Ваше благородие

Он снова бросился — молча, разом забывая всю “школу”, двигаясь быстро, пробивая блоки, вкладывая в удары все силы и весь свой вес. Князь отвечал, не стесняясь.

— Поубивают друг друга, — тихо сказал один из посетителей.

— А дерутся как на базаре, — презрительно сощурился второй. — Техника на нуле.

— Они оба “форсиз”, — сообщил Ким. — Это их школа рукопашного боя. Не очень красиво, зато эффективно.

— Этот слоб намотает Марти на канаты и завяжет узлом. Жаль, нет Славика — вот бы порадовался.

— Еще кто кого намотает. Ты видишь, как хреново Мистер Биг держит удары в корпус? Печенка у него не в порядке или еще что…

— Зато он мало их пропускает.

— Андрей Алиевич, пора заканчивать это. Не то на ринге точно смертоубийство произойдет…

Один из бойцов рухнул.

— Спекся Мартин… — констатировал юнец себе под нос.

— Раз! — громко начал Ким. — Два!…

Верещагин поднялся на четвереньки, потом сумел встать на колено.

— Восемь… Девять…

Арт поднялся на ноги и получил новую плюху. Перчатка Князя влетела не в лицо, а в поднятые для защиты руки — и на том спасибо. Все равно опрокинулся.

— Раз… Два… — пошел новый отсчет.

Перевернуться на живот… Встать на колени… На одно колено… При счете девять — оторвать колено от пола и, не выпрямляясь, — в корпус…

— Девять…

Он не помнил, удалось ли задуманное. Увидел над собой ровный пунктир ламп дневного света, но не услышал счета.

— Считайте, — сказал он… Или кто-то другой?

— Все, отсчитали уже. — Князь стащил перчатки, вернул владельцу клуба. — Я победил.

— У тебя нос разбит.

— А ты едешь со мной.

Когда в Севастополе они вышли из машины, Артем был почти в порядке, хотя его еще слегка пошатывало. Князь временеми кривился и двигался скованно.

— Вперед! — он запер машину. — Сам знаешь, куда.

«Королева Марго» была обычной прогулочной яхтой, изящной и узкой, как дамская туфелька. Для серьезного плавания она, конечно не годилась, но чтобы катать барышень вокруг Острова, подходила вполне. Георгий получил ее в подарок на день рождения лет восемь назад, ругал на все корки неустанно, но избавиться не спешил.

— Эй, кто-нибудь дома? — крикнул Князь с пирса.

— Hi! — из рубки показалась молодая женщина. Джинсы подчеркивали стройные ноги, а белоснежная “крестьянская” блузка с глубоким вырезом — чудесную форму плеч и изумительный цвет кожи: цвет молочного шоколада. Жена князя Берлиани была негритянкой. Цвет мог обмануть: к этому времени большинство жительниц Крыма загорали дочерна; но лепка лица и мелко вьющиеся волосы не оставляли места сомнениям. Теперь было ясно, почему родня Георгия и слышать о ней не хотела. Такое потрясение основ…

— Дженис, я его привез! Он мне нос разбил, но я его привез, недоумка! Слушай, никогда не думал, что бить полковника — это такая собачья работа.

— Дженис, мне очень жаль… — Артем протянул красавице руку. — Я попортил вам мужа.

— Он попортил тебе мужа! Дженис, я вынес его из этой мордобойни, сам он выйти не смог! Он меня попортил!

— Врешь. Я сам вышел. Ну, вы уже привыкли делить на восемь все, что говорит этот мальчик из Джорджии?

— Верещагин, если бы ты знал, сколько этой шутке лет, ты бы не пытался прикидываться остроумным.

— Договорились. — Верещагин перешагнул через сложенный парус и уселся на корме. — Князь, а к чему такие сложности? Зачем было выдергивать меня из Симфи? Когда мы расстались в последний раз, ты сказал, цитирую, “Видеть твою морду больше не хочу”, конец цитаты.

Георгий пристально оглядел его с ног до головы.

— Ну, совесть у тебя есть, а? Мало ли что я сказал. А ты со мной даже не здоровался. Хотя вроде на одной скамейке подсудимых сидим. Ладно со мной — ты Шэму ни одного слова не сказал! Он-то тебе что плохого сделал?

— Признаю себя свиньей.

— Знаешь, я тоже могу надуться как шкурка на огне… Особенно после того, как ты подвел меня под монастырь… Это же надо такое придумать: я должен командовать… краснопузыми!

Словечко прозвучало в устах Князя смешно.

— И нечего ржать… У меня к тебе серьезный разговор. Тебе имя Уильяма Флэннегана о чем-то говорит?

— Оно мне говорит о неприятностях.

— Угадал. Этот самый Флэннеган сказал мне вот что: тебя хотят убить.

— Ну да? И ты решил сыграть на опережение?

— Арт, я прошу тебя: будь предельно серьезен. Твоя черная ирония сейчас ни к чему. Советы имеют на тебя вот такой зуб, и чем бы ни закончился суд — тебе конец.

— Забавно… И что ты предлагаешь?

— Святые угодники! Ты что, еще не понял? Мы отчаливаем и Дженис везет тебя в Турцию.

— Так, — Артем сунул руки в карманы. — Что я там забыл?

— Парень, завтра последнее заседание трибунала! — Берлиани навис над ним как скала с отрицательным уклоном. — А после этого кое-кто получит команду “Фас!”

— Это глупости, Гия. И я тебе объясню, почему. С политической точки зрения убивать меня невыгодно: я ничего больше из себя не представляю. Я не смог бы даже стать публичным политиком — боже, слово-то какое! — на гражданке ты сам знаешь, как к нам относятся. Я ноль без палочки, кому нужно меня убивать? Это невыгодно даже из принципа: зачем превращать живую собаку в мертвого льва?

— Хорошо, тогда почему этот Флэннеган меня предупредил?

— Откуда я знаю, Гия. Как тебе такая версия: наши командиры тоже хотят сохранить лицо. На самом-то деле и Казаков, и Кронин, и Адамс не бог весть как хорошо себя чувствуют. Их даже не столько мучает комплекс вины, сколько бесит необходимость плясать под дудку Союза. Если бы я сбежал — это был бы приемлемый выход для всех. Кроме тебя. Ведь сам же ты не побежишь?

— Сам я не побегу, потому что обо мне речи нет. Гребал я их трибунал. Пусть снимают погоны, мне это уже по пояс. Я за тебя, дурака боюсь!

— А ты за меня не бойся.

Георгий схватил себя руками за волосы и тихо коротко взвыл.

— Ну что мне, врезать тебе по башке, связать и засунуть в кокпит? — спросил он.

— Не советую, — мрачно ответил Верещагин. — На ринге я дрался по правилам.

— Арт, — Князь сник. — Арт, что мне делать? Что нам всем делать? Почему все так плохо?

— Да нет, все не так уж и плохо. — Верещагин нагнулся над бортом. — Смотри, краб…

Он перепрыгнул на пирс, опустился на колени, всмотрелся в воду. Хрустальная волна трепала рыжие с прозеленью водоросли, среди которых затаился яшмовый скалолаз.

— Дурачок, — сказал Артем. — Ты думаешь, если ты не двигаешься, я тебя не вижу?

Краб втянул страшноватые беззрачковые глаза под панцирь.

Верещагин представил себе его вертикальный мир, студеную циановую толщу, ветры течений, почти неуязвимость, возможность на все смотреть сбоку.

— В следующей жизни я буду крабом, — сказал он.

— А в этой станешь раком, — буркнул Князь.

— Патетические места нам не удаются, — Верещагин поднялся, отряхнул джинсы.

Дженис выбралась из каюты.

— Мальчики, что вы решили?

— Мы решили… — Князь пнул ногой бухту веревки. — Это он решил! Короче, ша, уже никто никуда не плывет.

— Князь, — окликнул его Верещагин. — Я есть хочу. Ты вернул мне вкус к жизни. Может, сходим куда-нибудь? Я давно не танцевал с красивой женщиной…

— В “Синий якорь”?

— Плохое решение. Слишком много офицеров.

— В “Шератон”?

— Слишком чопорно… И дорого. Чего-нибудь попроще, Князь. Вон там на берегу что-то светится… Вроде играет музыка… Что это?

— Почем я знаю… Какая-то забегаловка под камышовым навесом. В бразильском стиле — знаешь, с сетями, китайскими фонариками и официантками в таких символичиских юбках из прозрачной ткани… Как же они называются… Ой!

— Парео, — подсказала Дженис, ущипнув Князя за бок. — То, что ты мне запрещаешь надевать.

— Восточный деспот, — Верещагин покачал головой. — Слушай, это же как раз то, что надо! Пойдем!

— Ты ничего не понимаешь в женщинах, — огрызнулся Георгий. — Мужчина им интересен только до тех пор, пока им есть чего хотеть. А когда ты выполнишь все их желания… Ну вот!