Страница 40 из 50
Леночка остановилась: Власьевна обнимала Андрея, целовала обветренные щеки, гладила по плечам и сквозь слезы говорила:
- Да родной ты мой, да спасибо тебе за сына, да дай на тебя поглядеть...
Лена поколебалась мгновение и крепко обняла Митеньку.
Тут Власьевна опомнилась:
- Да что же это я! - И освободила Андрея. Обнимая сына, она горестно всхлипнула:
- А Ванюшка-то, Ванюшка!
Митенька крепко прижал к себе мать.
Андрей подошел к Леночке:
- Здравствуй, родная моя!
Леночка спрятала лицо у него на груди.
Таня стояла на горе и кривила рот.
"Ну вот, увидала Андрея своего и про меня забыла... А я, может, замерзла... У меня, может, кашель будет. А ей, конечно, всё равно..."
В это время Андрей спросил:
- А где ж это Чижик? Здорова ли?
- А вон она там, на горе она... вон смотрит...- затараторила Манька.
- Ну, пойдем к ней.
Неизвестно откуда набрались ребята. Окружили тесным кольцом приезжих и, не спуская восхищенных глаз с ладных фигур в черных бушлатах, с бравого Митеньки, с подтянутого Андрея, двинулись вместе со всеми к школе.
Моряки
Ребята стайкой ходили за моряками. Стоило где-нибудь появиться черной шинели, чтобы из каких-то неведомых щелей, из-за амбарушков, из-за заборов, с чердаков и прямо из земли вырастали Петька, Миша, Алеша, выскакивала Манька, ковылял Климушка. Сначала они держались в отдалении, потом подходили ближе, потом окружали плотной стеной. Расспросам, рассказам, восхищению конца-краю не было.
Два дня Таня не хотела мириться с существованием Андрея. Смотрела на него хмуро, исподлобья, отвечала коротко. Но Андрей как будто не замечал этого. Относился к ней ласково, спокойно, как к сестренке. Все ей первой рассказывал, всюду звал с собой. И Таня смягчилась.
Она стала смотреть на него, как на свою собственность, и страшно задавалась перед ребятами. Ведь она одна могла держать Андрея за руку, надевать его офицерскую шапку, начищать рукавом ордена.
Ребята начали ходить как-то странно: широко расставляя ноги, раскачиваясь, "палубной походкой". От фуражек вдруг у всех оторвались козырьки. На курточках и отцовских гимнастерках появились подворотнички. Речь запестрела словами: "полундра", "травить", "на берег".
Леночка каждую свободную минуту проводила с Андреем, а Митенька не выходил из правления колхоза, где в это время приостанавливался стук счетных костяшек.
Марья Дмитриевна на неделю освободила Власьевну от всех работ, и Власьевна с самого утра и до позднего вечера хлопотала у печки, то и дело выскакивала на крыльцо и кричала зычным голосом:
- Сынки, Митенька, Андрюшенька, самоварчик кипит, шаньги остынут!
Она грозно врывалась к Леночке в комнату и говорила возмущенно:
- Сидят! Скажите, люди добрые, сидят! Беседуют! А пироги перепревать должны?..
Она посылала Таню к Марушке:
- Поди, скажи: мать велела сейчас же идти! Холодец на столе. Уже два часа не евши сидит! Так и отощать можно!
Андрей, тихо улыбаясь, добросовестно ел холодец, заедал его пирогами, закусывал шаньгами, запивал молоком...
- Ничего,- говорил он Леночке шепотом,- я выдержу, у меня желудок здоровый.
А Митенька иногда возмущался:
- Да что ты, мать! Мы ведь не голодные. У нас на флоте хорошо кормят. Знаешь, что такое флотские щи? Ого-го!
Тут Власьевна становилась горячей:
- Флотские щи?! Да ты как смеешь матери такие слова говорить! Да я тебе таких щей наварю, что самый главный ваш не кушал!
И варила.
Андрей был хорош со всеми ребятами, но Мише он уделял особое внимание. Частенько Таня заставала их за разговором. Страстное и серьезное желание Миши стать моряком нравилось Андрею, и он многому научил Мишу за это время.
- Будешь моряком, Миша, будешь,- обнадеживал он мальчика,- кончай только семилетку на отлично. Приедешь ко мне, я тебя в училище устрою.
Миша смотрел на Андрея с обожанием.
Но недолго длилась такая праздничная жизнь. Уже на четвертый день Митенька пришел к Леночке и Андрею и сказал, переминаясь с ноги на ногу:
- Отпустите, Елена Павловна, Андрея Николаевича со мной.
- Куда? - встревожилась Леночка.- Куда отпустить?
- Да видите ли... девушки-то наши в лесу сосны валят с темна до темна, трудно им... Пока мы здесь, надо бы им помочь.
Андрей уже натягивал валенки.
- Конечно, старшина, неужели не поможем? Леночка, есть у тебя какой-нибудь ватник?
С тех пор Леночке стало спокойнее в школе. Ребята не пялили глаз в окно, слушали внимательнее. Голос Власьевны не разносился по всей округе, извещая о новых достижениях кулинарного искусства.
К полудню девушки прогоняли моряков из лесу:
- Идите, идите уже...
- Довольно помогли...
- Вас ведь к нам на поправку прислали, а вы за работу взялись.
- Поработали - и хватит!
Приходилось подчиняться. Моряки возвращались в деревню, и тут уж Власьевна строго охраняла их покой и не пускала к ним ребят.
Только вечером в домике у девушек становилось шумно и весело. Чуть не вся деревня собиралась на кухне.
Приходили и Марья Дмитриевна, и Иван Евдокимыч, и даже однажды появился сам Поликарп Матвеевич Елохов.
Тут уже ребята затихали и слушали молча рассказы моряков о том, как воюет в студеном море славный Советский Флот.
И тут Власьевна впервые узнала, как спас Андрей Николаевич ее сына Митеньку, как вынес он раненого друга из жестокого боя, как, сам раненый, нес его на плечах.
Ребята не сводят глаз с рассказчика и готовы слушать без конца. А взрослые засыпают моряков расспросами:
- Где же сейчас наши бьются?
- Да повсюду, папаша: в Польше, и в Румынии, и к Венгрии.
- А Берлин, Берлин скоро ли возьмем?
- Ну, это я вам точно не скажу, а только дорогу к нему пробиваем твердую.
- Сыночки, а сыночки? - спрашивает бабка Анисья.- Может, скоро и всей войне конец?
- Видишь ли, бабушка, победа близко, да только сейчас самые тяжелые бои пойдут. Зверь ведь тоже подыхать не хочет. Фашист сейчас и зубы и когти в ход пускает...
Звезды смотрят в окна, глубокая ночь идет по земле, а люди всё не расходятся, всё расспрашивают и расспрашивают моряков - очевидцев и участников великих боев.
Заветная тетрадь
Еще не кончился у моряков отпуск, а смущенный Андрей объявил Леночке, что они с Митенькой уезжают.
- Понимаешь, родная,- убеждал он Леночку,- бои идут на побережье, жестокие бои... Не можем мы с Митенькой в такое время отдыхать и пироги есть... Там ведь, наверное, и наши бьются...
- Почему ты думаешь, что ваши? - слабо возражала Леночка.
- Ну уж, конечно,- там, где море, там и морячки... Да ведь это и неважно - наша часть или другая... Там каждый боец нужен... Отпусти меня, Леночка... Не можем мы на печке сидеть, когда наши вперед рвутся...
- Поезжай,- сказала Леночка,- ты прав.
* * *
Вот и день отъезда.
Власьевна опять посуровела, губы сжала, стоит у печки, готовит пироги на дорогу, и всё у нее из рук валится. То лопатой загрохочет, то ухват уронит. Чашки, плошки как только целы остались!
А Леночка смотрит, как Андрей укладывает немудрые свои пожитки, молчит и навивает косу на палец. А лицо у нее такое, что Тане и смотреть не хочется.
И Марушка всё бегает к себе домой - к Митеньке. То носки ему принесет теплые, то шарф, то варежки... Глаза у нее красные, голос срывается.
Весь колхоз моряков провожает, Иван Евдокимыч яиц прислал, тетя Дуня мяса зажарила. Несут хозяйки на дорогу морякам молока, шанежек... Целый день двери не закрываются. Целый день скрипит под ногами снег. Утоптали к домику широкую дорогу, будто для саней или для трактора.
Андрей только руками разводит:
- Да нам для всего этого обоз снаряжать нужно!
А тут еще и ребята несут подарки. Кто еловую шишку, кто лодочку из коры, кто ветку, а Климушка вытащил откуда-то крепко спящего колючего ежика и бросил его в чемодан Андрея: