Миттельшпиль

— В таком случае, Ваше Величество, следуя полученным от Правительства Его Величества инструкциям, я вынужден с глубоким сожалением вручить лично вам меморандум об объявлении войны, — резко ответил на выпад Николая английский посол.

— В соответствии с поручением моего правительства, Ваше Величество, — вступил в разговор Палеолог, — я вынужден поддержать меморандум Британского правительства и потребовать паспорта.

— Ваше право, господа послы, — перешел на русский Николай. — Меморандум вручите моему министру иностранных дел, которого я сейчас вызову, — добавил он уже по-французски. — Более вас не задерживаю.

Послы вышли из кабинета в том же порядке, что и вошли. И к собственному удивлению прямо в коридоре встретили канцлера, который, усмехнувшись забрал папку с меморандумом у англичанина.

Негодующие от столь оскорбительного поведения послы были еще более шокированы поведением сопровождающего их гвардейского офицера, который, проводив их до выходной двери, заявил напоследок, тоже по-русски:

— Катитесь, убогие…

Британия, Франция. Париж и Лондон. Август 1909 г.

Главной целью английской политики было стремление вступить в войну против Германии имея на своей стороне Россию и Францию. Но с Россией ничего не вышло. А Франция тоже хотела вступить в войну, имея в союзниках хотя бы Британию, а еще лучше — ее и пару-тройку других стран. Поэтому правительства англо-французов постарались сделать все, чтобы нарисовать в газетах для английского и французского народов картину нападения злобных тевтонов и русских. Физический акт агрессии и позор за него должен был пасть на Германию в любом случае, вне зависимости от действий ее противников. И надо признаться, частично это удалось. Всему виной оказался типичный для германцев «орднунг», связанный с типичными для любой армии, вступающей в войну недоразумениями.

По плану Шлиффена герцогство Люксембург, как важный узел железных дорог, оккупировалось сразу с объявлением войны и мобилизации и включалось в план развертывания армии. Но мобилизация германской армии началась еще до объявления войны. Приказ на изменение районов развертывания несколько запоздал. В результате, как и было предусмотрено планом, пехотная рота шестьдесят девятого полка под командованием некоего капитана Щварцкопфа перешла границу и захватила маленький город, скорее даже поселок, который немцы называли Ульфлинген. Небольшое поселение, чистенькое и аккуратное выглядевшее, словно городок из сказок Андерсена или Перро. Место, где сходились железнодорожные линии из Германии и Бельгии. Целью немцев был захват железнодорожной станции и телеграфа, что и сделала рота Шварцкопфа. Через пару часов прибыл взвод улан (очевидно, после получения приказа из военного министерства) с приказом первой группе отойти, так как была «совершена ошибка». Но уже получивший от мэра городка сообщение о вторжении, министр иностранных дел Люксембурга Эйшен телеграфом передал сообщение о свершившемся в Лондон, Париж и Брюссель и направил протест в Берлин. Вторым случаем, попавшим в английский ультиматум наряду с Ульфлингеном, оказалось столкновение шести жандармов из Визе, бельгийского города на германской границе с разведывательным патрулем германской кавалерии. Доблестные бельгийские жандармы вступили с всадниками в «незнакомой, но явно германской форме» и даже «убили одного или двух из них». Ответным огнем четверо из шести были ранены, но «неприятельский патруль» удалился «в сторону границы», забрав убитых с собой Германское министерство обороны и в то время и после войны резко отрицало направление каких-либо разведывательных отрядов на бельгийскую территорию. Была даже выдвинута гипотеза, что в данном случае жандармы столкнулись с бельгийскими же кавалеристами, эскадрон которых из состава второго уланского полка находился рядом с границей. Этот эскадрон действительно присоединился к третьей пехотной дивизии в Льеже в качестве разведывательного. Но никаких донесений о столкновениях от командира эскадрона так и не было найдено даже при тщательном расследовании после войны.

Кроме этих двух случаев, в английском ультиматуме, опубликованном в большинстве английских и французских газет, упоминались еще «десятки инцидентов на границе», но без конкретных описаний. Что дало основания германским газетам утверждать, что все они придуманы англичанами. Что англичане, понятно, отрицали.

Но как-бы то ни было, газетные статьи сделали свое дело и народы Британии и Франции готовы были поддержать войну против агрессивных и коварных тевтонов. Во Франции дополнительным фактором служил «пепел Эльзаса и Лотарингии, стучавший в сердце нации». Кроме того, французам повезло, что в отличие от довольно посредственного и слабого президента, ее правительство возглавлял опытный, деятельный и хладнокровный политик Жорж «Тигр» Клемансо. Спокойно и расчетливо готовивший нацию к войне, Жорж ненавидел германцев холодной ненавистью проигравшего, готового к реваншу. Память потерянных провинциях черно тенью преследовала французов. Почти сорок лет они ждали и готовились. И вот, по мнению многих политиков этот день настал. Но многие из них одновременно вспоминали и о Седане. И мысль «опять» гасила энтузиазм. Но несмотря на все опасения, депутаты в парламенте после впечатляющей речи Клемансо, объяснившего, что никакого другого выхода нет, единодушно проголосовали в поддержку решений правительства о мобилизации, объявлении войны Германии и выделении чрезвычайных военных кредитов. Однако военный министр Мари-Жорж Пикар и назначенный Военным Советом с началом мобилизации Главнокомандующим генерал Монури смотрели на события более оптимистично. Невысокий, субтильного телосложения шестидесятидвухлетний генерал, лейтенантом воевавший против немцев и раненый тогда же осколком германского снаряда, был спокоен. Считая, что противник выдвинет на фронт только регулярные корпуса, французские военные полагали, что германцам хватит сил только на проход через угол Бельгии восточнее Мааса. При этом наступающие наткнуться на подготовленную французскую оборону, усиленную на фланге английской армией. Англичане же должны послужить и связующим звеном с бельгийцами. А тем временем французские армии правого крыла смогут перейти в контрнаступление и отрезать немцев от Рейна. Это план и готовились выполнять перевозимые в зоны сосредоточения французские войска.

Сложнее обстояла ситуация в Англии. Несмотря на атаку английского флота против Вильгельмсхафена, ультиматум и объявление войны, правительство не было едино в своих взглядах. Еще меньше одобрения действиям правительства наблюдалось в парламенте. Со времен англо-бурской войны в Британии усилилась группировка политиков, считавшие, что любое вмешательство за границей, а уж тем более война служат лишь помехой решению внутренних проблем. Поскольку же Англия оставалась единственной европейской страной, где не было призыва на обязательную военную службу, то раскол в обществе мог затруднить набор добровольцев. Появление же мощной антивоенной фракции могло вообще иметь катастрофические последствия для пополнения армии. Так что Асквиту, Грею, Черчиллю и Фишеру требовалось буквально пройти по острию ножа, чтобы не свалить вступившую в войну страну во внутренний конфликт. И им это удалось.

Выступавший в палате общин Грей, говоря медленно, но с явно наблюдавшемся волнением, очень необычным для столь сдержанного политика, призвал депутатов подойти к кризису и принятым правительством решениям с точки зрения «британских интересов, британских обязательств и британской чести». Описывая предысторию австрийско-русских разногласий, приведших к бою в Фиуме и покушению на австрийского монарха и его наследника, он объявил, что «весьма вероятно оно проведено по решению тиранического русского самодержца». Разъясняя, как это убийство привело к войне между двумя монархиями, которая ни в коем случае не касалась ни Англии, ни других стран, он рассказал о мобилизации в Германии и нарушением последней нейтралитета Бельгии. Он отметил, что германские политики и военный рассчитывали, что австро-русская война отвлечет внимание от их агрессивных действий. И далее он описал, как Правительство Его Величества пыталось образумить немцев, что привело к столкновению флотов в Северном море. Закончил же он речь такими словами: «Я прошу палату общин подумать, чем мы рискуем. Еще ни разу с времен Наполеона мы не находились в столь сложной ситуации. Если Бельгия падет, а Франция будет поставлена на колени, если вслед за ними последуют Голландия, Австрия и Дания… я не могу представить, что в конце подобной войны, даже если бы мы уклонились от участия в ней, нам удалось бы исправить случившееся и предотвратить попадание Европы и Азии под властное давление альянса двух деспотических держав. Тогда мы потеряем, как мне кажется, наше доброе имя, уважение и репутацию в глазах всего мира и окажемся, кроме того, перед лицом серьезнейших и тяжелейших экономических и политических затруднений».