Страница 5 из 8
Так было до последнего Рождества, когда весь её мир стал стремительно сужаться до одного ника, обладатель которого казался Кирстин более настоящим, чем все люди вокруг.
Если бы она взглянула на себя со стороны, то очень удивилась бы тому, что манеру строить слова воспринимает как «голос», звучащий у себя в голове, и твёрдо уверена в том, что может узнать незнакомого ей человека по смайлику, как по выражению лица.
Хотя она и не знала о самом Охотнике ничего, но начала уже понемногу запоминать его режим.
По утрам у того почти всегда были дела – он отписывался, но короткими сообщениями, как будто спешил скорее отключить телефон – планшет, ноутбук? Кирстин до сих пор не знала, откуда тот писал.
Потом, во время обеда, им удавалось поболтать – но после трёх Орландо снова напрочь исчезал. На протяжении двух часов он оставлял Кирстин единственную возможность разговаривать самой с собой – и эти два часа стали нестерпимыми для девушки, потому что, несмотря на то, что Кирстин знала, что до пяти Орландо не станет отвечать, рука то и дело тянулась проверить новости.
Затем Орландо брался за телефон и отвечал сразу на всё. С небольшими перерывами он оставался на связи до семи – и иногда проговаривался, что стоит на светофоре, так что Кирстин делала вывод, что тот ехал домой.
После семи начинался очередной цейтнот, из-за чего Кирстин волей-неволей ловила себя на обидной мысли, что Орландо живёт не один. После одиннадцати тот снова плотно появлялся в сети – расслабленный и веселый, явно закончивший все дела. В оставшиеся три часа его вопросы частенько доходили до опасной грани, за которой обычный разговор переходит в виртуальный секс – но он никогда ни на чём не настаивал, и если Кирстин его обрывала – всегда легко отступал за безопасную черту.
Иногда в эти часы у Кирстин вовсе не было настроения слушать подколы на эротическую тему, и она переводила разговор на то, что было для неё важно: часто рассказывала про мать, про Лоуренса и про сестру. Про отца она предпочитала не говорить, но, в конечном счёте, Охотник выспросил и про него.
Сейчас часы показывали третий час, и Кирстин начинала опасаться, что так и не получит ответ. Однако сообщение всё-таки пришло.
«Я не люблю Эдинбург и ЮК вообще. Мне не нравится правый руль, а с водителем я себя чувствую, как идиот».
«В смысле, в такси?»
«Типа того».
«Постой, но английский же для тебя родной?»
Ответа не было.
«Ты из Америки?» – предположила Кирстин, хотя и понимала, что это невозможно. Английский у Охотника был настолько классический, что могли бы позавидовать и некоторые профессора, и он явно неплохо знал саму страну.
– Кирстин, ты идёшь?
Кирстин поспешно спрятала в карман телефон, когда дверь открылась, и Лоуренс ворвался внутрь.
– Эм… что?
– У меня день рождения, глупышка! Только не говори, что ты забыла!
Кирстин абсолютно определённо забыла. И столь же определённо не собиралась об этом говорить.
– Да нет, просто уже начала думать, что ты меня не пригласил.
Лоуренс поймал её за руку и потянул с кровати, на которой Кирстин валялась до тех пор.
– Подъём! – возвестил он и, стянув с крючка пуховик Кирстин, швырнул в неё.
– А куда мы идём? – уже на ходу поинтересовалась та, проверяя, не выпал ли из штанов телефон.
Эллиот Халлвил, кузен Лоуренса, работал в Эдинбурге, но домик снимал в пригороде, потому как также, как и Лоуренс, родом был с юга.
Вариант жить с ним Лоуренс никогда не рассматривал – ему гораздо больше нравилось целыми днями тереться в кампусе и общаться с однокурсницами. Но, в отличие от Кирстин, он всегда имел возможность сбежать оттуда, когда начинал скучать по домашнему теплу.
Эллиот был старше всего на пять лет и потому никаких особых ограничений для кузена не вводил – в том числе разрешал приглашать в его дом друзей, до тех пор пока сам дом оставался цел. Потому Лоуренс и решил праздновать у него.
К тому времени, когда оба добрались до места, на плечах у Кирстин уже намело небольшие сугробики – погода, которой интересовался Охотник, не переставала «радовать» запредельными для этих мест холодами уже третий день.
Если бы кто-то спросил её, чем она хочет заниматься в подобный день – а это, кроме прочего, был выходной – она сказала бы, что хочет лежать в кровати под тёплым одеялом и вообще не вставать.
Лоуренс не имел привычки спрашивать о подобных вещах, и Кирстин его понимала – ведь могут же и отказать.
Он отправил Кирстин готовить пунш вместе с парочкой друзей, а сам взялся организовывать пространство в комнате и у дверей. Большая часть гостей ещё не добралась, и Кирстин начинала понимать, что её ждёт очень, очень долгий день.
Ирвин и Хана, вместе с которыми она должна была заниматься столом, всё время выпадали из процесса, задевая друг друга краешками тел, и надолго зависали, обнимаясь где-нибудь в углу. Пунш спустя полтора часа всё ещё был не готов, а гости уже повалили толпой, так что Лоуренс едва успевал их впускать.
Наконец, около девяти часов вечера Кирстин улучила минутку, чтобы скрыться ото всех в самом тёмном углу, и снова взяла в руки телефон, но ответ так и не пришёл.
Рей пошевелился, потому что на бедро ему упала тень. Он выпрямил ногу и чуть повернул голову, щуря глаза под тёмными очками с зеркальными стеклами.
Здесь, на солнце, на экране мобильника ничего было не разглядеть, и потому, чтобы ответить на сообщение Кирстин, приходилось прикрывать телефон рукой – или вовсе заходить в салон яхты.
Бедная девушка, должно быть, куталась сейчас в свой пышный шарф и тёрла друг о дружку заледеневшие руки.
Рей зевнул. Он любил снег, но только если тот падал за окном, а поскольку ему всё равно пришлось улететь из Швейцарии, чтобы проверить, как идут дела в Греции, то он решил уже не возвращаться назад. Денёк выдался тёплый, и он поручил Юстасу – одному из доверенных ребят – подогнать яхту ближе к Криту, и, вместо того, чтобы сесть на самолёт и отправиться домой, остался здесь и устроил себе выходной.
Взвизгнули тормоза, и краем глаза Рей отметил появившийся на берегу силуэт – синий спорткар с носом, загнутым к низу, как клюв.
Секунду он сдерживался, не желая выдавать любопытства, а потом чуть повернул голову и приподнял очки, разглядывая сверкающее на солнце крыло Порше Панамера, очевидно, только что покинувшего завод.
Майкл уже шёл к нему, в руках его раскачивался черный чемоданчик, но Рей всё же не преминул поинтересоваться:
– Дай угадаю, моя доля тоже ушла на это дерьмо? Когда ты поймёшь, что германцы для мудаков?
– Завидуй молча, – Майкл перепрыгнул с берега на борт и бросил чемоданчик на палубу около его головы. – Я еле тебя нашёл.
– Скажи спасибо, что я не успел покинуть порт, – Рей демонстративно посмотрел на часы. – Ты опоздал на полчаса, и мне уже стало надоедать ждать.
Майкл не ответил. Он возвышался над Реем, заслоняя солнце, и разглядывал его с ног до головы – а тут было на что посмотреть.
Рей лежал, широко расставив ноги, явно не стесняясь того, что на него смотрят. Плоский живот мерно вздымался, половину лица закрывали солнечные очки, а руки были запрокинуты далеко за голову.
Не отрывая взгляда от его глаз, скрытых под стёклами очков, Майкл потянул за полы рубашки-поло, через голову стащил её с себя и бросил на чемодан. Сбросил джинсы и, пристроившись рядом с другом на носу яхты, закурил.
Рей дал ему затянуться один раз, чтобы тут же отобрать сигарету и тоже сделать затяг.
– Куда поплывём? – спросил он.
– На острове ты уже был?
– Да.
– Никого не присмотрел?
Рей покачал головой.
Майкл поднял бровь.
– Что это с тобой?
– Просто устал. Хочу чего-нибудь… ещё.
Майкл хмыкнул и попытался отобрать у него сигарету, но Рей молниеносно, как хищный зверь, вскочил на ноги и, оказавшись в полный рост, потянулся, так что тугие, как стальные жгуты, мышцы перекатились под кожей. В эти мгновения Рей походил на дикую пантеру, которая уже поджала ягодицы и приготовилась к прыжку.