Страница 8 из 48
Но почему настойчивое предложение Михаила анализы крови делать в гермокамере встревожило и Таю? Ведь она его совсем не знает... Другое дело я. Одна его вспышка гнева в гермокамере, когда он знакомился с ее устройством, чего стоит!
С устройством гермокамеры его знакомил Боданцев.
- На этот раз эксперимент будет проходить с имитацией условий космического полета - шторы на иллюминаторах задернем, - сказал Боданцев, с добродушно-обезоруживающей улыбкой задергивая перед лицом Михаила плотные черные шторы.
- Да? - несколько растерянно переспросил Михаил. - А сколько же человек жило здесь?
- Около шести тысяч часов, - ответил я на его вопрошающий взгляд, и Михаил, кивнув, с прежним изумленно-восторженным видом стал разглядывать гермокамеру. Я проследил за его взглядом: маленький столик, складывающаяся из толстой полиэтиленовой пленки раковина, узкая деревянная кровать, на которой змеей была укреплена резиновая трубка - датчик сна...
- Знали ли хоть они, на что идут? - спрашивает Михаил, опять оборачиваясь ко мне.
- Кто? - удивляется Боданцев. - Испытатели? Конечно, знали! Это ведь наши техники и лаборанты. Не только знали, но и сами принимали участие в разработке аппаратуры.
Боданцев ушел в угол гермокамеры, поднял с пола пучок проводов, оканчивавшихся штекером.
- У камеры круглосуточно дежурил врач. Когда испытатель ложился спать, датчики частоты пульса, артериального давления, частоты и ритма дыхания, расположенные у него на теле, подключались через этот штекер к кабелю телеметрии. В любую секунду мы знали, как он себя чувствует. Ну и кроме того радио, телефон... А если уж совсем приспичит, - рассмеялся на всю камеру Боданцев, - можно включить тифон. - Боданцев указал на красный выключатель на стене. - На пульте точно такой, дублирующий.
Тифон, эта дикая сирена, как утверждает молва, выпрошенный в тепловозном депо лично Боданцевым, года три назад включался лишь однажды - техники проверяли линию. Но тогда меня не было, мне лишь рассказывали, что это за дьявольская штука - истошный вой по всем этажам, мертвого на ноги поднимет!
Провода со штекером Боданцев опустил на пол - аккуратно, не дай бог повредить. Сел на кушетку, которую собирался заменить диванчиком, и рассмеялся вновь - заразительно, заполняя хохотом всю гермокамеру, словно шум водопада.
- Александр Валерьевич готов мне голову оторвать, когда телеметрия барахлит. Каждый раз пишет докладные. А начальник отдела что? Лишает меня, разумеется, премии. Если они вообще бывают... - Опять гулкий смех. - Какие у нас премии? Только по хоздоговорным работам, а мы ими уже давно не занимаемся - космос, космос... Но я не обижаюсь, - продолжал Боданцев, отсмеявшись. - Он у нас сердечник, Александр Валерьевич. Однажды, с усталости, видать, сам на себя посмотрел критически и говорит мне: "Один испытатель - сорок спасателей". Сорок не сорок, но своих медиков он заставляет дежурить у гермокамеры круглосуточно - нам, технарям, не доверяет даже контроль телеметрии. Видели в зале диван? Это для ночных дежурств - я самолично поставил. Ох, как он взвился на дыбы! - Опять смех, от которого трясутся даже стены гермокамеры. - На меня с кулаками: "Ночью дежурные должны сидеть у пульта, а не отдыхать на диване!" А что им, всей бригаде, всем сидеть у пульта? Не верит технике, и только. Сердечник!
Отсмеявшись, Боданцев принял серьезный вид. Озабоченный.
- У вас вопросы ко мне есть? Михаил присел с ним рядом, на кушетку. Кушетка заскрипела - на двух явно не рассчитана.
- А кто был первым?
- Первым? - Боданцев наморщил лоб. - Не помню, много было. А ты, Саша, не помнишь?
Я пожал плечами. В самом деле, кто был первым? Камера тогда была маленькой - в два раза меньше этой. Кто же перешагнул порог первым? Перешагнул, вдохнул пахнущий свежескошенным сеном воздух... Такой запах воздуху придает хлорелла - сама немного газит.
- Не помню. Можно посмотреть по "Историям болезни".
- Если ко мне вопросов нет... График, что поделаешь. Ушел.
- Ты мне хотел рассказать про симбиоз, - напомнил Михаил.
- А... Разве?
В памяти вдруг всплыли полузабытые строки из стихотворения Дмитриева; стихи мы напечатали в стенгазете, посвященной двухмесячному эксперименту:
Запирали их в сурдокамерах,
В бесконечности немоты,
Не железных людей, не каменных,
А таких же, как я и ты...
Мелодрама, конечно, но в общем-то верно. Кушетка, столик, крошечная кухня, две полки - с посудой и книгами, бортовой журнал, эспандеры... Вот и все. Час, второй, третий... "Как самочувствие?" - спрашивает дежурный врач по связи. "Нормальное".
А капнограф, анализатор концентрации углекислого газа в атмосфере гермокамеры, медленно поднимает кривую вверх - к полутора процентам. "Как самочувствие?" - "Нормальное".
А приборы говорили: за сутки из гермокамеры исчезали двадцать литров кислорода. Признаки гипоксии у человека начинают проявляться уже при семнадцати процентах содержания кислорода в атмосфере... Значит, человек с хлореллой в гермокамере может прожить не более двадцати пяти дней.
Но главное было даже не в этом - не в кислородном голодании. Эту проблему мы в конце концов решили, изменив рацион питания, - уравняли дыхательный и ассимиляционные коэффициенты человека и хлореллы. Главное было в другом: мы очень боялись ацидоза[4]. Из литературы знали: углекислый газ прежде всего насыщает кровь. Но насколько это опасно? Крайняя форма некомпенсированного ацидоза - кома. В переводе с греческого "глубокий сон". Настолько глубокий, что вернуть человека к жизни порой бывает невозможно.
Да, мы все время контролировали кровь. Ее кислотность, "паш". Признаки компенсированного ацидоза появились быстро - на второй, кажется, день. "П-аш" крови на наших графиках медленно, зеркально повторяя характер кривой капнографа, поползла вниз. Пока это было не опасно - в пределах допустимого. Стоит в гермокамере снизить концентрацию углекислоты - кривая "п-аш" крови поползет вверх, ацидоз был пока управляемый. Но где-то, на каком-то участке, мы ждали, кривая "п-аш" должна сделать резкий скачок или наоборот площадку, должна нарушить свое "зеркальное" повторение кривой капнографа. Это и должно стать сигналом начала некомпенсированного ацидоза. Организм испытателя уже не в состоянии "переваривать" излишки углекислоты начинается отравление. И мы ждали...