Страница 2 из 3
Владик завозился сзади, поднял взлохмаченную голову, посмотрел сонно:
– Как темно… Мы уже дома?
– Нет, сынок, ещё едем. Папа немного решил отдохнуть, – отозвалась Катя.
– Можно мне лечь?
Она махнула рукой: ложись. Владик отстегнул ремень, выбрался из детского кресла, быстро скинул сандалии и улёгся на сиденье, свернувшись калачиком. Олег щёлкал пальцем по рулю, выбивая барабанную дробь, хмурился.
– Не нравится мне это…
– Что не нравится?
– Всё не нравится. А, ладно, вернёмся к мосту! – Он включил зажигание, развернул «форд» и повёл в обратном направлении.
Смотрел по сторонам и не узнавал местности. Вот здесь была шашлычная, а теперь её нет, исчезли намозолившие глаза рекламные щиты, в изобилии стоявшие вдоль обочин. Если не появится мост, то вывод напрашивается один: непонятным, непостижимым образом они заблудились.
Мост стоял на своём месте, где ему и положено было находиться. Фары выхватили из темноты табличку: «р. Вишнёвка», теряющиеся в водной глади опоры, трепещущие верхушки деревьев. На этом сходство с тем мостом, который они проскочили час назад, заканчивалось. Ограждения были старыми, гнутыми и ржавыми, без светоотражательных катафот. Новый асфальт, проложенный в прошлом году, разошёлся трещинами и разломами.
– Указатель не врёт, это та самая Вишнёвка и тот самый мост, только… только старый какой-то. Не понимаю ничего, – растерялся Олег. – Кать, что это? Аномальная зона?
– Я не знаю. – Катя быстро скользила наманикюренным пальцем по экрану мобильника, пытаясь дозвониться сестре, потом матери, потом хоть кому-нибудь, но телефон глухо молчал. Тёмная прядь волос выбилась из косы и упала на круглую щёку, она нервным движением заправила её за ухо. – Два часа уже болтаемся на дороге, надо было у свекрови заночевать, она ведь так уговаривала.
– Ладно. Надо решать: или мы возвращаемся к матери в Рудники, или пытаемся добраться до дома. Как думаешь?
– К матери, конечно, до неё ближе. Надо о Владике подумать.
– Идёт. Возвращаемся в Рудники.
2
Ночью похолодало, запотели окна «форда», спрятанного в лесочке подальше от чужих глаз, капли воды стекали вниз, оставляя кривые дорожки. Катя и Владик спали на разложенных сиденьях, прижавшись друг к другу и укрывшись одним на двоих лёгким покрывалом из багажника. Её лицо с плотно сомкнутыми веками было грустным, как у несправедливо наказанного ребёнка, губы сложились в скорбную складку, чуть подрагивали длинные ресницы. Ночью она тихо плакала, чтобы не разбудить Владика, а Олег шёпотом утешал, говорил ободряющие слова, в которые сам не верил.
Пусть спят… Он вышел из машины, распрямляя затёкшее тело, сделал несколько приседаний и махов руками, восстанавливая кровообращение, напился минеральной воды из бутылки, умылся, поливая себе на ладонь. «Как же я сразу не догадался? Только всё испортил… Олух царя небесного», – поморщился Олег, вспоминая перепуганную мать и злое лицо отца. А кто бы на его месте догадался?
Подъехав к родительскому дому, он остановил автомобиль возле высоких деревянных ворот, сказал Кате, чтобы ждала в машине и вышел наружу. Взглянул на ручные часы, затем на чёрные окна, в которых не было видно даже слабого света – мать, конечно, уже легла. Делать нечего, придётся будить. Он протянул руку, пытаясь нащупывать звонок… И вдруг лай, и вдруг радостное повизгивание. Раньше чем Олег успел сообразить, что у матери давно нет никакой собаки, он узнал этот лай, как узнал бы из сотни или даже тысячи других. Это был голос Найды.
– Найда?.. – Он легко перемахнул невысокий забор палисадника и очутился во дворе.
Крупная овчарка метнулась к Олегу, забегала кругами, молотя хвостом по ногам, подпрыгивала, облизывая ему лицо.
– Найдочка… не может быть! Я сплю, это всё мне снится…
Маленьким и неуклюжим щенком принёс отец Найду от соседской ощенившейся суки тридцать пять лет назад. Вместе с Олежкой она росла и превратилась в красивую собаку с умными глазами на удивительно доброй морде. Она прожила долгую собачью жизнь и умерла, когда Олег вернулся из армии. И вот Найда здесь, живая и здоровая. Растворился в туманной дали взрослый дядька-программист с седеющими висками, а остался семилетний мальчишка со сбитыми коленками, худой и тонкий, как тростинка.
– Узнала, узнала… псина ты моя…
Вдруг вспыхнул свет – это зажглась над крыльцом лампочка, скрипнула дверь и раздался сердитый мужской голос:
– Кто там?!
Олег почувствовал, как гулко забухало в груди сердце, а ладони стали влажными: на пороге стоял покойный отец в синей майке и семейных трусах. То есть, не покойный, а совершенно живой и молодой, не старше самого Олега. В ярком свете было хорошо видно его лицо, сердитое и тревожное.
– Папа?
– Коля, кто это? – показалась из-за его плеча испуганная молодая женщина с небрежно заплетёнными в косу волосами, в которой Олег сразу же признал мать. И даже узнал красный в белый горошек халат, наброшенный поверх сорочки, был у неё такой когда-то…
– Нина, зайди в дом! Сам разберусь. – И Олегу: – Кто ты такой и что тебе здесь надо?
Слишком большим потрясением было увидеть живого отца, он перестал соображать здраво, жалко улыбнулся и пробормотал:
– Папа… это я, Олег.
– Слушай сюда, Олег… или как тебя там… Я сейчас зайду в дом за дробовиком, и тебе не поздоровиться, когда вернусь. Уходи по-хорошему, – сурово предупредил отец и, чуть помедлив, скрылся в дверном проёме.
Надо было уходить, он слов на ветер не бросал, его папка. Олег обнял Найду и поцеловал в мокрый нос.
– Я ещё приду, Найдочка.
Озарённый внезапной идеей, он вытащил из брючного кармана телефон, настроил камеру и сфотографировал собаку. И поспешил ретироваться, а то, чего доброго, получит от родного батьки заряд дроби в зад.
Катя топталась возле ворот, испуганно прислушиваясь к звукам за калиткой.
– Что случилось? Кто там был?
– Потом объясню, едем отсюда!
Олег оглянулся на дом и увидел то, на что сразу не обратил внимания: с фасада исчез голубой сайдинг, самолично монтированный им несколько лет назад; стены были оштукатурены и побелены, на окнах – ставни. В темноте не было видно их цвета, да это и не требовалось: он прекрасно помнил, что они синие с белым узором.
– Почему – едем? Где Нина Петровна? Она тебя не пустила? – удивилась Катя, но тем не менее послушно села в машину.
– Сейчас я всё выясню, – бормотал Олег, включая зажигание, – сейчас…
Он погнал машину в центр тихого ночного города, с редкими проезжающими мимо жигулёнками и «москвичами», с магазинами без пышных названий, без сияющих огнями реклам, с разбегающимися трамвайными рельсами, которые окончательно демонтируют в две тысячи первом году, как «небезопасные для эксплуатации состояния инфраструктуры».
– Что происходит? Почему здесь всё так странно? – шёпотом, боясь разбудить спящего сына, спросила Катя.
– Сейчас… погоди.
Киоски и магазины были закрыты, улицы пусты и безлюдны, если не считать неспешно прогуливающихся трёх парней, внимательно поглядывающих по сторонам. Олег заметил их, притормозил и вышел из машины.
– Молодые люди, подождите!
Те сразу остановились, переглянулись и приблизились, подозрительно глядя на поблёскивающий в фонарном свете «форд». На рукавах светлых рубашек темнели повязки с надписью: «дружинник».
– Здравствуйте. Мы не местные, из… из Польши приехали. – Скажите, сколько сейчас времени?
Один из парней понимающе улыбнулся, поднёс руку к глазам и сказал:
– Час тридцать.
– А число?
– Уже шестнадцатое.
Олег нащупал пачку «Винстона», вытряхнул сигареты и, принимая вид богатого простака, щедро предложил:
– Курите? Угощайтесь!
Один отказался, двое других осторожно вытянули по одной.
– Так вы из Польши? – спросил некурящий паренёк, разглядывая Олеговы мокасины и голубые джинсы, перевёл взгляд на майку с головой медведя в шапке-ушанке.
– Да… – улыбался во весь рот Олег. – Ми только что приехать, – добавил он с акцентом, коверкая слова. Назвался груздем, как говорится…