Страница 12 из 145
Душа, дрогнув, подошла к границе плоти и воздуха, пробивалась сквозь кожу…
Я уже видела свое тело сверху — худая, скрючившаяся девчонка в порванной одежде, смешные тонкие косички, утонувшие в большой луже крови — видела, как последний раз содрогнулось мое тело, отпуская душу на волю, как дернулись, скрючиваясь, мои пальцы. Я больше не ощущала затхлого запаха проклятого ущелья, я больше не чувствовала никакого страха. Моя свобода так близко! Боли больше нет!
Да только мелькнуло перед глазами беззубое старушечье лицо, заставив мою душу остановиться у тела. Что это? Кто это?..
***
Люди на рынке останавливались, прекращали шептаться, увидев проходящего мимо воина. На вид лет так тридцати пяти—сорока, с проседью борода и длинные волосы, собранные в простой узел на затылке, скрепленные простой деревянной заколкой, немного упитанный, но зато высокий, да плечи широкие, осанка такая ровная. У большинства женщин захватывало дух, когда видели его, а большинство мужчин сжимались, почуяв в нем опасного соперника.
До тех пор, пока не замечали девушку, девочку почти еще, следовавшую за ним, прижимая к себе деревянный ларец, отделанный жемчугом, да голову низко опустив. Развевались одеяния не земные будто, фасона не из этих мест, сияли синие камни в бесчисленных серебряных шпильках, подбиравших множество косичек тонких в высокую прическу, да обнажавших изящный изгиб шеи. Девочка была худенькой, без какой—то выдающейся груди, но в целом от облика ее и неторопливой, изящной походки веяло чем—то неуловимым, легким и неземным. Тот случай, когда на лицо девица проста, увидев мельком — отвернешься небрежно, но стоит увидеть ее в движении, увидеть ее походку — и сердца уже нет, убежало, ушло вслед за ней, целовать ее почти неуловимые следы на земле, да ловить тонкое дыхание, слетающее с губ и вздымающейся легко груди.
— Словно боги прошлись по земле! — шепнул внезапно своему хозяину—купцу молодой подмастерье.
Воин, хотя и шел далеко от них, ухмыльнулся внезапно. А девушка взгляд подняла на миг — и все внутри обмерло у парня. А потом она опустила глаза и ускользнула вслед за хозяином своим.
Путь тех странных двоих, очевидно, не местных — так как имени никто не мог вспомнить их — пролегал мимо телеги поваленной, да сидящей у него сгорбленной старухи. Седые волосы, почти уже выпавшие, лишь отчасти прикрывали почти беззубый рот, да обезображенное следами шрамов и старой болезни лицо. Она лишь иногда оживлялась, протягивала к проходящим руку, но люди стыдливо отводили взгляд или притворялись, будто вовсе не заметили ее. Или вообще морщили носы, почуяв запах больного тела да старых, драных лохмотьев.
А когда те двое красавцев приблизились, старуха даже не посмела протянуть к ним руку, робко прижала к себе. Она видела не раз, как слишком гордые господа избивали попрошаек и нищих на рынке и улицах. И, бывало, до смерти. И даже детей.
Гордый воин прошел мимо — и старуха не удержалась от вздоха облегченного — но служанка его, наложница или раба, вдруг остановилась около ней, заставив усталое сердце напугано замереть. И вдруг…
— Держите, бабушка! — она вдруг сняла одну из своих роскошных шпилек из волос — и две косички вырвались из тугого плена, рассыпавшись по хрупким плечам — и вложила в сморщенную руку, в кости, обтянутые уродливой тонкой кожей.
«Даже не побрезговала прикоснуться!» — в глазах нищенки появились и заблестели слезы.
Она порывисто сжала руку молодой госпожи:
— Да хранят тебя боги, девочка! Пусть хранят тебя от ужасной смерти, от голова и от слабости!
Хозяин, вырвавшийся вперед, гневно обернулся. Но у хрупкой прислужницы сердце вдруг замерло, а потому как—то легко—легко забилось, словно в холодный осенний день кто—то накрыл ей плечи теплым шерстяным одеялом.
***
Сердце снова дернулось, умирая, в последнем отчаянном рывке прогнало по венам последнюю кровь.
Душа, наполовину вырвавшаяся уже из—под тонкой белой—белой кожи, дернулась.
Небо, воздух вдруг заискрились. Луч, проникший меж плотного, грязного тумана, скользнул в рану глубокую, распоротую. Светящееся яйцо внутри дернулось и внезапно расширилось, захватив уже почти весь живот. Оставшиеся капли Ци внезапно набухли, вдруг забурлили целым океаном, бездонным, растекаясь по опустевшим векам и уплотняясь, становясь алыми. А полоска Ци по концам раны прошлась, утягивая их друг к другу, закрывая распоротую кровь…
Старуха смотрела на нее уже с небес, но тянулась к ней ладонью, словно желая опять сжать ее хрупкую руку.
«Для души и для благословений нету ни пространства, ни времени, ни смерти!» — внезапно потрясенно распахнулись глаза.
А старуха стояла и улыбалась, уже ровно стояла и не такая усталая как тогда.
Сердце снова пропустило удар, прогоняя кровь по венам. Или не кровь? To было словно какое—то иное вещество, более легкое и как будто звенящее.
Пальцы невольно сжались на каменном уступе, грудь дернулась. С губ сорвался резкий вздох.
Хотя мир не сразу стал четким. И не полностью. Хотя шею нещадно саднило, дышалось немного с трудом.
Пусть не сразу, но я смогла сесть, тяжело дыша. Рука утонула в чем—то горячем и густом.
Глаза опустила и дернулась, свалилась с отчаянным криком с узкого уступа, перемазанного кровью, еще немного дымящей на холодком воздухе.
Падать на камни было больно. Я не сразу собралась с духом, чтоб снова попытаться опереться на руки и встать. Тело, разумеется, отозвалось болью во всех костях и мышцах. Глаза не сразу приметили полумрак на шершавом грязно—сером камне.
— Попалась! — торжествующе прохрипели где—то сбоку.
И из—за камней справа выпало воняющее испражнениями и тухлым мясом существо, с ранами гноящимися.
Я невольно отшатнулась.
Демон поднял голову. Из—под спутавшихся волос на меня посмотрело безумно красивое лицо, только ужасное бледное, с кожей потрескавшейся и… красными, тускло светящимися глазами с узким зрачком.
— Еда! — он улыбнулся.
Я перепугано отползала. Сил на ноги подняться не было. Тело ужасно болело от каждого движения.
А он прерывисто дышал, тянул ко мне худые руки с когтями изогнутыми и обломанными, с землей и чем—то гниющим под ними. Я не поняла, это бог или демон — в нем сочетались черты и того, и другого — но я ощутила ужасный, удушающий страх перед ним. Не пощадит, почему—то была в этом совершенно уверена.
Он внезапно прыгнул, вцепился мне в грудь когтистой рукой, ужасно пробивая кожу. Рот открыл с зубами острыми и наполовину гнилыми.
«Сожрет!» — промелькнула мысль.
Тело отчаянно изогнулось, уворачиваясь.
Он ухватил меня другою рукою за ворот, рванул к своему ужасному лицу и алчно горящим глазам, раскрыл воняющий рот, высунув раздвоенный язык.
Руками отчаянно прикрылась. Когти ужасно глубоко вошли в левую грудь, доставая до ребер. Словно он хотел вырвать мое сердце после того, как оторвет ее.
И я отчаянно вцепилась в его шею обоими руками, сжала.
Он дернулся, захрипел.
Я сжала пальцы туже.
Он забился.
Я из последних сил переплела пальцы на его шее.
Он отчаянно забился, внезапно опрокинул меня на землю, всем тяжелым телом навалился.
Я сдавила пальцы из последних сил.
Я поняла: мой враг просто так не уйдет. Этот ужасный миг, когда понимаешь, что сейчас или тебя убьют, или кого—то убьешь ты.
Но умирать не хотелось, особенно, будучи разорванной в когтях демона.
Пальцы сжались еще.
Что—то хрупнуло.
Он обмяк.
Робко замерев, какое—то время лежала под зловонным тяжелым телом, потом, отчаянно желая вдохнуть воздуха и без его вони, брезгливо столкнула труп с себя. Вроде только что умер, но уже стал ужасно холодным. Или он таким и был.
Тяжело дыша, села.
Жутко болела грудь, хоть и маленькая, но невыразимо хрупкая и нежная. Скосила глаза и ужаснулась от пяти глубоких борозд и кровавых потеков.