лука? Лука… — в голосе отчетливо слышался рык.

Он налил себе еще коньяка. Махом опрокинул стакан, поморщился.

— Ее работа? — кивнул в сторону террасы, на которой цвел ковер из подснежников. И это в снежном январе.

А я ощутил себя китайским болванчиком, которому и оставалось, что кивать головой, осторожно, не позволяя боли вырваться из тесных стенок черепа.

— Ты хоть понимаешь, что ты наделал?

Сейчас — да. Я понимал, что нельзя было ее трогать. Маленькую альбиноску с разноцветными глазами, что так притягательно пахла мятой даже сейчас. И по ее молочной коже гуляли золотые всполохи, расписывая узором, что таял так же, как и появлялся — в солнечных сполохах ее сна.

— Я не знал, что она…

— Что она что? Человек? Девственница?

— Она не…

— Человек! — он зарычал, взмахом руки швырнув меня на диван.

Я и не заметил, что успел вскочить на ноги. Ощерился. И черные иглы прорвали футболку, опалили позвоночник.

— Человек, — повторил Лука, не отводя взгляд.

Огненный… И когти полоснули каменную кладку камина.

И я выдержал. И взгляд вожака, подчиняющий, выворачивающий наизнанку. И злость, способную переломить пополам.

— Проклятье, — выдохнул брат и отвел взгляд.

Злость схлынула, будто снег по весне, оставив после себя горький привкус на губах. А я только сейчас ощутил то, что не должен был. Усталость. Терпкую, что коньяк в пузатой бутылке. Не свою.

Лука подошел к окну, уставился на весеннюю поляну среди снега. Лбом уткнулся в стекло.

— Зов львицы в ней силен, но человек сильнее. Человек не позволяет взять верх ее второй…ипостаси, — брат говорил тихо, будто у него враз закончились все силы. — Человек сойдет с ума.

— Почему?

Я никогда не понимал этих баек о сумасшествии, но и не связывался с человеческими женщинами, даже когда сам стал человеком. У меня просто отпала нужда в женщинах да и в сексе в принципе.

— Потому что ты стал ее первым мужчиной. Ты…попробовал ее кровь. А она твою. Ты… — он вздохнул тяжело, со свистом. — Ты все испортил.

Испортил? Возможно. Но далеко не все.

— Человек…ты говоришь, человек. Но ведь есть еще кошка…

— Весна, — ухмыльнулся Лука, и в его шепоте мне почудилась боль.

— Ее можно разбудить… — я говорил осторожно.

— Можно, — он обернулся и теперь смотрел на девчонку, которая вдруг улыбнулась. Так ярко и счастливо, что у меня заломило затылок. Захотелось пробраться в ее сон и узнать, что она там видит. Или…кого?

— Значит, надо попробовать. Что я должен делать?

— Мы…

Глава 12.

Лука. Неделя третья.

Старейшина встречает меня на пороге своего особняка. Седой, с тростью в руке, на которую опирается, слегка согнув правую ногу. Окидывает меня цепким взглядом и под ним не комфортно. Видок у меня еще тот, конечно, и одежда вся провонялась бензином.

Но не в том дело.

Старик принюхивается. Напрягается. И его черные пиджаки: двое у ворот, один с юга и еще парочка на востоке, — встают в стойку. Псы. А старик — нет. И это странно. Псы редко выбирают старейшин из людей. Что ж, выходит Бекер — исключение.

Рядом безмолвной тенью застыл Влад. На правой щеке его красовался багровый шрам, рассекший половину лица и только чудом не зацепивший глаз.

Делаю вдох, и тяжелый запах крови оседает на языке. Зверь скалится, наслаждаясь вкусом. Но к запаху крови примешивается еще один, знакомый до одури. Мята и горечь шоколада. Значит, след на мальчишке оставила моя малышка.

Улыбка так и просится, и я поддаюсь, что не ускользает от Влада. Скалится в ответ, обнажая клыки. И тут же получает быстрый и острый взгляд отца. Отступает в тень нехотя. Его выдает запах злости и выступившая на ране кровь. А ведь не затянулась рана. Значит, парень — помесок. А я сразу и не почуял. Зверь недовольно ворчит. А мальчишка силен, только не контролирует эту самую силу.

Не поэтому ли Бекер и стал старейшиной?

Любопытная у Ради семейка.

Только чутье подсказывает, что она не совсем в курсе, с кем жила под одной крышей. Но с этим разберемся позже. Сейчас надо уладить формальности и спать. Десять дней без нормального отдыха даже зверь не выдержит.

А дома Ради. Полагаю, они уже добрались. И зверь прислушивается. Да, на месте. Это хорошо. Лео позаботится о нашей девочке, пока я буду стараться не свернуть ее родственникам шею.

— Приветствую, Старейшина. Мир дому твоему.

Склоняю голову в знак уважения. Никаких эмоций, только голая вежливость.

— Разве приходят с миром воры?

Похоже, вежливым здесь собирался быть только я. У каждого свой выбор. И я принимаю его.

— Вас обокрали? — выгибаю бровь и делаю шаг назад. Прячу руки в карманы — подальше от искушения, а то не ровен час прибью кого-нибудь, — и приваливаюсь плечом к колонне.

— Тебе виднее, Накари, — голос старика холоден, как колонна под боком.

Только я устал и не настроен играть в слова.

— Максимилиан, я ненавижу теннис, — зверь некстати поднимает голову и желание отпустить его становится ярче. — И Ради я вам не отдам.

— Я могу расценить это как вызов, — усмехается старик и на этот раз не останавливает сына, когда тот выступает вперед, порыкивая.

— Или я.

— Ты…

Рычит Бекер-младший, кидается на меня. И я с удовольствием позволяю зверю показаться. Нити узора вспыхивают на коже, перекраивая тело наполовину.

Зверь рычит. Перехватывает Бекера, прижимает к колонне.

— Максимилиан, угомони своего пса.

Другой рукой швыряю старику свиток. Тот ловит его налету. Хмыкаю, уходя из-под удара Влада. Бью под дых. Мальчишка сжимается, делает рваный выдох, но на ногах стоит. Неплохо.

Старик разворачивает свиток. Читает. И холод его плавится яростью.

— Влад, остынь, — и голос старика сипит, а пальцы сминают бумагу. — Влад!

— Все, — поднимает руки, показывая моему зверю, что не будет нападать.

Врет. Опять его запах выдает. Горький, жгучий.

— Бумага все стерпит, — отпускаю мальчишку и тихим рыком разгоняю ощетинившихся "пиджаков". — Но это всего лишь копия.

— И…

— Обряд проведен старейшиной Илиамом по всем законам. Так что я прямо сейчас могу свернуть шею твоему щенку и мне ничего за это не будет, но…

Бекер-младший дышит тяжело, но успевает поддержать отца, когда тот покачивается. К злости примешивается страх с привкусом плесени.

— Но я просто уйду. Устал, знаете ли.

— Я соберу Совет. Это незаконно.

— А это пожалуйста. Сколько угодно. Вот только…обряд запечатан.

— Быть не может, — Бекер-младший изумлен. — Это вранье. И я заберу сестру.

— Влад, — останавливает очередной порыв сына старик. — Уходи, Лука.

Усмиряю зверя и возвращаюсь к байку, на котором приехал.