Навь

— Господа, выйдите, вам здесь не место! Ваше Сиятельство, вы тоже на выход! — два лица исчезли из кадра, и появилось лицо в хирургической маске и шапочке, врач, наверное, кто же еще.

Сиятельство? Что это еще за сюр? Не могу больше. Я закрыл глаза и опять провалился в бессознательное.

…Да, вот это я попал! Я посмотрел на поднятую руку. Безволосую, тонкую, с детскими пальцами. Неудивительно, что тело меня не хотело слушаться, это тело было не мое! Сначала я думал, что все это или бред или сон, я под действием медикаментозного наркоза или еще каких-то препаратов, меняющих сознание. Все было слишком реально, даже более чем. Это как раз и есть симптоматика игр разума, но…

Похоже, я все-таки в реальности. Картинка перед глазами двоилась, если аккуратно сбоку нажать на глазное яблоко, а вокруг — там, куда я смог дотянуться с закрытыми глазами, сознание рисовало ту же картинку, осязание лишь подтверждало зрение. А что осязание реально, лишь подтвердила медсестра, или как там у них по старорежимному, сестра милосердия, что ли, подсунув под меня утку, и проводя манипуляции с нежной частью моего нового тела. И эта нежная часть была маленькая, судя по осязанию. А еще при этом я почувствовал прилив крови к лицу — наверное прежний обладатель моего тела еще стеснялся так, что аж покраснел. Хотя вряд ли, это реакция сознательная, а судя по тому, что у меня в голове и книжкам про впопуданцев в чужие тела, здесь я один, присутствие чужого разума не обнаружено.

Пару дней меня не беспокоили, были лишь регулярные визиты врача и сестрички милосердия (а ничего у нее зад в хирургических брючках!). Причем, самое интересное, эти двое гадов только улыбались на все мои попытки завести разговор. Таки заговор молчания какой-то. А вот потом…

Сначала в палату вошел тот самый аристократический тип, которого я видел после пробуждения. Вошел, и уселся на прикроватный стул, пристально меня разглядывая.

— И что? — не выдержал я. — Нравится? Вы из этих?

Надо было видеть, как рожу аристократа перекосило.

— Да, похоже я ошибся… — пробормотал он себе под нос.

— Смотря в чем, — нагло усмехнулся я.

— Итак имя, фамилия, год рождения.

Да ты что, дядя, белены объелся что-ли? Так все я тебе и выложил. Все так и укладывается в попадание на территорию вероятного противника, — «сиятельство», русский язык с каким-то странным говором, хорошо оборудованный госпиталь, заговор молчания — хотя обстоятельства этому противоречили. Если только уничтожили всю нашу кавалькаду из росгвардейцев, обеспечивающих оцепление, и нашу штурмовую группу, а меня, каким-то чудом выжившего после очереди из калаша в упор вывезли на какую-то их базу в Грузии или где-нибудь еще, где очень любят матрасный флаг. Но вот только одно, самое главное обстоятельство не укладывается — мое тело двенадцатилетнего ребенка, и это перевешивает все остальное. До этого еще наша цивилизация не дошла.

— Давайте так, — предложил я. — Тактику ведения допроса и противодействие ей я знаю, и вы это знаете. Поэтому сначала я хочу узнать несколько вещей, от которых будет зависеть то, что я вам скажу, и вы это тоже знаете.

— Да? — удивленно задрал брови аристократ. — Я говорю с коллегой?

— Смотря в чем вы считаете себя коллегой.

— Спрашивайте.

— Какой сейчас год?

— Две тысячи двадцать пятый от Рождества Христова, если вы понимаете, о чем я.

— Понимаю. Где я нахожусь?

— Петербургский Николаевский военный госпиталь.

Вот как! Если не врет, то я в России.

— Кто сейчас у власти?

— На престоле сейчас император Владимир Четвертый.

— Монархия?

— Естественно, мы же не галлы какие-нибудь с их республиканскими метаниями.

Если он прав, я попал в другую ветку реальности. И это задница.

— Теперь я. Итак повторюсь…

Ладно, «коллега».

— Александр Радов, одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения.

— Где родились?

— Город Краснодар Краснодарского края, — я наблюдал за его реакцией.

— Краснодар?

— Ну скорее всего у вас это Екатеринодар.

— Далековато же вас занесло, — покачал тот головой, делая пометки старомодным карандашом в блокноте. — Теперь немного странный вопрос, который не укладывается в вашей легенде или реальной биографии, но от которого зависит ваша жизнь. Фамилия Драбицыны вам что-нибудь говорит?

— Откуда вы это знаете? — я решил позволить себе удивиться, хрен с ним, перейдем на менее принужденную беседу. — Говорит. Моя прабабушка была Драбицына Анна Михайловна.

— Что с ней стало?

— А ничего хорошего. После революции чудом уцелела, остальных расстреляли красные, потом так и осела в Ленинграде, прошу прощения, теперь Санкт-Петербурге. Умерла в блокаду. В роду передавалось, что она была графиня.

— Революция, красные, Ленинград, блокада?

— У вас что, ничего этого не было?

— Ладно, не отвлекайтесь. Так в вас течет кровь рода Драбицыных?

— Да, осталась небольшая частичка. Это важно?

— Очень важно. Потому что теперь вы Александр Драбицын, а я соответственно, ваш отец, Алексей Михайлович Драбицын.

Ну, блин! Глюк, я твой отец! Прямо запашком из ЗВ повеяло. Осталось только обняться и зарыдать у вновь обретенного папаши на плече, пачкая его слезами и соплями счастья. Видимо это ехидное настроение отразилось на моем лице, потому что обретенный папа (на французский манер с ударением на последнем слоге) саркастически хмыкнул.

— Договорились?

— А что, есть варианты? Значит были, у вас вон карман оттопыривается.

— Были, — честно признался папа, непроизвольно оглядев карман. — Не оттопыривается. Взяли на понт старика.

— Что там у вас?

— Да так, ваш вопрос жизни и смерти. Ну теперь скорее жизни.

— Можно посмотреть?

Папа пожал плечами, и достав из кармана до боли знакомый «Вальтер», выщелкнул из него магазин, и протянул мне. Проверяешь? Ну хорошо. Я передернул затвор два раза, всегда так делаю для проверки, и быстро разобрал пистолет. Потом собрал, но с большим усилием — надеть обратно затворную раму, сжав пружину, неокрепшими детскими ручками, да еще в таком состоянии, довольно трудновато.

Папа (или «Старший», как я окрестил его про себя, все-таки как-то не катило называть его отцом) одобрительно наблюдал за моими манипуляциями.

— Хорошая штука, — я протянул ему ствол.

— Нравится? Попозже такой же подарю, — он вставил магазин на место и убрал пистолет в карман. — А теперь слушай внимательно. Что там у вас и у нас — поговорим попозже, время еще будет. Мне все равно, будешь ты придерживаться своей легенды или нет, все равно это бесполезно, рано или поздно проколешься. Теперь ты в нашем мире навсегда, так что смысла нет что-то придумывать. А пока изучай новую легенду — ты теперь Драбицын-младший, тебе двенадцать лет, и ты вышел из комы, поэтому ничего не помнишь. Понял?

— Так точно. Понял.

— Ну вот и хорошо, — за милой улыбкой папочки проскочило что-то такое, что даже я слегка испугался, а меня испугать — это надо суметь. — Тебе что-то надо, пока будешь здесь лежать?

— Да. Книги. Детские энциклопедии там, атласы и все прочее.

— В печатном виде? Много, да и доктора не позволят. Ты знаешь, что такое планшетка?

— Ммм, ну если это то, о чем я думаю…

— Электронный прибор с экраном.

— Конечно, — я улыбнулся. — Как не знать.

— Сегодня тебе передадут со всеми книгами и научат пользоваться, я думаю ваше программное обеспечение сильно отличается от нашего. А пока отдыхай, я зайду завтра.

Ну завтра так завтра. А я пока начну впадать в детство, раз мне двенадцать, а я такой был проказник в этом возрасте… Очередное прикрытие, очередная легенда. Ладно, попробую справиться, хотя закос под местное школоло потребует столько времени и терпения… Видно зачем-то я очень нужен папа, если он даже на тот свет мне не дал уйти, разберемся.

Я тихо офигевал от того, что узнавал из книжек, залитых на большой, аж двадцатиоднодюймовый планшет. Такие я видел только в западных фильмах. И вот один из них, как папа и обещал, мне привез вестовой, который и обучил, как им пользоваться. Зачотная такая шайтан-доска.