Золушка на свалке

Собственный дом показался ему слишком мрачным, словно внутри находился гроб. С его самыми дорогими мыслями и светлыми чувствами, припорошенными прахом напрасно сгоревших в пламени никому не нужной любви дней.

– Чаю хочешь? Я тебе принесу, – неожиданно предложил он.

Девушка недоверчиво глянула на него, явно приняв его слова то ли за шутку, то ли за издёвку, но всё-таки кивнула, продолжая следить за каждым его шагом.

Аарон вернулся в дом, приготовил чай из пакетика, достал пластмассовый стаканчик из набора одноразовой посуды, которую всегда заказывал на случай прихода друзей, потому что ненавидел мыть посуду даже в посудомоечной машине, положил два кусочка сахара.

Уже собирался выйти, но затем вернулся к хлебнице, достал две булочки с вишнями и яблоками, а затем отправился обратно.

Когда он передавал угощение, то отметил, что руки у Рэй очень красивые, несмотря на то, что покраснели от мороза, а ногти были грязными. Длинные пальцы и изящные кисти вызвали у него ассоциацию с пианистом.

– Ты играешь на каком-то музыкальном инструменте? – на автомате спросил он, пока Рэй устраивалась прямо на груде каких-то тряпок, бережно удерживая в пальцах стаканчик с чаем. Аарон подумал, что чай слишком горячий, и что девушка может обжечь пальцы.

– Да, конечно, как только на свалку выкидывают очередное пианино, я с удовольствием на нём играю, – резко ответила она, подняв на него взгляд, полный горечи.

– Извини, – неожиданно для самого себя произнёс Аарон. – Я просто устал, немного не в себе. Да и с социальными навыками у меня не очень хорошо. Я больше мизантроп, чем любитель роскошных вечеринок или каких-нибудь парадов. Хотя мне как бы по должности положено якшаться со знаменитостями и разъезжать по шикарным курортам, где знакомиться с потенциальными героями моих новых произведений.

– Зачем ты извиняешься перед такой, как я? – Рэй уставилась на него с искренним недоумением. – Даже в нашей стране, где все якобы равны, никто бы не стал меня искать, даже если бы ты избил меня, а потом убил. Бродяжек и проституток никогда не пересчитывают… Как и сбежавших из дома подростков, – она криво и зло усмехнулась, почти оскалившись, словно дикий зверёныш, загнанный в угол детьми-садистами.

Аарон не ответил, просто повернулся и направился к дому.

– Можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь, мне всё равно, – бросил он, не оборачиваясь, закрывая за собой дверь и проверяя сигнализацию.

Он радовался, что сдержал своё нездоровое чувство юмора, которое подсказывало ему ответить что-то вроде: "Знаешь, я и с собаками иногда разговариваю, даже с плюшевыми. И тоже перед ними извиняюсь, особенно, когда напьюсь".

Мужчина неожиданно осознал, что ему хотелось сказать не "Мне всё равно", а просто "Оставайся".

Глава 2

Новый владелец дома, который воспринимался ею как временная остановка на пороге вечности, выглядел не просто как символ её прошлого, которое никак не удавалось забыть, но и вызывал доверие, располагал к себе. А ведь она поклялась самой себе, что больше этой "валютой" не расплатится.

Ей не хотелось вспоминать прошлое, от которого она уже несколько лет пыталась сбежать, но при виде такого привлекательного, усталого от пережитых несчастий и почти сломленного человека врата разума отворялись и выпускали кошмары из подсознания.

Образы двух подруг, которые оказались чудовищами. Жуткую криминальную драму и скандал на весь тихий городок, где они все проживали.

Криво усмехнувшись и едва не подавившись горячим чаем, Рэй в полной мере осознала фразу: "От себя не сбежишь".

Девушка пыталась осознать, что ей только что не просто вынесли поесть – подобное и раньше случалось – а посмотрели на неё как на человека, а не на как на отребье или, в худшем случае, какую-нибудь мерзкую змею, выползшую прямо на асфальт.

Уже давно она не ощущала ничего более яркого. Словно оковы, в которые она заковала сама себя, начали ржаветь и трескаться. А унылое, серое, голодное и холодное существование, которое состояло только из попыток выжить, сохранить хотя бы какие-то крохи достоинства – например, она никогда не протягивала руку за милостыней, даже когда ей казалось, что на этот раз она действительно умрёт от голода – вдруг перестало напоминать постепенное погружение в вязкое равнодушие. Медленное и добровольное утопление в тихом пруду.

Сейчас же она ощущала любопытство и ещё какое-то странное тепло, и не только в кончиках пальцев, которые она действительно обожгла о слишком горячий чай в тонком пластиковом стаканчике, сжимая его руками в шерстяных перчатках без пальцев.

Двухэтажный дом, второй этаж которого был мансардным, находился почти вплотную к заборчику, чьи защитные функции были так себе, так как через кованные прутья можно было многое увидеть, а также, при должной сноровке и прыти, через них можно было даже перелезть. Так что она могла видеть силуэт мужчины, находящегося на чердачном этаже.

Ей вспомнилось, что когда-то в детстве она полагала, что первый этаж – это почти подвал, так что размещать там спальню всё равно, что ночевать с крысами. Чердачный этаж она считала обиталищем летучих мышей. Так что, по её детской логике, мужчина вполне мог быть вампиром.

Хотя на самом деле нет.

Новый жилец долго ходил по комнате, до двух часов ночи, а потом ему позвонили на мобильный, и он с кем-то поругался.

Рэй даже слышала отдельные слова, не все из которых были цензурными. Но в его немного хрипловатом голосе слышалось больше усталости и боли, чем злости.

И ей почему-то нравилось следить за каждым движением этого мужчины, представлять, как он перемещается, раздевается, ложится спать.

В такую тёплую постель.

Вздохнув, Рэй подумала, что ей нормальная кровать не светит ещё неделю, как минимум. Ближайший приют был регулярно переполнен. К тому же, она всегда была мизантропом, и с каждым годом ей становилось всё тяжелее находиться в обществе других людей. В окружении столь специфического контингента даже не нужно было становиться параноиком, чтобы бояться причинения вреда или слежки.

Иногда на сердце накатывала тоска, особенно в те ночи, когда она не могла заснуть.

Устроившись поудобнее возле забора, скрытая от чужих лиц тенью от мусорных баков и гаража, завернувшись в старый плед, девушка уставилась в небеса, думая о том, что когда-то так любила смотреть в ночную тьму, воображая бесконечность космоса. Его вечную, неживую холодность, обволакивающую их маленькую планету.

И ей снова на грани сна и реальности привиделся лес, густой и мрачный. Лес, в котором ей с трудом удалось сбежать от чудовищ.

Но на самом деле не удалось. Она словно бы побывала в зачарованном лесу, который раз за разом, стоило только её векам сомкнуться, возвращал её обратно, погружал в мрачную темноту прошлого. И возвращал к жизни призрака, её вину, которая никогда не переставала её терзать, словно в груди работал вечный двигатель. И, увы, это было не сердце.

И в этом лесу, деревья в котором в тот ужасный вечер с трудом можно было отличить от чёрно-синих теней, она стояла рядом с Трикси, самой милой и весёлой девушкой, которую она обожала, как лучшую подругу. Но была для неё лишь одной из трёх подружек.

Ветер развевал их волосы, а ночной холод заставлял ёжиться и обнимать себя руками.

"Тут страшно, – говорила Трикси дрожащим голосом, полным смутного беспокойства, – ухает сова, кричат птицы и словно кто-то крадётся между деревьями. Ты слышишь шорох ветвей?".

Глава 3.

Рэй подскочила на месте, испуганно оглядываясь по сторонам. В эти первые мгновенья она ещё не могла определить, где именно находится. И ей снова казалось, что она дремлет в машине, которую ведёт рыжеволосая Вирджини по ночным трассам.