Страница 8 из 87
"Бумаги найдены и взяты, бумаги найдены и взяты", - билась среди частых ударов сердца мысль. "Все, все напрасно! Зачем же они, а?" И пришло в душу опустошение, и будто померкло сознание. С Павлом Пушкиным сделался тот приступ тупого равнодушия, какой бывает в минуту самого сильного потрясения у людей глубоких, цельных, бескомпромиссных.
Единственно, что сделал он осознанно и твердо, отказался от очной ставки с Заикиным. Павел видел в нем предателя, погубившего дело, и не желал снисходить до лицезрения его.
И дополнительный вопросный пункт в этот день завершился такой записью: "Поручик Бобрищев-Пушкин 2-й после сделанных ему внушений и объявления вышеозначенных показаний, не допуская до очной ставки с Заикиным, изъявил, наконец, признание, что к тайному обществу он принадлежал и принят был в оное князем Барятинским".
Все случившееся - раскрытая тайна, найденные бумаги - тем сильнее сокрушали сердце П. Пушкина, что он впервые ощутил себя пешкой в руках судьбы и чужой несдержанности. Только много позже вспомнит он последний пункт из показаний Николая Заикина. Тот, желая спасти их с братом, решил все взять на себя. Сказал, что и прятал "Русскую правду", и слухи распускал он один. Задумается и поймет Павел Пушкин, что стояло за этим поступком Николая, и пожалеет, что отказался от очной ставки с ним - надо было увидеть и, может, поддержать друга. А у самого Павла от благородства Заикина, как и у старшего брата, потеплеет на сердце, и взбодрится он духом. Ему не суждено было узнать невеселую историю терзаний и злоключений Николая Федоровича Заикина в Петропавловской крепости. Не дано было в то время знать и какую короткую - всего в 32 года, - полную лишений жизнь предстояло Николаю Заикину прожить. За все время пребывания в крепости они увиделись - но вряд ли сумели обменяться словами - единственный и последний раз 13 июля 1826 года во время исполнения приговора Верховного уголовного суда.
Недлинная и грустная история Н.Ф. Заикина и отыскания "бумаг Пестеля" такова. Арестованный в Тульчине, 14 января Заикин был отправлен в Петербург. После двух допросов объявил, что он один зарыл "Русскую правду" у с. Кирнасовки, и даже нарисовал план. 31 января 1826 года из № 30 Кронверкской куртины, где по цар-скому распоряжению "посажен по усмотрению и содержан строго", Николая Заикина отправляют для совершения тайной миссии. При этом повелевалось: "по закованию в ручные железа, снабдив теплою для дороги одеждою для отправки в Тульчин, сдать Слепцову". Н.Ф. Заикина посылали в Кирнасовку, чтобы он на месте показал место "зарытия бумаг".
Подробности этой экспедиции содержатся в рапорте штабс-ротмистра Слепцова: "Заикин не смог показать точно места, где зарыта "Русская правда", - копали в трех местах безуспешно. Выяснилось, что зарывали бумаги Бобрищевы-Пушкины, а он только слышал, где они были зарыты. Вспомнив, что братья Пушкины место это показывали брату, подпрапорщику Федору Заикину, он посылает ему записку, в которой просит открыть тайну человеку, вручающему записку.
"Не упорствуй, - убеждает старший брат, - ибо иначе я погибну".
Так с помощью Федора Заикина найдены были бумаги. Надо сказать, что весь поиск проводился в величайшем секрете. Ф. Заикин думал, что записку привезли из Петербурга, и не подозревал, что брат находится рядом в Кирнасовке.
Землекопы и даже официальный свидетель - земский исправник И. Поповский не знали, что ищут и что нашли. "Вырыто что-то, - писал исправник, - закрытое в клеенки темного цвета, испортившееся в некоторых местах от сырости".
13 февраля Н.Ф. Заикина снова водворили в Петропавловскую крепость, а "Русскую правду" Следственный комитет, не распечатывая, передал Николаю I. Заикин же, тяжело переживая и свое признание, и раскрытие тайны "бумаг Пестеля", пытался покончить с собой.
25-летнего декабриста Н.Ф. Заикина, осужденного за то, что "участвовал в умысле бунта с принятием поручений от общества и привлечением одного товарища", Верховный уголовный суд отнес к 8-му разряду и приговорил к ссылке в Сибирь бессрочно (указом монарха от 22 августа 1826 года определил 20-летний срок поселения - но, как свидетельствует судьба Н.С. Бобрищева-Пушкина и немногих декабристов 8-го разряда, которые останутся в живых через двадцать лет, этот указ был только на бумаге).
27 июля 1826 года тайная ночная дорожная коляска увозила Николая Федоровича из Петербурга и фактически из жизни, хотя умер он ровно через 7 лет (23 июля 1833 года) на поселении в Витиме Иркутской губернии.
Тогда, в апреле 1826 года, Павел Бобрищев-Пушкин более всего жалел, что не сошелся близко с Пестелем - человеком, как он понимал, исключительным, хотя истинную значимость П.И. Пестеля для истории, равно как и созданной им "Русской правды", он поймет уже там, в Сибири, когда декабристы будут скрупулезно анализировать и события неудавшегося восстания, и идеологические, политические установки "Русской правды" и Конституции Никиты Муравьева.
Павел Пушкин не знал, что в печальный этот апрель 1826 года "Русская правда" была уже царской узницей - только заключил её монарх не в каземат, а в архив. И вот почему. Когда Николай I и Следственная комиссия, бегло просмотрев сочинение Пестеля, не обнаружили в нем ни цареубийственных планов, ни каких-то "эффектных" подробностей, которые изобличали бы творца "Русской правды" как изверга и погубителя, они сразу же утратили к ней интерес. Знакомить же общественность России и Европы с этим документом монарх, естественно, не желал. Вот почему "Русская правда" была надежно запечатана в секретном архиве (только в 1906 году освободили Конституцию из заточения и состоялась первая её публикация),
Михаил Лунин в "Разборе донесения тайной Следственной комиссии государю императору в 1826 году" писал: "Комиссия величается, что она отрыла Конституцию Пестеля ("Русскую правду") из земли близ неизвестной деревушки. Но она совершила сей подвиг, дабы вернее укрыть "Русскую правду" от народа, предав её забвению архив(а). Об Конституции Пестеля в Донесении сказано несколько слов (в примечании), изобличающих более осмотрительность членов Комиссии, нежели заблуждения сочинителя"1.
Следует подчеркнуть такой важный момент. Спустя два месяца после начала арестов "Русскую правду" монарх и "следователи" просматривали, по сути, уже как знакомый им документ, так как его содержание стало известно по показаниям многих декабристов и самого Пестеля. Они лишь, что называется, "сличили" их с подлинником. Да и самодержец к этому времени несколько успокоился, подавил свой страх: всех зачинщиков бунта и рядовых членов надежно укрыли своды казематов Петропавловской крепости.
Однако что было бы, расскажи Бобрищевы-Пушкины о сокрытии ими "Русской правды" и окажись Конституция Пестеля в руках монарха в первые дни января 1826 года?
Вряд ли имели бы мы сейчас текст "Русской правды", а написанный рукой П.И. Пестеля тем более. Скорее всего, "Русскую правду" уничтожили бы. Произошел нередкий в истории случай, когда сознательное невыполнение поспешного приказа принесло победу сражению.
Братья Бобрищевы-Пушкины, 25и 23-летний по-ручики, скромные свитские офицеры, нарушившие приказ о сожжении "Русской правды" и тем спасшие её, потом спасли Конституцию и во второй раз, скрыв её местонахождение от следствия. Молчанием своим спасли. Для истории российской, для будущего спасли. "Русскую правду" отправили в архив, а не в огонь!
Полюбить не успел...
Павел Пушкин, с детства очень любивший брата и подражавший ему во всем, сейчас, в апреле 1826 года, в каземате, вспоминал об их последней поездке домой, в Егнышевку, год назад в отпуск1.
Для Николая и Павла, хотя вряд ли они говорили об этом между собой, эти нечастые приезды в родовое имение, радость свидания с отцом, матушкой, младшими братьями и сестрами, пешие и конные прогулки по окрестностям таким непередаваемо красивым, неспешное, наполненное милыми домашними и недомашними подробностями житье были событиями в их жизни особыми.