Страница 7 из 50
Леночка обратилась к девочке постарше:
- Ты Зоя Кашина?
Девочка молчала.
- Что же, ты меня боишься? Я новая учительница, пришла познакомиться. Ты - Зоя?
Девочка отрицательно замотала головой. Четыре младшие вдруг подняли рев. Леночка растерялась.
- Что вы, ребятки? Я же вас не обижу...
Рев становился все громче и громче. Таня подошла к старшей девочке и спросила:
- Тебя как зовут?
- Сонька.
- А Зоя где?
- На лугу. Сено гребет,- говорит девчонка плаксиво, мелкие слезы тоже начинают катиться у нее по лицу.
- Фу! - говорит Таня.- Плаксы!
Они выходят в сени, но Леночка останавливается, она расстроена.
- Ну, как же так уйти, Чижик? Они чего-то испугались, плачут...
Не так представляла она себе первое знакомство с ребятами!
Таня чуть приоткрывает дверь,- реву не слышно. Девочки всё так же важно сидят за столом и хлебают молоко из миски. Задумчиво выходит Лена из избы.
У Гришиных чисто, прибрано. На окне цветы, на этажерке стопка книг, фотография усатого артиллериста.
Анка Гришина укладывает спять толстенького братишку.
- Да спи ты, спи,- говорит она.
А мальчишка не хочет спать и тычет пухлым пальцем то в ноздри, то в глаза Анке.
Увидев Лену, Анка вытирает руки передником и приглаживает вихры.
- Здравствуй, Анночка!
- Здравствуйте!
- Ты в четвертый класс перешла? У Галины Владимировны училась?
- Училась.
- А теперь у меня учиться будешь.
- Буду.
- Ты училась, Анночка, хорошо?
- Хорошо.
- Какие же у тебя были отметки?
Анночка оживляется.
- Всё пятерки, и одна двойка.
- Двойка! По какому?
- По пению.
- Что так?
- Учительша говорит, что я гудю.
Лена с трудом сдерживает смех, а Таня вся трясется.
- Надо говорить, Анночка, "учительница".
- Учительница.
Разговор явно не получается.
- А мать скоро придет?
- Как смеркнет.
- А ты целый день одна?
- Ага...
Мальчишка больше не хочет лежать и поднимает крик. Лена и Таня прощаются.
У двери избы Веселовых стояла прислоненная лопата.
У дверей Павловых - грабли.
У дверей Самошиных - просто березовое полено.
Сестры не понимают, что это значит, и растерянно останавливаются посреди улицы.
- Что, удивляетесь? - раздается приветливый низкий голос.
У раскрытого окошка сидит старый дед, весь заросший седыми волосами, и курит трубку, выпуская плотные клубы зеленоватого дыма. На носу у него большущие очки. На подоконнике лежит газета.
- Вижу я, городской народ. Обычаев наших не знает. Это, вот, веник или там грабли около двери находятся,- значит, "сторож". Он людям указание дает, что в избе хозяев нету. Значит, и идти незачем. А вы кто будете? Новая учительница?
- Да...
- Я и вижу... А я Елохов, Поликарп Матвеевич, девяносто три года. Наверное, слыхали?
- Слыхала, слыхала,- говорит Лена, но дед ее не слушает.
- Хоть и девяносто три, а еще зорок. Вот и вас увидел! - дед смеется и вдруг спрашивает сердито:
- А зачем без дела по деревне ходишь?
- Я хотела с учениками познакомиться.
- Глупство. Сейчас окучка, полка... От мала до велика все на работе. Сами понимаете, не такое время, чтобы прохлаждаться. Только я один дома, да еще вон кашинские невесты. К вечеру приходи.
Лена покорно кивает и собирается идти.
- Подождите, гражданка,- говорит дед,- вот тут я не разберусь,- он тычет желтым от табака пальцем в карту, напечатанную в газете,- где тут наши, а где "он"?
Лена подходит ближе, наклоняется над картой и видит, что газета лежит вверх ногами. Она незаметно переворачивает ее и начинает объяснять. Таня не спускает глаз с деда.
- Так,- говорит он,- понятно. Можешь ребят учить. Разбираешься. Ведь нарочно тебя испытывал, я и сам разбираюсь. Не смотри, что стар, теперь и старики с понятием.
И дед милостивым кивком отпускает Лену.
Леночка с Таней поднимаются в гору к школе. Лена идет задумавшись.
- Чижик,- вдруг говорит она,- а у нас ведь ничего не вышло. Что-то я не так делаю.
Таня сочувственно кивает.
* * *
Вечером Власьевна учила Лену:
- Ты, Павловна, зря обутку не трепли, по избам не ходи. Теперь дом у колхозника не для житья, а только для спанья. А ночь наша, сама видишь, какая: стыдно и на лавку валиться, когда в поле светло. Наши-то на фронте о всякую пору, небось, не спят. Хочешь с народом знакомиться - в поле иди, на бригады. В работе народ тебе слюбится. А завтра к Нюре зайдем, она тебе ребят из других деревень соберет. Мне тоже в Холмы надобно: жалуются бабы, что колодец у них заваливается, вот мне сельсовет поручил поглядеть. С утра и пойдем.
Как Власьевна ходит по лесу
Власьевна дала Тане маленькие русские сапожки.
- Вот, достала тебе у Марьи Петровны с ее парнишки. А тебе, Лена Павловна, я лукошко приготовила. В лес летом идти - что на базар брести. Стыдно с пустыми руками возвращаться. Да ножик, смотри, с собой возьми. Не позволяю я грибы ломать, грибницу портить. Я на этот счет строга; гриб срезать полагается.
Тропинка вьется сначала через веселые луга, через осиновые рощи, через болотистый ольшаник, а потом робко подходит к опушке хвойного леса.
Из лесу выскочил всадник на молодом веселом коньке, привстал на стременах и строго заорал мальчишеским голосом:
- Эй, бабы, не озорничать мне в лесу: огня не жечь, а то я вас!..
И поскакал дальше.
Власьевна махнула ему рукой:
- Скачи, скачи! Больно грозен! В школу придешь - я тебе пару дам!
- Кто это? - спрашивает Таня.
- Да Мишка Теплых,- усмехается Власьевна,- он сейчас объездчика заменяет, за лесом присматривает. Начальство!
Таня удивляется: что это за Мишка такой, что с ним и Лена, говорят, не справится, и начальство он, и на работах первый!..
- Ну, теперь смотри в оба, Чижик, вот он, лес,- говорит Власьевна.
Тут синие ели стоят сплошной стеной. Седой мох ползет по черным стволам. Солнце с трудом пробивается сквозь густые еловые лапы и золотыми пятаками падает на хвою, на траву, на кудрявый папоротник. Комары жужжат и жужжат над головой.
Таня испуганно всматривается в зеленую стену и поближе подбирается к Власьевне. Мало ли что может быть в черноте такого леса! Вон змея ползет по тропинке, подымая узкую голову. Таня вскрикивает.
- Не бойся,- говорит Власьевна,- это уж. Вишь, он голову поднимает, чтоб ты видела: у него желтые пятна за ушами - значит, не гадюка, бояться нечего.
Нет, Тане этот лес не нравится. В таком лесу, может, и леший бродит с еловой шишкой на лысине, и русалка на ветвях сидит,- не зря ведь Пушкин писал,- "там чудеса, там леший бродит..." Это, конечно, сказки, но всё-таки...
- Что ты, Чижик! - смеется Леночка.- Оробела?
- А сама чего по сторонам смотришь?
- Ничего,- говорит Власьевна,- сейчас на бугор подымемся, там веселее лес пойдет, сосна да осинка, ели поменьше - света побольше.
И правда, выше по холму веселее стало в лесу. Деревья раздвинулись; поползли, забегали вверх хвостами по сосновым стволам, засвистали, защебетали птицы; дятел застучал длинным носом.
От разогретой хвои, от лиловых цветов потянуло медвяным запахом.
Власьевна не просто идет по лесу,- все нагибается, все кланяется. То гриб приметит, то травинку какую-то сорвет и учит Таню:
- Гляди, девушка, тут сосна пошла, непременно здесь белый гриб живет. А вон в осинничке - подосиновик. Ну, а больше всех я люблю крепкий рыжичек. Вот уж хорош! И жарь ты его, и соли ты его - все он первый на столе!
Власьевна разговаривает и то и дело нагибается и взмахивает ножом.
Таня поглядела в ее лукошко, а там уж чего только нет: и подосиновики, и белянки, и сыроежки! На розовых рыжиках капельки росы, на волнушках бахрома и пушок, словно на детских щечках... Все лукошко яркое, пестрое.