Страница 31 из 53
-- Мы были пассажирами первого рейса машины Стефен-сона, которую он назвал "Ракета". Мне в тот год исполнилось двенадцать, -- ответил Кулум.
-- Нет, парень, одиннадцать, -- поправил его Струан -- Это было в 1830. Одиннадцать лет назад. Первый рейс "Ракеты" с первым пассажирским поездом в мире. От Манчестера до Ливерпуля. День пути для дилижанса, а мы проделали все путешествие за полтора часа. -- Струан вновь задумался о судьбе "Благородного Дома". Он вспомнил о своих инструкциях Роббу занять столько денег, сколько удастся, чтобы сделать корнер на опиуме. Так, прикинем: возможно, нам удастся заработать на этом пятьдесят, его тысяч фунтов. Да, но ведь это капля в море по сравнению с тем, что нам нужно. Три миллиона, которые нам должны за украденный опиум! Да, только нам их не получить, пока договор не будет ратифицирован -- это от шести до девяти месяцев, а ближайший срок платежей по траттам через четыре недели!
Где взять наличные? Положение у нас пока хорошее, вернее, не положение, а репутация. Вот только шакалы щелкают зубами у самых пяток. Во-первых, Брок. Потом "Купер и Тиллман". Интересно, это Брок начал наступление на банк? Или его щенок Морган? У Броков достанет на это и денег и влияния. Нам нужны наличные. Или огромный долгосрочный кредит. Кредит, опирающийся на реальные деньги, а не на пустые бумажки. Мы банкроты. По крайней мере, мы банкроты, если наши кредиторы насядут на нас через месяц.
Он почувствовал на своей руке ладонь сына.
-- Что ты сказал, мой мальчик? Ты говорил "Ракета"? Кулума сильно встревожили бледность Струана и пронзительный свет, струившийся из его глаз.
-- Флагман. Мы прибыли.
Кулум поднялся вслед за отцом на палубу Он никогда раньше не бывал на военном корабле, не говоря уже о линкоре. Трехмачтовый корабль "Титан" флота Ее Величества был одним из самых мощных судов того времени. Его семьдесят четыре пушки располагались на трех пушечных палубах. Однако на Кулума эта громадина не произвела никакого впечатления. Корабли его не интересовали, а море он ненавидел. Он боялся его неистового нрава, безбрежные просторы и таящиеся в них опасности пугали его, и он не умел плавать. Его всегда удивляло, как это отец мог любить море.
Я так мало знаю о своем отце, подумал он. Что ж, ничего странного тут нет. За всю жизнь я видел его лишь несколько раз, последний -- шесть лет назад Он совсем не изменился за это время. Зато изменился я сам. Теперь я твердо знаю, чему хочу посвятить свою жизнь. И сейчас, когда я один... Мне нравится быть одному, и вместе с тем одиночество так мучительно
Следуя за отцом, Кулум спустился по трапу на главную пушечную палубу. Низкий потолок заставил их пригнуться, когда они направились в кормовую часть к каюте, которую охранял часовой Внутри корабль пропах порохом, смолой, пенькой и потом.
-- Добрый вечер, сэр, -- приветствовал Струана морской пехотинец, направив на него свой мушкет, как предписывала инструкция. -- Начальник караула!
Начальник караула в алом мундире с начищенными до ослепительного блеска пуговицами вышел из караульного помещения. Этот человек был тяжел и тверд, как пушечное ядро, и имел такую же круглую голову.
-- Добрый день, мистер Струан. Одну минуту, сэр-р. -- Он почтительно постучал в дубовую дверь каюты. Оттуда донеслось: "Войдите", и он вошел, прикрыв за собой дверь.
Струан достал сигару и предложил ее Кулуму:
-- Ты уже куришь, мальчик мой?
-- Да. Спасибо, отец.
Сгруан раскурил сигару для Кулума и еше одну для себя. Выпустив длинную струю дыма, он прислонился спиной к одной из двенадцашфутовых пушек Ядра, каждое в шестьдесят фунтов весом, были уложены рядом в аккуратные пирамиды -- всегда наготове.
Дверь каюты открылась. На пороге появился Лонгстафф, изящный, щегольски одетый мужчина с высоким лбом и темными глазами Его черные волосы были завиты по последней моде, густые бачки топорщились. Часовой взял мушкет на караул, начальник караула вернулся в свою каюту.
-- Привет, Дирк, дружище. Как вы себя чувствуете? Я был гак опечален, узнав о вашем горе. -- Лонгстафф нервно подал Струану руку, потом улыбнулся Кулуму и протянул руку еще раз: -- Вы, должно быть, Кулум. Я Уильям Лонгстафф. Мне искренне жаль, что вы прибыли к нам при таких ужасных обстоятельствах.
-- Благодарю вас, ваше превосходительство, -- ответил Кулум, пораженный тем, что капитан-суперинтендант торговли оказался так молод
-- Вы не обидитесь, если придется чуть-чуть подождать, Дирк? У меня сейчас встреча с адмиралом и всеми капитанами. Я закончу через несколько минут, -- добавил Лонгстафф с легким зевком. -- Мне о многом нужно поговорить с вами Если у вас есть настроение.
-- Да.
Лонгстафф встревоженно взглянул на золотые, украшенные драгоценными камнями карманные часы, которые свисали с его парчового жилета:
-- Почти одиннадцать! Похоже, мне никогда не будет хватать времени. Не хотите ли пройти в кают-компанию?
-- Нет. Мы подождем здесь.
-- Как вам будет угодно. -- Лонгстафф быстро вернулся в каюту и захлопнул дверь.
-- Он очень молод для полномочного представителя Короны, не так ли?
-- И да, и нет. Ему тридцать шесть. Империи создаются молодыми, Кулум. Эго разрушают их старики.
-- Он совсем не похож на англичанина. Он кто, валлиец?
-- Ею мать испанка. -- Что, видимо, объясняет его природную жестокость, подумал про себя Струан. -- Она была графиней. Его отец служил дипломатом при испанском дворе. Это был один из тех браков, которые называют "породистыми". Его семья связана по какой-то линии с графами Тот.
Если ты не родился аристократом, с горечью подумал Кулум, как бы умен ты ни был, у тебя нет ни одного шанса пробиться наверх. Ни одного. Пока не произойдет революция.
-- Дела в Aнглии очень плохи, -- сказал он отцу.
-- Как так. дружок?
-- Богатые слишком богаты, а бедные слишком бедны. Люди ринулись в города в поисках работы. Людей много -- рабочих мест мало, поэтому наниматели платят все меньше и меньше. Народ голодает. Лидеры чартистов по-прежнему в тюрьме.
-- Вот и хорошо. Этих смутьянов вообще следовало бы повесить или хотя бы выслать из страны.