Страница 53 из 75
Ждать. Только ждать. Выжидать.
Но в это утро он уже точно знал, чего ждет.
День был странным.
Если совсем честно, и утро было странным. Проснувшись, Полина точно знала, что в кровати она одна, но оказалось, что и в квартире, кроме нее, никого нет. Для надежности она пару раз окликнула Ивана. Ответа не последовало. Безответным остался и ее звонок. Уже в маршрутке по дороге в академию она отправила очень обиженную эсэмэску: «Вот всё!», — в надежде, что любимый Фастовский вернет ее, Полину Зорину, взрослую барышню двадцати одного года от роду, к действительности. Но и тут она ошиблась.
Занятие проходило… тихо и мирно. Она исполняла Рахманинова. Фастовский что-то писал в журналах. Она делала ошибки, а Фастовский продолжал писать в журналах. Полина чувствовала неладное. От этого нервничала и ошибалась еще больше. Бухтела себе под нос, но и это оставалось приват-профессором незамеченным.
Из аудитории Полька вылетала с ускорением, которое ей придала апофеозная реплика Аристарха Вениаминовича:
— Молодец, Зорина. Столько времени в академии, сразу видно — не зря.
И летела по коридорам, никого не замечая, пока не была перехвачена Павлиновой буквально за рукав блузки.
— Э-э-э! — выдала подружка, только подчеркивая этим умозрительным междометием грандиозность момента.
Полина взглянула на нее совершенно растерянными глазами и, глубоко вздохнув, сказала:
— Чуть поменьше, всего лишь я.
— Вот сейчас ты заговорила на марсианском! Кто тебя обидел, ребенок? Будто из пушки тобой выстрелили!
— Никто. Понимаешь? Никто!
— Тише, тише, я поняла, — успокаивающе погладила ее по плечу Лёлька, оглянувшись по сторонам — академия все ж, храм Эвтерпы. А в храмах, насколько могла судить безбожница Павлинова, шума не любили. — Никто. Ок. Чего случилось-то?
— А я не знаю, — всхлипнула Полина. — Вариантов два. Или Аристарх сошел с ума, или я.
— Тш-ш! Что он сделал, козел старый?
— Он… — Полина замерла, пытаясь подобрать точные формулировки, и все же продолжила: — Он гонял меня с самого сентября, изводил всеми частями по очереди. Я б уже душу дьяволу продала, только чтобы этот маньяк угомонился. А сегодня он… угомонился. Ни одного замечания! Лёль, я невероятно косячила, понимаешь?! А он ни слова! Хотя нет… похвалил, представляешь?
Озадаченная Лёлька в течение нескольких следующих секунд взирала на подругу, не проронив ни слова. Лёлькин процессор определенно перегрелся. Кое-как справившись с удивлением, она моргнула и совершенно серьезно спросила:
— И ты из-за этого так расстроилась?
— Я боюсь! Он точно что-то задумал.
— Да что он может задумать, Зорина! Может, ему вообще все понравилось!
Полина вздохнула и выдала потустороннее:
— Есть хочу, сил нет.
На сей раз Лёлька поморгала как-то особенно отчаянно. И в ее взгляде отразилась настоящая черная дыра.
— Слушай, а у тебя это… монстры давно приходили? — выпалила она то, что вертелось на языке.
— Да нормально все с физиологией, — буркнула Полька. — Как часы. Просто есть хочу.
— Ну да… Хотя у меня месячные еще два месяца были…
— Да ну тебя, — вяло отмахнулась Полина. — Пошли кофе хоть выпьем.
— Пошли. Сегодня я тебя угощаю, — включила Павлинова режим радости. — Но ты не бухти, а тест сделай. Ревешь без повода, жрать хочешь. Кстати, и покормлю тебя заодно.
— Не городи чепухи, это всего лишь Аристарх.
Они топали по коридору академии, и Полина отчаянно пыталась понять, что же ей делать. Все больше склоняясь к тому, что надо задержаться на кафедре и сунуться к Фастовскому. Знала, чувствовала — что-то происходит. И почти мечтала о пышущей злорадством профессорской физиономии, с которой он выскажется обо всех допущенных ею ошибках.
— Не всего лишь Аристарх, а приват-монстр, — рассмеялась Лёля, — так его твой Мирош обзывает?
— Вот все умные, да?
— Я не очень! Правда! Мне двадцать четыре года, Зорина! У меня ребенку почти четыре. Я ни работы приличной не имею, ни мужика.
— Не начинай, — усмехнулась Полина, — у меня, кажется, тоже есть ребенок.
— Ну! Ревешь без повода, жрать хочешь! Гормоны шалят!
— От этого ребенка у меня шалят только нервы.
— Ты о чем?
— О ком. О Ваньке!
Павлинова затормозила у гардероба и снова ухватила Полину, удерживая за рукав.
— А этот орет или хвалит? — на всякий случай уточнила она.
— В море плещется! Думает, если на улице плюс пятнадцать, то можно начхать на календарь.
— В каком еще море? Декабрь на носу!
— А есть варианты? В Черном, конечно!
— Вот же, блин, адреналинщик! — прыснула Павлинова. — Это он когда? Зачем?
— На выходных, — вздохнула Полина. — Мы в Затоку ездили. «Жара», — говорит. И в воду полез, я глазом моргнуть не успела. Потом еле в ванной отпарила!
— Не заболел?
— Если не притворяется, то нет.
— Ну как тут притворишься? Сопли — они либо есть, либо нет! — Павлинова забрала пальто и сунула руки в рукава. А потом, застегиваясь, постановила: — А прикинь — вот так всю жизнь… отпаривать придурка. Одумайся, пока не поздно, ну!
— А нам весело было, — рассмеялась Полька и нацепила на свою светлую макушку разноцветный берет.
— Ясно. Тебя во сколько твой клоун сегодня забирает, веселушка?
— Сегодня я самостоятельная.
— А чё так?
— Ну вот так.
Улыбка на лице Павлиновой резко превратилась в кривоватую усмешку. Она поправила на плече сумочку и ядовито изрекла:
— Что? Любовь закончилась, и наступили будни?
— Не ворчи, — Полька подхватила ее под руку и выволокла, наконец, на улицу. Там действительно стояла невероятно теплая погода. Ошалевшие каштаны цвели, как в мае, не менее ошалевшие коты орали ночи напролет.
В своей любимой кафешке они быстро выпили кофе и съели по десерту, Полька даже не заметила, что это было. Слишком увлеклась рассуждениями идти или не идти к Фастовскому, а потом спором с Лёлькой, кто будет платить.
Через полчаса ее недоуменная мордочка сунулась в дверь кафедры специального фортепиано, и, собравшись с духом, Полина обратилась к восседавшему там в одиночестве Фастовскому:
— Аристарх Вениаминович…
Седовласый приват-монстр обманчиво добродушным взглядом удивленных глаз под прямым пробором волос, как у старорежимного профессора или писателя, взглянул на нее и вскинул пепельные брови.
— Зорина? Что это вы не устремились в омут личной жизни, как положено студентам после пар?
— Я… — Полина замерла на мгновение, решительно переступила порог и, вместо омута, ринулась в разверзшуюся перед ней пучину: — Я хотела вас попросить о дополнительном занятии перед концертом.
— Зачем вам? Что вас не устраивает?
— Много не бывает. Тем более, перед важным мероприятием.
— Вы про Большой рождественский концерт?
Полина кивнула. Фастовский ослепил добродушной улыбкой — точно витаминов счастья наелся.
— Так вам не нужно, — небрежно махнул он рукой. — Выдыхайте.
— В смысле? — спросила Зорина, чувствуя, что именно выдохнуть она и не может.
— Удовлетворительную оценку я вам по усилиям за семестр и так нарисую, а на концерте позориться не дам с вашим недо-Рахманиновым.
— Но Аристарх Вениаминович!
— Уже седьмой десяток Аристарх Вениаминович, — садистски радостно кивнул он.
— Но почему? Я же готовилась.
— Это я вас готовил. А вы витали в облаках! Как с каникул вернулись, так у вас глаза счастливые, как у… как у пациентки первой психиатрической!
Сдерживая слезы, Полина опустила голову. За все время учебы Фастовский впервые не допустил ее к участию в концерте. И это было ужасно. И спорить же бесполезно! Она набрала в грудь как можно больше воздуха, негромко попрощалась и вышла, плотно притворив за собой дверь.
Теперь Зорина не летела по коридорам, к ногам будто гири подвесили, и она медленно брела вдоль стен, спускалась по лестнице, выходила из здания. Тепло больше не радовало. На улице оказалось шумно и пыльно. Противненько зудело Лёлькино замечание про «будни». И весь день сейчас казался едва ли не самым отвратительным в ее жизни. Она дотопала до остановки, но передумала и потопала дальше, уныло глядя себе под ноги. И совершенно не понимала, что же ей делать. Фастовский словно подталкивал ее к выбору. Для нее же выбора быть не могло. Она не могла без музыки, и она не могла без Ивана. Вздыхая, она шагала по улицам, когда ощутила под рукой в кармане вибрацию телефона.