Миттельшпиль

— Что ты можешь сказать мне, граф?

Адмирал неспешно поднялся со стула и вперил в императора верноподданнический взгляд. Он не знал про соответствующий пункт Петровского устава, но инстинктивно принял вид «лихой и придурковатый». В своей правоте он был уверен, осталось только убедить в том императора. Тем более, что против него мог выступить только эрцгерцог.

— Ваше Императорское и Королевское Величество! Как вам, несомненно, известно, я прибыл в Фиуме в тот момент, когда там находился русский отряд под флагом адмирала Витгефта. Так как уведомлений на этот счет не поступало, и я пребывал в полном неведении, то не смог ответить салютом на салют. На заявление русского адмирала о переносе салюта ответил, что по плану я должен выйти в море еще до подъема флага и предложил ему, в порядке компенсации, так же не салютовать мне. Данная попытка примирения осталась без ответа, русские продолжали настаивать на своем. Согласиться же на их требования, без умаления достоинства Вашего Величества и моего достоинства я не мог. (Тут Монтекукколи врал без зазрения совести: во-первых, выход в море на следующее утро он назначил из своих соображений, а во-вторых, эскадра была вызвана по радио, для создания превосходства над русским отрядом. Впрочем, судовые журналы были уже подчищены и в них внесена озвучиваемая версия. Виновным же в подлоге адмирал себя не считал.) Русские попытались помешать нашему выходу, расположив броненосец поперек фарватера. Мы пытались выдавить его навалом, но в этот момент с нашей стороны был произведен выстрел. Как удалось выяснить, весь расчет пятнадцатисантиметрового орудия состоял из мадьяр, ненавидящих русских. У кого из них не выдержали нервы, и кто открыл огонь без приказа, установить невозможно (версия была сделана на скорую руку и шита белыми нитками, но для внутреннего потребления годилась). К сожалению, бог оказался не на нашей стороне.

Излагая свою версию, Рудольф поглядывал на императора, но признаков неудовольствия не улавливал. Похоже, он и хотел услышать такой вариант развития событий.

— У кого есть вопросы? — Франц-Иосиф сделал вид, что не замечает сигналов своего наследника и кивнул начальнику Генерального штаба.

— Скажите, Рудольф, — вступил в разговор Конрад, — были ли свидетели начала боя?

Адмирал благодарно мазнул взглядом по начальнику Генерального штаба, благодаря его за поддержку.

— Нет, третьих лиц не было. Только мы и русские.

— Значит, имеется их слово, против нашего слова, — задумчиво произнес император. — Не столь уж плохой вариант. Алоиз?

— К нашему глубокому сожалению, русский министр иностранных дел оказался весьма шустрым и буквально спустя пару часов после получения в Петербурге телеграмм от Витгефта, нам официально вручили ноту протеста. Наша нота протеста была составлена и вручена русским уже после этого. К сожалению, русские выиграли этот раунд. Далее, наша полиция оказалась весьма нерасторопна и допустила утечку информации. В этот же вечер информация оказалась в английских газетах, как я полагаю, с благословления Форин Офиса, да и не только его. Тон заметок — возмутительный. С другой стороны, британцы направили к нам нового военного атташе, Уильяма Пекинхэма.

— Он был инструктором у японцев во время войны. А также мой, х-м-м, коллега, — добавил фон Гезлинген. — Это явный знак того, что британцы находятся на нашей стороне. Кроме того, я получил сведения от японских и османских коллег, что они рассматривают возможность вступить в войну на нашей стороне.

— Если дозволено будет мне подвести итоги, господа, — снова вступил в разговор фон Эренталь. — Присылая Пекинхэма, англичане дают понять, что их симпатии и возможная поддержка на нашей стороне. Берлин — наш союзник, пусть и заключил договор о ненападении с русскими. Кто останется с Россией? Французы? Так достаточно окрика с Альбиона и они останутся нейтральными. Не верите? А как они повели себя во время японской войны? Кроме того, из-за договора с германцами отношения между Францией и Россией весьма напряженные и отнюдь не напоминают союзные. И если русские решат довести дело до объявления войны, то им же будет хуже! Германия вынуждена будет выступить на нашей стороне, ввиду несомненного casus foederis[4]! Так, что нам нельзя спускать русским их выходки.

— Как я полагаю, вы склоняетесь к этому мнению, господа?

— Да, Ваше Императорское Величество, — ответил за всех Конрад.

Эрцгерцог решительно поднялся с места.

— Вы не удосужились даже выслушать мое мнение, господа. Я полагаю, что открытое столкновение с русскими будет для нас самоубийством!

— Помилуйте, экселенц, — фон Хетцендорф решил выступить от лица всех «ястребов», — какое самоубийство? На нашей стороне практически вся Европа. В конце концов их армия только недавно реформирована и еще не сколочена в новых условиях. Нет новых тяжелых артиллерийских систем, пулеметы только ставят на поточное производство. Кроме того, они будут вынуждены оставить корпуса против Германии, японцев, турок и в Туркестане. Сейчас их армия слаба как никогда.

Он помолчал, выразительно поглядывая на императора, а затем продолжил.

— Полагаю, нам необходимо предъявить русским ультиматум и тем самым вынудить объявить войну.

— Оставьте меня, я должен подумать, — неожиданно мрачным тоном произнес Франц-Иосиф.

Участники совещания потянулись к дверям, за исключением эрцгерцога. Дождавшись, пока закроется дверь, Франц-Фердинад повернулся к императору.

— Ваше Величество, позволите? — Дождался кивка головы и продолжил. — Дядя, то, что предлагают наши «ястребы» приведет к нашему поражению. Позволь, не возражай, дай мне сказать! Да, Конрад говорил правду, но не всю правду. Да Европа настроена антироссийски. Но японцев никто не поддержал, даже союзные британцы. Нас они тем более оставят один на один с медведем. Мальчиками для битья русские не будут. Сомневаюсь и в том, что французы останутся в стороне: разгроми мы русских, и они останутся один на один с пруссаками и нами. А это значит, что они вынуждены будут вступить в войну. Британцам же я не верю ни на крейцер. Подумайте дядя. Лучше отправить Монтекукколи на пару месяцев в отставку, при условии, что царь загонит Витгефта в Сибирь. Еще не время для начала войны. У нас не меньшие проблемы с вооружением, чем у противника, а половина армии, если не больше, потенциальные трусы и предатели.

— Ваша светлость, я выслушал тебя, — все также неторопливо и мрачно ответил император. — А теперь оставь меня. Я должен подумать и принять решение…

К вечеру Алоиз фон Эренталь получил приказ о составлении ноты к русским с требованием немедленных извинений, и а также выдачи Витгефта австрийской стороне для последующего предания его суду. Одновременно фон Хетцендорфу было выдано распоряжение о начале тайной мобилизации. Доводы эрцгерцога были проигнорированы: Австро-Венгрия начала готовится к войне, которую планировалось завершить малой кровью и в максимально короткий срок.

Австро-Венгрия. Вена, дворец Хофбург. Июнь 1909 г.

Библиотека в Хофбурге выглядела не менее помпезно, чем весь остальной дворец: огромное пространство под куполом, фрески, статуи, сводчатые окна, великолепные кресла. Эта красота имела и оборотную сторону. Для того, чтобы работать в такой обстановке, надо было иметь привычку. Франц-Фердинанд привычен к такому был, однако сегодня работать не мог. Точнее сказать, не хотел. Как и не хотел никого видеть. Именно поэтому, подхватив первую попавшуюся под руку книгу, он удалился в библиотеку, отдав слугам приказ никого к себе не допускать. Эрцгерцог не стал зажигать электричество, предпочтя пару свечей, получившийся полумрак более соответствовал его настроению и делал обстановку как-то домашнее.

Слегка шаркающие шаги императора, единственного человека которого не могли не пропустить слуги, Франц-Фердинанд услышал издалека. Можно было подняться и уйти, но это было бы поступком самовлюбленного мальчишки. Шаги затихли, и монарх вошел в круг света, отбрасываемого свечами. Возможно из-за этого он казался много старше своих лет, морщины резко выделялись на его лице, а знаменитая «габсбургская» губа резко отвисла, практически как у родоначальника.