Зеленая кровь

- Ясно...

- Боюсь, что и на этот раз тебе еще не все ясно.

- Еще не все?

Я попытался скопировать хлебниковский сарказм - чисто инстинктивно, так получилось. А вышло, что просто-напросто глупо удивился.

- Завтра на совете мы должны утвердить составы экипажей.

- Ну и что?

- Ты ведь знаешь, что в составе экипажа должен быть врач?

- Я давно об этом твержу. А штаты?

- Штаты - моя забота. А ты позаботься, чтобы в числе членов экипажа был врач в возрасте до сорока лет с солидным стажем. Лучше - с опытом "скорой помощи".

О, это уже кое-что значит. Слава богу, хоть здесь камень дал трещину: врач в гермокамере - половина риска долой. И штаты он, выходит, в Москве все же пробил...

- Но это не так-то просто: надо же узнать человека, присмотреться, исследовать организм...

- Кстати, москвичи в состав экипажа тоже ввели врача.

- Но у нас все врачи женщины. Комплектовать женский экипаж?

- Во главе с Сониной? - иронически посмотрел на меня Хлебников. По-моему, ее место не в гермокамере.

- При чем тут Сонина!

Я почувствовал, что краснею - опять эти дурацкие намеки! "По-моему, ее место не в гермокамере...? А в моей постели? Это ты хотел сказать? Давай, давай, тем более что, как говорят на профсоюзном собрании, есть веские, хотя и косвенные основания.

- Женский экипаж отпадает.

- Почему? У москвичей мужской?

- Эксперимент длительный. Женская физиология нам может испортить все результаты. Да и психология - тоже... Года три назад ты мне говорил о каком-то враче со "скорой", который хотел бы работать у нас. Ты его хорошо знаешь? Давно?

Я посмотрел на него в изумлении: вот память! Позавидуешь...

- Действительно, был такой разговор. Так когда это было!

- А у тебя есть другие кандидатуры?

Я развел руками: у меня вообще не было никаких кандидатур.

- Одевайся, - Хлебников посмотрел на часы. - Подброшу. К врачу. Вопрос нужно решить сегодня.

- Сейчас? Но к чему такая спешка?

- Так ты его давно знаешь? - вместо ответа повторил свой вопрос Хлебников, высыпая на ладонь несколько мелких гомеопатических пилюль тонизирующих и отбивающих запах вина: раз выпил, значит, надо предохраниться и на случай встречи с ГАИ...

- Да лет пятнадцать, наверное.

Хлебников кивнул - все ясно, оделся перед зеркалом - все на место, бросил - "Жду в машине", и вышел.

Я знал только одного врача со "скорой" - Михаила Куницына.

Да, действительно, был у меня с ним однажды такой разговор - года три назад, хорошо помню - хотел он к нам перейти, очень хотел. И я, значит, доложил Хлебникову, тот выслушал - врачимужчины, а тем более со стажем "скорой", нам нужны были позарез, но дополнительную штатную единицу для моей лаборатории пожалел... Но запомнил ведь!

...Я часто, особенно раньше, сейчас уже сгладилось, приутихло, пытался понять: что же произошло? Почему именно я оказался третьим лишним... Проклятый вопрос, даже сейчас, четырнадцать лет спустя, едва останусь один на один с докучливой, как старость, памятью в своей тишайшей квартире, саднит, словно трофическая язва...

Все мы, как утверждают психоаналитики, с комплексами: четырнадцать лет, а закрою глаза - черная вода, белые призраки у ног... "Не смотрите на меня".

Но чаще возникает другое видение: рыжая белка. Так отчетливо я ее вижу... Цо-цо-цо!

Самая вкусная, самая пахучая земляника растет у опушек. Туда, к опушке, мы и идем. Идем сквозь высокую, густую траву, и там, где над травой поднимаются зонтики зубчатого папоротника, нам кланяются, расступаясь, грациозные лилии. Лепестки у лилий крапчатые, закрученные спиралью, словно завитые, оттого и зовут их царскими кудрями, а моя спутница называет их по-местному - саранками. Она еще юная студентка, моя спутница, ей еще предстоит разочарование, когда педантичный профессор объяснит на лекции, что эти крапчатые саранки относятся к роду гусиного лука.

"Правда, красивые? - говорит она. - Жаль, не пахнут. Но мы их все равно заберем с собой. Ладно?"

"Ладно, Наташа. Заберем".

Лес редеет, теплые солнечные пятна все чаще встречаются у нас под ногами, и там, где сосны останавливаются перед полями, мы встречаем белку.

Увидев нас, белка стремглав взлетает на сосну, метра на три, и сердито цокает: "Цо-цо-цо!" Хвост трубой, уши метелочками, а сама такая рыжая, словно только что из дамской парикмахерской, где ее основательно прополоскали в иранской хне.

Белка косит на нас бусинками-глазками и вдруг как фыркнет "Фу!" И так это у нее получается удачно и громко, что моя спутница вскрикивает и прячется у меня на груди: "Он!.."

И вот - третий лишний... Нас разделила тишина, как из тяжелого стекла стена... Но не криви душой, мой милый отшельник! Ах какое удовлетворение ты испытывал, узнавая, что ничего путного из врача Куницына, из "самого лучшего, самого талантливого" так и не получилось: два года патологоанатомом, два - гистологом, еще три года эмбриологом... А призвание нашел на "скорой". Ах, ах!..

Я встретил его под Октябрьские праздники. Нелепая это была встреча...

В первое мгновение Михаил мне показался еще более длинным - эдакий несуразный столб у дверей почтамта, где обычно назначают свидания. На нем была потрепанная штормовка, вязаная шапочка, на ногах кеды. И роскошный бело-розовый букет хризантем!

Я стоял в оцепенении, я уговаривал себя, что надо пройти мимо, но какая-то неудержимая сила заставляла меня топтаться около почтамта до тех пор, пока он не заметил меня сам. Заметил, обрадованно взмахнул букетом... И я, как послушная собачка, двинулся к нему.

Он, конечно, ждал Наташу. Семейное положение на его привычки не повлияло никак: все та же удивления достойная тяга в глухие места, все то же "трёканье"... Что ему семья, Наташа! Найдет на карте местечко с заковыристым имечком и - рюкзак за плечи, а прощание, конечно, у почтамта... У них, убеждал он меня, это уже традиция - перед каждой разлукой они встречаются здесь, словно только вчера познакомились, И пусть хоть гром падет на землю встреча должна состояться, цветы должны быть вручены.

Помню, было мгновение, когда я словно огляделся - словно со стороны себя увидел: что за комедия? Белые цветы, свидания у почтамта... Вообще, оказываясь рядом с Михаилом, я не раз замечал: реальный мир и для меня самого каким-то необъяснимым образом преломлялся настолько, что и сам я становился... искусственным, что ли Как в дурном спектакле.