Страница 117 из 118
— Но мы же не собираемся его продавать.
— Нет, но мы могли бы раздавать его бесплатно.
— Как-нибудь в другой раз, — примирительно сказал Азирафель, расплачиваясь за пару бутылок. Кроули с недовольным видом сунул бутылки в пакет, они звякнули, столкнувшись с фонариком. Судя по звону, знакомство вышло приятным.
— И ещё пару, — Кроули задержался у прилавка. Лично он собирался пить вино не только горячим. — И ещё одну пару, для ровного счёта, пусть будет полдюжины.
— Надеюсь, у меня всё получится, — вздохнул Азирафель, пряча в карман пакетик с корицей и миндальной крошкой. — Никогда не занимался выпечкой. Но в рецепте всё кажется довольно простым. Смешать, раскатать, вырезать… Должно получиться.
Они притворялись людьми так сильно, что порой и сами верили в свою игру. Они столько всего сейчас делали в первый раз.
Кроули тащил на локте многочисленные пакеты, заполненные подарками и разноцветной обёрточной бумагой. Они оба согласились с тем, что человеческая традиция дарить подарки прекрасна, и собирались отправить их во все концы света — всем тем людям, с которыми недавно так тесно связала их судьба. Кроули предвкушал вечер, проведённый за разрезанием бумаги и приклеиванием блестящих бантиков. Упаковочной бумаги у них было столько, что можно было бы упаковать в неё грузовик, и наклеить поверх сотню блестящих бантиков.
Падал снежок, но воздух был тёплым. Люди струились мимо них, смеялись, пили горячее вино. Азирафель улыбался, счастливый. И люди улыбались вокруг него, сами не зная, почему — просто вдруг чувствовали, пройдя мимо странной парочки, что в их жизни всё хорошо, а что ещё не — то наладится в скором времени.
Они дошли до коттеджа, Кроули отпер калитку и пропустил Азирафеля вперёд. Сбил снег с ботинок, стащил их и в одних носках прошел на кухню. Начал выгружать покупки из пакетов. Азирафель, деловито напевая, сновал по дому, раскладывая добычу по местам.
На кухне было тепло, пахло корицей и гвоздикой, горячим вином, ванильной пудрой, мукой, имбирным тестом и сахарной глазурью. Общими усилиями они раскатывали тесто, причём Азирафель поминутно сверялся с книгой рецептов, установленной на подставку, и шлёпал Кроули по руке, если тот тянулся перелистнуть страницу пальцем, вымазанным в муке.
Потом они вырезали печенье из теста, и Кроули ловко орудовал ножом, заявив, что готовые формочки — для слабаков, и если в рецепте сказано, что печенье нужно вырезать, то он будет его вырезать, чего бы ему это ни стоило.
Разложив печенье на противень, они спохватывались, что забыли бумагу для выпечки, и приходилось перекладывать, стелить бумагу и заново раскладывать ажурные снежинки, ёлки, снеговиков и оленьи головы — Кроули подошёл к процессу творчески и постарался на славу. Потом они обсыпали печенье цветной крошкой, вымазали яйцом и отправили в духовку.
Где-то посреди этого процесса их прервал стук в дверь.
— Я открою, — Кроули, облизывая пальцы, вымазанные в медово-ореховой крошке, отправился открывать. Он ожидал увидеть почтальона или даже соседа — и даже от самого себя не скрывал, что рад был бы видеть и того и другого.
Но за дверью стоял Иисус. В поношенной зимней куртке и вязаной шапке, из-под которой выбивались длинные волнистые волосы. Он стоял, сунув руки в карманы, слегка подняв плечи, и улыбался — почти застенчиво.
— Привет, — изумлённо сказал Кроули.
— Привет, — ответил Иисус. — Не помешаю?
Кроули, помолчав секунду, посторонился и широким жестом пригласил его зайти. Тот улыбнулся веселее, шагнул мимо него.
— Я подумал — я ни разу не праздновал свой день рождения, — сказал Иисус, улыбаясь чуть-чуть неловко. — Всё как-то не до него было. А тут выдался свободный вечер. Вот я и решил зайти.
Кроули почувствовал себя максимально смущённым. Действительно, было как-то невежливо праздновать день рождения человека в его отсутствие.
— Кто там? — крикнул из кухни Азирафель. Иисус потянул носом запахи, приподнял брови.
— У нас гости! — крикнул в ответ Кроули и повернулся к Иисусу. — Ну, ты раздевайся, что ли. Проходи. У нас там… печенье, — он махнул рукой.
— Гости? — Азирафель выглянул в холл, ахнул, всплеснул руками: — Господи!..
— Я по-простому, без формальностей, — Иисус предупредительно выставил ладонь. — Не надо всего этого.
— У нас тут такой бардак, — тут же начал извиняться Азирафель, но Кроули покачал головой и кивнул на дверной проём:
— А хочешь с нами?.. Мы только-только печенье поставили, но теста ещё на две порции.
— Ещё как хочу, — Иисус закатал рукава клетчатой рубахи, по виду взятой из сэконд-хэнда. — А где можно руки помыть?..
Втроём дело пошло ещё веселее. Вечер был длинный — наверное, это был самый длинный и самый весёлый рождественский вечер за всю историю человечества. Они успели приготовить и печенье, и пудинг, и даже индейку, а остатков теста хватило на маленький деньрожденный кекс, в который воткнули свечку, решив, что она вполне сможет символизировать две с лишним тысячи.
— Я болел за вас, — сказал Иисус, когда они, сидя за столом, грызли печенье и запивали его сладким вином. Печенье чудесным образом могло бы получиться идеальным — но не получилось, потому что никому не пришло в голову, что об этом надо позаботиться. Оно вышло коричневатым по краям и кое-где сыроватым в середине, но именно в этом и была его особенная прелесть.
Кроули хмыкнул, сунул в бокал вина верхушку имбирной ёлки и поболтал в нём.
— Так что всё это было? Что всё это значило?..
— Мы не думали, когда создавали Землю, что люди получатся такими живыми, — признался Иисус. — Даже не сразу поняли, что именно сотворили. Злились, что люди пытаются жить самостоятельно, а не так, как Нам это нравится.
— Вы не думали?.. — спросил Азирафель.
— В каком смысле вы? — уточнил Кроули.
— Мы ведь едины, — Иисус показал глазами вверх. — В некоторой степени. Где я — там и Он. И ещё Святой Дух. Сложно объяснить, — он помотал головой.
Кроули и Азирафель посмотрели на потолок, потом на Иисуса.
— Господи?.. — шёпотом спросил Азирафель.
Иисус отмахнулся:
— Только в некоторой степени, так что лучше без формальностей, мы же договорились.
— Так Ты, — уточнил Кроули, — или вы — значит, не против?.. — он показал глазами на Азирафеля. — В смысле, нам можно?..
— Вам всю дорогу было можно, — Иисус пожал плечами.
Кроули подавился вином, уставился на него.
— В каком смысле?!
— Никто бы не пал, если бы вы решились на это гораздо раньше, — пояснил Иисус.
— То есть, всё это было зря?!
— Разве? — улыбнулся Иисус. — Разве это было зря?
— А зачем мы столько лет следовали твоему дурацкому закону?!
— Я же отменил эти законы, — напомнил Иисус. — Две тысячи лет назад. Новый Завет — ты не читал?..
— Ты говорил — не прелюбодействуй? — воскликнул Кроули.
— Я говорил — любите друг друга.
— А нельзя было выразиться яснее?! Ты всё это время знал — и ничего не сказал?! Даже не намекнул?
— Я намекал, — отозвался Иисус.
— Когда?! Когда это ты говорил, что для ангелов отменён параграф про целомудрие? — воскликнул Кроули. Азирафель предупредительно кашлянул, чтобы тот не забывал, с кем разговаривает. Потом негромко добавил:
— Признаться, я тоже не помню, чтобы об этом шла речь.
Иисус вздохнул.
— Я говорил — любите врагов ваших. Уж это-то вы должны были помнить?..
Кроули и Азирафель растерянно переглянулись.
— Но никто же не думал, что и в этом смысле тоже, — неуверенно вставил Азирафель.
— А ещё я говорил, что любовь щедра, — Иисус посмотрел на Кроули.
Тот угрюмо молчал. Потом буркнул:
— Мог бы выразиться яснее.
— Вы должны были сами сделать выбор, — сказал Иисус.
— Я полагаю, если бы мы были в курсе, что у чересчур щедрой любви не будет последствий, — с лёгкой обидой вставил Азирафель, — мы бы сделали этот выбор гораздо раньше.
— Вы сделали его тогда, когда были готовы к нему, — сказал Иисус. — Когда вы поверили друг в друга, — он посмотрел на Азирафеля, и тот опустил глаза. — Когда отринули стороны, когда открыли глаза и увидели, что есть самое важное. Когда вместо понятного, широкого, прямого пути — выбрали рискованный и опасный, но единственно верный. Вам никто не мешал сделать это раньше. Никто, кроме вас самих.