Прячтесь! Будет ограбление!

— Да, в Казахстане, наверное, прикольно. Чуйская долина, кумыс, казашки, лошади… Что там еще интересного?

— Байконур.

— Пустыни и степи. А еще там много казахов. — Шутов покачал головой. — Только у меня старенькая мама. У нее совсем плохо со здоровьем. Кроме меня, ей некому будет помогать. На свою пенсию она не выживет.

— А у моих фермерское хозяйство, — сказал Покровский. — Если засуха или неурожай — на следующий год им не на что нанять работников, и приходится рассчитывать только на семью. А пахать нужно от рассвета до заката. Без меня им будет очень тяжело.

— У моих тоже дела не очень, — признался Глебов. — Батя с мамой так радовались, когда узнали, что я поступил. Еще бы, первый в семье, кто получит высшее. Наверное, гордятся мной, ходят там у себя с важным видом. А если соседи узнают, чем я здесь занимался и за что меня разыскивают полицаи… черт, эти деревенские бабки не дадут им покоя. Обязательно доведут мать до больницы. А у нее слабое сердце, с самого рождения сидит на нитроглицерине. — Отстегнув ремень, он схватил с торпеды маску. — Нет, никуда не побегу.

— Я тоже, — решил Шутов.

— И я, — присоединился Покровский.

Надев маски, троица осторожно пробиралась вдоль забора, прислушиваясь к звукам глубокой ночи — где-то вдалеке гавкала собака, тихо шелестели тревожимые ветром кусты на обочине, под ногами чавкала грязь. Окна домов, окружающих особняк Синявкина, были темны, ставни некоторых, покинутых в связи с приближающейся зимой, — закрыты и заколочены.

Вглядываясь в сточную канаву, сразу за которой стоял забор, Глебов поудобнее перехватил монтировку и сдавленным от напряжения голосом пробормотал:

— Ну, и где эта дырка?

— Вдруг ее уже заделали? — прошептал Шутов.

— А не проще позвонить в ворота? — спросил Покровский. — Он выйдет, и мы его… тук.

Обернувшись, парни уставились на скрытое маской лицо друга.

— Ты себя-то видел? — фыркнул Шутов. — Кто к тебе такому выйдет?

— Да, надо действовать наверняка, — решил Глебов. Заметив под забором зияющий черным провал, он тихо воскликнул: — О, нашел!

Спустившись в канаву, парни заглянули в довольно широкий и короткий туннель, прорытый в стене канавы прямо под фундаментом забора.

Присвистнув от удивления, Шутов произнес:

— Круто. Реально подкоп.

— Кто первый? — спросил Глебов.

Парни повернулись к Покровскому. Шутов велел:

— Гоша, вперед.

— Давай лучше ты.

— Ты больше всех накосячил — значит, тебе лезть первым.

— Да, Гоша, действуй, — кивнул Глебов.

Пробормотав что-то нечленораздельное, Покровский опустился на четвереньки и по пластунски полез в дырку. В туннеле исчезла его голова, за ней — плечи, таз. А после, когда из дырки остались торчать лишь ноги по колено, Покровский застрял. Подошвы лакированных до блеска туфель скользили по остаткам чахлой травы, вырывали из земли куски влажной почвы, но парень не продвигался вперед ни на сантиметр.

— Эй, у меня проблема, — наконец донесся сдавленный шепот. — Подтолкните меня, а?

— Ну как всегда, — обреченно вздохнул Шутов и, вместе с другом схватившись за торчащие из дырки ноги, попытался протолкнуть Гошу в туннель.

Однако сколько бы они ни возились, все было безрезультатно — Покровский застрял капитально.

— Толкайте сильней… — руководил шепотом с другой стороны забора Гоша. — Так… сильнее. Нет-нет, легче. Толкайте левую ногу. Нет, стойте! Больно!..

Провозившись минут пять, но так и не добившись спеха, запыхавшиеся Глебов с Шутовым уселись на край канавы и уставились на торчащие ноги.

— Вот боров, — раздраженно пробормотал Сергей.

— Слушай, Серега, я тут подумал. А что за собака могла вырыть такую здоровенную нору?

— Эй-эй-эй! — донесся из-за забора взволнованный голос Покровского. Его ноги задергались. — Парни, тащите меня обратно! Быстро! Парни! Эй-эй! Фу, отойди от меня, чудовище!..

В следующий миг ноги втянулись в туннель. Словно бы Гошу засосало внутрь вакуумом.

Тупо уставившись на дыру, из которой мгновение назад торчали ноги друга, Глебов ответил:

— Ну… вряд ли подкоп прорыла такса.

Переглянувшись, друзья кинулись на колени и оба попытались заглянуть в туннель, из которого не доносилось ни звука.

— Где он? — шепотом спросил Глебов. — И почему так тихо?

— Наверное, блоховоз уже прикончил его.

Из туннеля донеслись сдавленные смешки. Прозвучал голос веселящегося Покровского:

— Ну хватит-хватит. Щекотно же. — Едва-видимый в темноте просвет заслонил силуэт головы в маске. — Эй, парни, давайте сюда.

Когда друзья один за другим без каких-либо проблем проползли по подкопу, их ожидала странная и довольно жуткая картина — похохатывая, сидя на корточках, Покровский чесал пузо валяющемуся на спине белому волкодаву устрашающей внешности и габаритов, сравнимых с годовалым бычком.

— Хороший пес, хороший мальчик, — проворковал Гоша, отчего пес зажмурился от удовольствия.

С опаской покосившись на собаку, одним укусом способную легко оторвать человеку руку, Шутов пробормотал:

— Такой здоровый и бесполезный пес. Прямо как Гоша.

— Слышь ты, очкастый дистрофик… Достал, да?

Пригибаясь, троица бежала по аккуратному дворику к коттеджу, когда нога Глебова внезапно провалилась в невесть откуда взявшуюся в идеально-гладкой поверхности газона ямку. Рухнув на травку и едва не распоров себе живот загнутым концом фомки, Сергей ошарашенно пробормотал:

— Что за прикол? Откуда здесь яма?

— Это ловушка для воров, — предположил, помогая подняться другу, Шутов.

— Какая нафиг ловушка для воров?

— Ну, типа волчьей ямы.

— Слушай, Антоша, почему из всех возможных объяснений, ты всегда выбираешь самое безумное?

— Это признак настоящего сценариста. Любой творец обязан мыслить нестандартно.

— Но ты мыслишь как-то подозрительно нестандартно. Может, ты инопланетянин?

— Не смешно, — кинул Шутов.

— Разве? Гоша вот четыре года скрывал свою ориентацию. Вдруг и у тебя есть какая-нибудь тайна? Невротик, боишься вида крови, а сам при этом работаешь в морге. Как так?

— Я ничего не скрывал, — обиделся Покровский, рядом с которым крутилась собака. — Я абсолютно нормальный парень.

— Нормальные парни не занимаются балетом и не позируют для журналов в стрингах и с розой в зубах, — парировал Глебов и продолжил с Шутовым: — Так что, Антоша, чего я о тебе не знаю? Может, ты сбежал из дурки?

Голубые глаза за стеклами очков, торчавшими из вырезов маски, забегали по газону.

— Ну… э-э-э…

— Так-так-так, — ухмыльнулся Глебов. — Сегодня прям ночь откровений.

— Да, я лежал в психушке. Всего несколько дней, — нехотя признался Шутов. — Но я оттуда не сбегал. Меня положили в нее по ошибке. Просто в школе все сдавали дурацкий психологический тест, просили нарисовать какую-нибудь хрень… и я нарисовал милого монстрика из хентая, нашу классную, нескольких быдланов-одноклассников и Дед Мороза, которых этот монстр… ну, вы понимаете. Получилось прикольно, только психолог не оценила, и за мной приехали санитары. Эта дура решила, что я маньяк-социопат.

— О как же она была права, — язвительно заметил Глебов.

— Только один вопрос, — произнес Покровский. — Дед Мороз-то тебя чем обидел?

— Да козел он, — буркнул Антон. — Обещал подогнать РПГ и обманул.

Посмеявшись над, как им казалось, шуткой, парни продолжили путь к коттеджу. Достигнув его, они, согнувшись, пробрались вдоль стены, завернули за угол и оказались перед гранитным постаментом крыльца.

Чуть приподнявшись, Глебов заглянул в окно и, никого не увидев в абсолютно темной прихожей, вогнал конец фомки под стеклопакет, готовясь отжать его.

— Серега! — прошипел Покровский. Он стоял приоткрыв входную дверь, из замочной скважины которой торчал ключ. — Здесь открыто!

— Прикольно, — усмехнулся Шутов. — Это дядька что, вообще никого не боится?