Миттельшпиль

— Но, Государь, по всем расчетам штабных работников, англичане не начнут войну ранее ввода в строй шести, а вероятнее — восьми сих гигантов, для получения достаточного превосходства над нашим и германским флотом, — осмелился возразить великий князь Александр.

— Напомню, что японцы тоже хотели начать войну в четвертом году, Александр, — ответил царь. — Хотели, как лучше, а получилось совсем иначе. Посему лучше подстраховаться и иметь запас в кармане. Коий, как известно, сей карман не тянет. Но сие только начало. К сожалению, господа адмиралы, быть полностью уверенными в союзе с Германией мы не можем. Может статься так, что они будут лишь держать благожелательный нейтралитет. Из сего исходя, необходимо нам придумать необычные и дешевые метОды борьбы с флотом английским. В программе я сих предложений не увидел.

— Самодвижущиеся мины нового образца, кои уже испытываются, Государь, — не выдержал первым Макаров. — Для их применения построить новые большие миноносцы или истребители, с возможностью действовать вместе с эскадрой в отдаленных от баз районах и подводные миноносцы (подводные лодки) американского образца или подобные им.

— Поддержу Степана Осиповича, Государь, — вступил в разговор Дубасов. — Есть у меня одно предложение, кое хотел вынести на Адмиралтейств-совет, но посчитал несвоевременным. Вы же уже имели возможность с новым типом двигателей на судне «Вандал» ознакомиться? — спросил он и, дождавшись утвердительного кивка императора, продолжил. — При использовании сего типа механизмов можно добиться на определенной скорости почти бездымного сгорания мазута. Представляете, как можно использовать сие для неожиданных атак на вражеские корабли?

— Я с судном этим также ознакомился и поддержу мнение Федора Васильевича, — заметил адмирал Чухнин. — В плане постройки мы корабль такого типа на девятый год запланировали. Но можно сроки сдвинуть и начать проектирование прямо сей час.

— Быть по сему, — согласился Николай. — С подводными же лодками, Степан Осипович, на ваше мнение полагаюсь и прошу заняться сим вопросом. Благо, опыт у вас уже есть.

— Про обычные мины тоже не стоит забывать, — заметил Гильтебранд. — Несколько минных транспортов на каждый флот, даже из обычных судов переделанных. Заблокировать минами тот же Босфор — и любой флот с трудом в Черное Море проникнет. Опыт Эллиотов и Порт-Артура мощь этого оружия показал наглядно. Только мощнее заряд необходим и защиту от траления придумать.

— Тогда, новые мины надо в срочном порядке проектировать и к выделке приступить, — заметил царь, — если в программе сии корабли в необходимом количестве предусмотрены.

— Есть еще одно интересное, на мой взгляд, изобретение, пока никем не оцененное, — вступил в разговор Александр Михайлович[10]. — Управляемый моторный аэростат, также дирижаблем называемый. По моим сведениям, сим проектом усиленно занимается в Германии граф Цеппелин. Предложить ему переехать в Россию, выделить деньги. Разведка с воздуха, а возможно — и метание бронебойных снарядов по кораблям…

— Ваше Императорское Высочество, а Гаагская конвенция при сем не нарушится? — удивился Гильтебранд.

— Никоим образом, — усмехнулся, отвечая, Александр Михайлович. — В ней запрещено метание бомб или иных взрывчатых снарядов с воздушных шаров и прочих летающих махин по населенным местам, а не с дирижаблей или иных летательных аппаратов по кораблям. К тому же, на следующий год она становится недействительна, ибо заключалась лишь на пять лет

— Отличная идея, — поддержал своего родственника император. — Неожиданная для англичан метОда. Быть по сему. Займись этим сам, Александр. И не теряйте времени, господа. Жду через две недели новый проект по развитию флота нашего.

Австро-Венгрия, Транслейтания. Июнь 1904 г.

Генерал Ян Стэндиш Гамильтон, придержал недовольно фыркнувшего коня и повернул голову, прислушиваясь к пению приближающейся пехотной колонны.

— На каком языке они поют, капитан? Какой-то славянский?

— Да, сэр, — капитан Фицморис, готовившийся со временем занять должность военного агента (атташе) в Дунайской империи[11], в языках этой страны разбирался. — Если не ошибаюсь — чешский.

Задержавшийся перед этим сопровождающий, элегантный венгр в форме гусарского полка и чине ротмистра, подъехавший как раз в этот момент, подтвердил по-немецки, что это движется батальон девяносто первого полка, укомплектованного преимущественно чехами. А солдаты продолжали петь старую солдатскую песню.

— Жупайдия, жупайдас,

Нам любая девка даст!

Даст, даст, как не дать,

Да почему бы ей не дать?…[12]

Песня привольно разливалась над дорогой, пехотинцы шли легко, словно не чувствуя тяжести снаряжения, жары и поднятой сапогами пыли. Вид колонны так понравился Яну Стэндишу, что он, одобрительно кивнув, достал блокнот и сделал в нем какую-то запись.

— Хорошо идут, — прокомментировал увиденное, а косвенно — и действия Гамильтона Фицморис, обращаясь к ротмистру. — Словно недавно из казарм.

— Девяносто первый — один из лучших богемских полков, — подтвердил ротмистр барон Ласло Сегеди. И добавил, обращаясь к Гамильтону. — Осмелюсь напомнить, господин генерал, что нас ждет генерал граф фон Хуйн[13].

— Вы совершенно правы, господин барон, — согласился Гамильтон. — Я с удовольствием задал бы несколько вопросов командиру этого батальона, но нас ждут. Поехали…

Большие маневры имперской армии, проходящие на венгерских равнинах, вполне объяснимо привлекли внимание военных специалистов большинства стран Европы и даже мира. Но только Британия, Япония и САСШ прислали на них специальных наблюдателей. Одним из которых и стал генерал Гамильтон, отправленный в Австро-Венгрию, а не как планировалось первоначально — в Японию.

Посетив штаб семнадцатой кавалерийской бригады и переговорив с ее командиром, генералом Карлом Хуйном, Гамильтон отправился в город Рааб. Там, в самой роскошной по меркам этого городка гостинице, располагалось большинство наблюдателей, следивших за давно невиданным зрелищем грандиозных маневров.

Вечером в номере, при свете электрической лампочки, Ян Стэндиш записывал в блокнот свои наблюдения: «Войска, участвующие в маневрах были разведены на большие расстояния и реально маршировали, проходя в день, по моим оценкам, до 25 миль.[14] Дисциплина марша хорошая, я бы даже сказал — отличная, учитывая, что роты были пополнены резервистами почти до штатов военного времени. Пехота маршировала в тяжелом походном снаряжении, очень тяжелом с британской точки зрения. Кроме обыкновенной шинели синего сукна каждый солдат нес на себе ранец, мешок, водяную баклагу, шанцевый инструмент, полотнище палатки, запасные башмаки, котелок и, конечно, ружье, пояс с патронными сумками и штык. Британский солдат жалуется, что он похож на рождественскую елку, когда на него надета только половина этого снаряжения. Самый превосходный обоз не может избавить от применения для переноски тяжестей силы людей, которые не всегда могут сражаться, имея позади себя обозные повозки. С другой стороны, можно впасть в крайность, и вопрос, не перегружен ли, австрийский солдат всем его носимым имуществом, остается открытым…

Сегодня посетили части семнадцатой кавалерийской бригады… Я имел длительный разговор с ее командиром, графом Карлом фон Хуйном… Великолепный кавалерист, удивительно хорошо разбирается в опросах современной тактики кавалерии. Полагаю, его ждет хорошая карьера…».

Закончив свои заметки, генерал переоделся и вышел из номера, чтобы поужинать. Спустившись в ресторан на первом этаже, Ян заметил за одним из столиков русского военного агента полковника Марченко, беседующего с германским майором Муциусом. Подошел к их столику и попросил разрешения сесть вместе с ними.

— С превеликим удовольствием разделим с вами трапезу, господин генерал, — с византийской велеречивостью ответил полковник, приглашая его за столик.

— О чем беседуем, господа офицеры, — сделав заказ подскочившему официанту, спросил Гамильтон, предварительно попросив сотрапезников беседовать «без чинов».