Страница 1 из 2
<p>
С Людмилой Олифер</p>
<p>
</p>
- Родригес! Вы прохвост! - голос полковника, казалось, сейчас разнесёт все перегородки в доме. - Нет, не заплачу! И не мечтайте! Что? Вы мне ещё грозите? Ой, да не надо, Санта Мария, мне этого всего. Не заплачу. Не видел я вами обещанного, а вы опять деньги хотите? Всё. И скажите спасибо, что полиция о вас не узнает. Ах, они в курсе... Ну, тем более! Ни сегодня, ни завтра. Никогда, Родригес. Слышите - "Ни-ког-да"!
Трубка упала на рычаг телефона, и плотный мужчина с багровым от гнева лицом сел за массивный письменный стол. С портрета на противоположной стене на него смотрел благородный идальго Дон Мигель Пабло де Эстебано - славный предок с чистой кровью, чьи наследники с гордостью носят его славное имя. Черный, вышитый золотом, бархатный костюм с роскошным воротником, шпага, кинжал и высокая шляпа с богатой тульей - всё, как и полагается, честь по чести.
Нет, вы подумайте, сперва он обещает встречу с духом умершего родственника, а потом назначает удвоенную таксу исключительно за то, чтобы этот самый дух отправился туда, откуда он его, якобы, и извлёк! Каков наглец! Постеснялся бы! Ладно бы стол покрутил или ещё там чего, а то "Всё выполнено. Общайтесь"! А как общаться-то? Жулик! Жулик! Право слово - первостатейный жулик и больше ничего! А всё туда же: - "У нас чистая экзотерика". Тьфу...
Отставной полковник махнул с досадой и потянулся за курительной трубкой, которую он оставил лежать рядом с телефонным аппаратом за пару минут до неприятного разговора. Рука ощупала зелёное сукно стола. Трубки на привычном месте не оказалось.
Дон Эстебано слегка ослабил ворот сорочки и повернулся к столу. Пресс-папье, стопка бумаг, телефонный аппарат, набор ручек на подставке, чернильница - всё на месте. Кроме трубки. Тогда он поднялся с кресла и заглянул под стол. На ковре трубки тоже не оказалось. Ветеран мексиканской разведки сжал кулаки и, крепко ругаясь себе под нос, стал методично прочёсывать комнату. Да, не будь он Дон Эстебано, если не отыщет пропажу в своем собственном кабинете!
Трубка, к счастью, нашлась. И, естественно, совсем не там, где её ожидал обнаружить седовласый полковник. Она была вставлена в рот одной из губастых настенных масок, доставленных в своё время откуда-то с юга и изображавших древних индейских божков с труднопроизносимыми именами.
- Дьявольские штучки, - процедил полковник и, наконец-то, сладко затянулся. Всё же жизнь прекрасна, когда наполнена маленькими радостями! Надо бы открыть фрамугу... Не то, чтобы он не любил запах табачного дыма. Его не любила Мария, а этим было сказано многое. Ну, не хотел дон Эстебано снова выслушивать от своей экономки, что и где ему надлежит делать на собственном ранчо. И не выгонишь ведь... Эта ворчунья - уже семейное достояние. Оттого приходилось ему приспосабливаться и мужественно выносить женское занудство.
Полковник приоткрыл окно и, выпустив очередной клуб дыма, разогнал его кистью. Наверху что-то упало. Потом звякнуло и начало методично стучать, словно кубинский сумасшедший пустой миской о прутья решётки.
- Час от часу, - проворчал Дон Эстебано и, выбив трубку, отправился наверх. В дверях он обернулся. Трубка лежала там, куда полковник только что её и положил: на зелёном сукне стола.
- Смотри у меня! - погрозил ей полковник пальцем и принялся подниматься на второй этаж по скрипучим ступеням конца позапрошлого столетия.
Наверху располагалась летняя мансарда, бильярдный зал и ещё пара нежилых комнат. Комнаты были. Мебель в них была, ведь не стоять же им пустыми, в конце концов! А вот назначения у них не было. Так, то гостя, двоюродного племянника, на кушетку уложить, то портреты предков хранить.
Кстати, о предках. Портреты портретами, портреты за звонкие монеты "наваять" мог любой мазила. Их теперь развелось, что грязи. А вот составить родовое древо так, чтоб и не соврать и не стыдно было - это вопрос куда более, так сказать, пикантный. Кого тут, в Мексике, не копни, так в третьем поколении либо раб, либо креол, либо бывший каторжник. И неизвестно, что ещё лучше. Оттого-то и связался он с тем жалким прохвостом, дабы из первых уст покойного деда осведомиться, что там и как, и кто кем был.
Не успел Дон Эстебано ступить на последнюю ступеньку, как странные звуки стихли. Он отдышался и стал прислушиваться. Не идти же вниз после того, как поднялся только потому, что где-то на крыше решила спариться пара голубей. Ну, может, не голубей, а птиц покрупнее, но ведь не горгулий же! Всё должно иметь своё логическое объяснение, ведь иначе и быть не может! Домашних животных в доме не было. Собакам место на псарне, лошадям в конюшне, Марии - на кухне. И больше никак!
Внезапно что-то щёлкнуло, и дверь на веранду начала медленно, со скрипом, открываться.
"Ветер, - слегка изменившись в лице, успокоил себя полковник. - Вот оно и объяснение! Надо сказать Марии, чтобы защелку проверила. Он двинулся к открытой двери, насвистывая себе под нос один из тех привязчивых мотивчиков, которые каждый день крутят по радио.
- Бу! - что-то заорало ему в ухо, заставив отшатнуться и опереться ладонью о деревянные шпалеры.
Дон Эстебано никогда не был трусом, но на этот раз отступление не показалось ему неприемлемым выходом. Держась за сердце и поминутно оглядываясь, он принялся спускаться, бормоча про себя отборные проклятия. Но, когда на кухне раздался истошный крик, полковник, позабыв про подагру, старые раны и проблемы с родословной, кинулся на помощь. Спасти прекрасную даму - дело чести, даже если она и не слишком дама, и не совсем прекрасная.
Мария стояла, прижавшись к стене, не в силах вымолвить ни слова. А здоровенная рыбина на разделочной доске выплясывала сальсу, будто на карнавале в Сан-Мигеле. Всё! Чаша терпения переполнилась!
Дон Эстебано, в конце концов, нашёл таки листок с тем самым проклятым номером и потянулся к телефону.
- Я согласен, - произнёс он, когда Родригес снял трубку. - Приезжайте. И поскорее... Да заплачу я вам! Заплачу, сколько скажете!
Чёртов шаман появился через три четверти часа. Прошёл в кабинет, повёл носом и без предисловий затребовал наличные. Как ни велико было желание придушить мерзавца, Дон Эстебано, скрепя сердце, выписал чек. Родригес помахал бумагой в воздухе, давая чернилам высохнуть, удовлетворенно хмыкнул полными губами и вымолвил с таким видом, словно его только что посадили на кактус: