Страница 11 из 26
— Н-но… — теперь уже у Сандиаса голос задрожал, — Но ты не человек! Ты не можешь на меня злиться!!!
— Что такое человек? — серьезно спросил Кри Та Ран, чуть склонив голову на бок, но не отрывая от дотошного подростка своего жуткого взгляда, — Тот, кто имеет тело, подобное человеческому? Или тот, кто не мучает слабых?
— Т-ты… — начал было Сандиас.
Кианин схватил его за ворот, сжал. От духоты и ужаса Сандиас прежнюю мысль додумать не сумел.
— Люди учатся на своих ошибках, — продолжил кианин и вдруг усмехнулся.
Но в усмешке его было только злое торжество победителя, хотя бы временно одолевшего противника — и это злое торжество Сандиас тоже знал.
И он вдруг понял. Это не предупреждение было. Его не волновало, чтоб чужой аини получил ценный опыт, который разовьет его мозг. Да, Кри Та Ран притворялся, что хочет дать ему урок. Но на самом деле он притворялся. А сам просто хотел врезать Сандиасу. Но так врезать, мучительно врезать, чтобы не убить. Чтобы осталось, кому испытывать боль. Чтобы он жил и эту боль помнил.
Кианины не бывают мстительными. Им не присуща злопамятность. Да, сделают ради выгоды. По приказу хозяина. Ради блага хозяина.
Но хозяин Кри Та Рана от него ушел. Из-за Сандиаса. И кианин не мог этого простить. Не мог простить. Не хотел.
Потому что у этого кианина была душа. Полуубитая. Или даже больше. Слепок души, осколок души. Но души когда-то живой, способной чувствовать.
И Сандиас четко это понял вдруг, когда смотрел Кри Та Рану в глаза.
Души умеют общаться без слов. Души понимают намного больше. Даже когда мозг и подвластное ему сознание еще не успели понять.
Кианин сжал ворот еще туже. Его враг начал задыхаться. Отчаянно пытался отмахнуться. Но его руки были слабее. Ноги были слабее. Он задыхался без воздуха. Он задыхался от ужаса. Он задыхался под взглядом этих ледяных глаз, в которых отчетливо уловил боль и презрение чужой души, живой души. Искалеченной, плененной, но все еще живой чужой души. Только живая душа могла испытывать боль от того, что он с ним сделал.
Но, когда сознание юного человека, заигравшегося со своими исследованиями, стало меркнуть, когда он перестал отчаянно пытаться отбиваться и затих, совсем обвис на его руке, кианин разжал пальцы. С ухмылкою смотрел, как упало и дернулось тело того, кто причинил боль ему и его аини. Или… или сейчас его волновало только то, что этот мальчишка причинил боль ему?..
Сознание Сандиаса прояснилось не сразу. Он еще долго жадно глотал воздух, интуитивно. Кианин стоял и ждал. Вот враг наконец-то открыл глаза, но уже без того мерзкого любопытства, с каким смотрел на Кри Та Рана прежде. Сознание кианина не поняло всего, но душа прекрасно поняла, что движет этим жестоким мальчишкой. И осколку едва живой души или все же давно убитой, но как-то сохранившейся внутри артэа… Эта душа ненавидела того, кто мучил ее из одного только любопытства.
Вот взгляд Сандиаса прояснился. Он смотрел уже в одну точку. Кианин стоял и смотрел.
Вот человек напрягся. И даже порывисто поднялся, опираясь на локти, отчаянно дернулся, пытаясь отодвинуться подальше от него. Кианин стоял и смотрел.
Это был первый день, когда Сандиас чувствовал себя таким беспомощным и испуганным. Но он был столь сильно напуган, что у него даже не было сил, чтобы ненавидеть своего мучителя. Только пытаться отодвинуться. Неудобно. Безуспешно. А тот стоял и смотрел на него сверху вниз. С тем же любопытством, с каким еще недавно смотрел на него человек.
Вдруг чужой хианриа дернулся. И человек обреченно замер, боясь, что теперь-то его точно убьют. И, может, снова будут мучить. Ведь Кри Та Ран хотел его мучений! Ведь он видел это!
Но взгляд мальчика напротив был каким-то странным. И… и даже вдруг стал грустным. И… и этот искусственный мальчик вдруг серьезно спросил у живого:
— Что такое человек?..
И взгляд был его и не его будто. Будто изнутри этого искусственного тела кто-то посмотрел на Сандиаса. Кто-то другой. Более сильный. Более мудрый. Более древний. И… и очень грустный.
«Кианин не мог…» — растерянно подумал жадный исследователь.
Но из глаз искусственного тела на него смотрел кто-то осмысленный. Кто-то, кого волновало намного больше, чем запрограммировано в интересы и цели кианинов. И этот взгляд зачаровывал. И этот взгляд пугал.
«Но ведь он же Китрит 66-1, - запоздало вспомнил Сандиас, снова вспомнил, — У него есть какая-то часть души. Сохранилось что-то от души»
Мозг вдруг перестал думать. Ушли суетливые мысли. Ушел страх.
Сознание юного исследователя еще не поняло.
Но душа осознала.
Сейчас из глаз искусственного тела, из хрупкой тюрьмы артэа… да, в этот миг стены тюрьмы стали слишком тонкими и хрупкими. Сейчас на него смотрела чужая душа. Живая душа. Все еще живая.
Две души смотрели друг на друга из разных тел.
«Что такое человек?» — спросила одна, искалеченная страшно, но еще живая.
А другая душа поняла, что на самом деле та, измученная и искореженная, но все еще живая душа изнутри чужого тела, изнутри своей темницы спросила у его души:
«А ты… ты можешь называть себя человеком?»
Ту, другую душу волновал этот вопрос. Интересовал ее. Она, будучи измученной и отформатированной, все же тянулось к своей сути. К сути всего. К сути его, Сандиаса. Иначе бы Кри Та Ран этого не спросил.
Но… Сандиаса прежде не волновал этот вопрос. Он… он как-то жил без этого всего. Человек, живой, которого осколок чьей-то души серьезно спросил.
«Или… я сам перестал быть человеком?» — вдруг четко подумал Сандиас, — Я так далеко ушел от самого себя, что он у меня это спросил?»
И он вдруг четко понял, что чужая душа просто грустно хотела спросить:
«Почему ты перестал быть собой? Почему ты стал таким?»
Но какой он?.. Еще недавно Сандиас это знал. Точнее, ему казалось, что он знал. Но… А какой он?..
Но, каким бы он ни был, слова чужой души задели его. Все ее вопросы, не высказанные вслух. Он услышал все ее грустные вопросы. Потому что когда душа говорит с душой, слова им попросту не нужны. Потому что когда-то изначально каждая душа умела говорить с другой. И сейчас еще что-то от старого, от истинного остается.
Но Кри Та Ран вдруг повернулся. Спиной к нему повернулся. Словно не предвидел, что он может его ударить.
«Или он думал, что я не посмею?.. — растерянно подумал Сандиас, — Или… или ему все равно?»
Но кианин ушел. Тот, сохранивший в себе осколок от настоящего человека, осколок живой души. Тот, кого он так сильно ранил, что боль души прорвалась сквозь искусственные заслоны — и душа, охваченная болью, забыла обо всем, кроме того, чтобы отомстить. Но… даже причинив своему мучителю боль, та жалкая слабая душа не захотела его убить. Просто ударить. Просто напомнить. Просто уйти.
Кианин уходил. Но не в сторону города — там он был никому не нужен. И не в сторону, куда уходил его аини, который его прогнал.
Китрит 66-1, оставшись без своего хозяина, пошел в другую сторону.
«Он… он может сам выбрать себе дорогу?.. — с ужасом подумал юный исследователь, потомок ученых, желавших расцвета человеческой цивилизации. Но потом этот ужас почему-то сменился восхищением, хотя проявление дикой природы должно было ужаснуть его, потомка тех, кто с этой природой боролся веками или тысячелетиями.
Кианин уходил. Китрит 66-1 уходил сам.
Осколок искалеченной души уходил. Шел своею дорогой.
Даже страшно измученная, даже сломленная, чужая душа все еще оставалась живой. И в этой силе чужой души было даже что-то красивое.
«Я мучил его. Я пробудил его своею болью. Он мучил меня, чтобы меня убить. Или чтобы пробудить меня? — растерянно думал человек, взглядом провожая уходящего кианина, — Но… я мучил его. Я не пощадил бы его. И его брата названного, который был настоящим человеком, я тоже не пощадил. Но Кри Та Ран пощадил меня. Он просто ушел. Просто ушел…»