Страница 55 из 118
— Разве я должен их останавливать, ангел?.. — с усмешкой спросил Кроули.
Азирафель издал неразборчивое восклицание и ринулся вверх.
— Господа!.. Господа, прекратите немедленно! Уолтер! Уолтер, приди в себя! Какой пример ты подаёшь остальным? Ты нарушаешь приказ!
Имя Уолтера что-то всколыхнуло в Кроули. Он огляделся, будто очнувшись. Англичане держали наготове мушкеты, но никто не решался стрелять, опасаясь задеть своего. Испанцы — он был уверен — точно так же сейчас замерли, гадая, чем кончится схватка.
Градос, наседая на своего противника, вдруг поскользнулся, неловко упал на спину. Англичанин торжествующе рассмеялся.
— О, вы уже сдаётесь, сэр — или у вас от страха подогнулись коленки? Именем короля Якова, — он взмахнул шпагой, — я милостиво позволяю вам уползти обратно в свой жалкий город. Мы даруем вам жизнь, если вы поклянётесь выпить сегодня за нашу победу!
— Ты будешь праздновать свою победу в преисподней! — яростно вскрикнул Градос. Вскочив на ноги, он с такой силой ударил по клинку противника, что вырвал его из рук и отправил в ближайший куст.
Следующий удар пришёлся по шее.
В тот же миг загрохотали выстрелы с обеих сторон. Градос метнулся в укрытие, схватил отложенный мушкет. Воздух затуманило дымом и криками. Испанцы били почти в упор, но в темноте и сумятице от этого было много шума и мало толка. Англичане быстро сообразили, что их пытаются обмануть: грохот со всех сторон никому не вредил, никто даже не был ранен. Дождавшись подкрепления из лагеря, англичане с криками бросились к вершине холма.
Решив, что бесславно и бессмысленно умирать пока ещё рано, Градос скомандовал отступление. Их проводили проклятиями и улюлюканьем — однако преследовать почему-то не стали.
Пушки ударили по городу ночью. Они били одна за одной, словно издеваясь над городом, растягивая его агонию — восемнадцать со «Столкновения», двенадцать с «Храбрости» и шесть с «Гарпии». Как только канонада утихла, англичане хлынули в город.
Обе стороны понимали, что испанцам не удержаться. Вопрос был лишь в том, какой ценой они отдадут свои жизни.
Когда пал гарнизон, Градос скомандовал отступать к рыночной площади. Когда англичане, разгорячённые боем, ворвались туда — они не нашли, с кем драться. Площадь была пуста. Но замешательство длилось всего пару мгновений — стены домов вдруг ощетинились ружейными дулами.
Это была идея дона Диего — заманить англичан на площадь, окружённую покинутыми домами, провертеть в стенах дырки, достаточные, чтобы просунуть дуло мушкета — и расстрелять англичан в упор. Идея была эффективной: надёжно укрытые стенами, невидимые для противника, защитники города могли вести огонь хоть до утра. Нападавшим пришлось отступить.
Но отступление было временным. Через полчаса деревянные дома запылали. Люди выскакивали из них, спасаясь от огня — прямиком под ножи и пули.
Из пятидесяти семи защитников города осталась едва ли половина. Капитан Градос увёл уцелевших к последнему убежищу, последнему во всех смыслах: это был францисканский монастырь. Отступать было уже некуда. Всё, что они могли сделать — протянуть ещё час или два, чтобы бежавшие из города жители успели уйти как можно дальше.
Опустевший город пылал. Тела, брошенные на улицах, лежали там, где упали. Английская и испанская кровь сливалась маленькими ручейками, собиралась в вязкие лужи, и уже нельзя было различить, где — чья.
Англичане не оставили от города камня на камне. Они обшарили каждый дом, сарай, колодец в поисках хотя бы крупицы золота или серебра, но вся их добыча была — дешёвые побрякушки. И чем яснее становилось, что богатств здесь нет и никогда не было, тем сильнее была их ярость. Им пришлось довольствоваться сущей мелочью — зеркалами, табакерками, подсвечниками, одеялами, платьем.
В отместку за свою неудачу, уходя, они подожгли город.
Кроули шёл по огненной улице. Пламя с рёвом пожирало крыши и стены, дома рушились, тучи искр взмывали к тёмному небу, как раскалённые комары. Кроули смотрел на лица людей — с кем-то виделся ещё на «Дестини», с кем-то сошёлся совсем недавно, в этом городе, который теперь пожирало пламя.
На рыночной площади, в круге огня, он увидел Азирафеля.
Тот стоял, невредимый, с непокрытой головой, держа в опущенной руке свою модную шляпу. На ней не обуглилось ни пёрышка, только одной ленты всё ещё не хватало.
— Это был Уолтер, — негромко сказал Азирафель, качнув шляпой. — Тот, кто погиб первым. Сын Роули.
Кроули остановился у края площади — бывшей площади, которая сейчас гудела вокруг огненным смерчем.
— Почему ты думаешь, что мне это интересно?
— Он был твоим другом. Ты убил его сына.
— Я убил? — карикатурно переспросил Кроули. — Я и пальцем его не тронул. Это ваш Господь призвал его к себе — разве не так вы всегда говорите?.. Так при чём тут я?
— Кроули, что ты наделал?.. — с тихой мукой сказал Азирафель.
— О, ты опять обвиняешь меня! — вспылил тот. — Конечно — я же демон! Исчадие ада, пыль под твоими ногами.
— Кроули, — позвал Азирафель, шагнув к нему. — Я не понимаю. Что случилось?..
— Такая моя демоническая работа, — Кроули развёл руками. — Сеять вражду и раздор. А чего ты ждал?
— Люди погибли.
— Люди смертны! — прошипел Кроули. — Они всегда погибают!
— Но не так!.. Не из-за нас!
— А как? — с издевательским любопытством спросил Кроули. — Как они должны погибать? Откуда тебе знать, ммм? Разве всё это, — Кроули широким жестом обвёл площадь, — не часть вашего грёбаного Непостижимого плана? Может, это было предопределено? Может, наше противостояние — лишь формальность? Может, на самом деле никого не заботит, сколько душ ты спасёшь? Когда придёт Судный день, всё равно всё будет решаться заново, разве нет? Помнится мне, Иисус обещал, что христиане на Суд могут вообще не приходить — они ведь уже спасены. Так в чём смысл? Умрут они сегодня, через год, через десять лет — что изменится в итоге?
— Они проживут этот год, — тихо сказал Азирафель. — Эти десять лет.
Кроули развёл руками.
— А мне-то что? — спросил он. — С чего мне об этом думать?.. Я демон, и мне плевать.
— Ты лжёшь, — ещё тише сказал Азирафель.
— Мне плевать! — крикнул Кроули. — На ваш План! И на ваш Суд! На все ваши небеса! Я ничего им не должен! Почему это я вечно во всём виноват? Ты тоже там был! Ты же ангел — почему ты не смог их остановить? Начудесил бы им что-нибудь добродетельное — что, не вышло?
— Не вышло, — горько признался Азирафель. — Ты прав. Все эти люди… Это моя вина. Я не верил, что ты пойдёшь до конца.
— А во что ты верил? — спросил Кроули, незаметно для себя подбираясь поближе к ангелу. — Что я, как всегда, отступлюсь? А ради чего? — прямо спросил он, останавливаясь в паре шагов от Азирафеля.
Тот поднял потерянный взгляд.
— Ради чего я постоянно должен тебе уступать? — повторил Кроули.
— Полагаю, у тебя нет причины так делать, — сказал Азирафель и попытался ему улыбнуться.
Кроули отшатнулся.
Холод, сковавший сердце, испарялся в бушующем вокруг пожаре, Кроули чувствовал его жар на лице. На Азирафеля было больно смотреть. Он казался надломленным, Кроули впервые видел его таким. Азирафель всегда искал светлую сторону — во всём. Сейчас, очевидно, найти не мог. Никто бы не смог.
Они стояли, не глядя друг на друга. Пламя ревело, рвалось ввысь, будто старалось добраться до облаков и подпалить пятки ангелам. Кроули думал о том, что у него получилось.
И дело было совсем не в войне.
Азирафель никогда не забудет, что здесь случилось. Их дружбе конец. Их договору конец. Азирафель никогда больше не подпустит его к себе — пропасть между ними теперь по-настоящему непреодолима. И можно забыть об этой муке — вечно видеть перед собой желанное и недостижимое. Давно пора было это сделать. Вырвать любовь из сердца, выкорчевать её корни, засыпать всё пеплом и солью. И надеяться, что ещё раз она не прорастёт.
— Мне нужно идти. Я должен сообщить Уолтеру о смерти сына, — сказал Азирафель, будто извинялся за что-то. — Передать ему что-нибудь от тебя?..