Время уходить

Не поймите меня неправильно, я люблю бабушку. Она приходит на школьные концерты послушать, как я пою в хоре, и готовит для меня вегетарианские блюда, хотя сама предпочитает мясо; она позволяет мне смотреть фильмы с пометкой «Детям до 18 только в присутствии взрослых», потому что, по ее собственным словам, в них нет ничего такого, чего я не увижу в школе на переменах. Я люблю бабушку. Просто она не моя мама.

Сегодня я вру ей, что отправляюсь сидеть с сыном одного из своих любимых учителей, мистера Аллена, который в седьмом классе преподавал у нас математику. Мальчика зовут Картер, но я называю его Контроль Рождаемости, потому что он лучший аргумент против того, чтобы обзаводиться потомством. Это самый неприятный ребенок из всех детей, с какими я только общалась в жизни. У него огромная голова, и, когда он смотрит на меня, я почти уверена, что этот малыш способен прочесть мои мысли.

Бабушка оборачивается – блин балансирует на лопатке – и замирает, увидев у меня на шее шарф. Он действительно не подходит к остальной одежде, но бабуля вовсе не поэтому поджимает губы. Выражая молчаливое осуждение, она качает головой и плюхает горячий блин на мою тарелку, хлопнув по нему лопаткой.

– Просто мне захотелось добавить к костюму какую-нибудь деталь поярче, – лгу я.

Бабушка никогда не говорит со мной о маме. Если я из-за ее исчезновения чувствую внутри пустоту, то бабушка, напротив, полнится кипучим гневом. Она не может простить дочери, что та бросила нас, если случилось именно это, и не способна принять альтернативный вариант: беглянка не возвращается, так как ее больше нет в живых.

– Картер, – произносит бабушка, плавно меняя тему разговора. – Это тот мальчик, что похож на баклажан?

– Не весь. Только его лоб, – уточняю я. – Последний раз, когда я с ним сидела, он орал три часа подряд.

– Возьми беруши, – советует она. – Ты вернешься к ужину?

– Пока точно не знаю.

Бабушка ставит сковородку в раковину и берет сумочку:

– Не забудь выпустить Герти, прежде чем уйдешь. Ладно, мне пора.

– До встречи! – Я говорю ей это каждый раз, когда она уходит. Говорю потому, что нам обеим важно это услышать.

Направляясь к двери, бабушка старательно избегает смотреть на меня и на мамин шарф.

Я начала активно разыскивать маму в одиннадцать лет. До этого я сильно по ней скучала, но не знала, что тут можно сделать. Бабушка не хотела идти в полицию, а отец, насколько мне известно, никогда не заявлял об исчезновении жены, потому что практически сразу оказался в психиатрической больнице. Несколько раз я пыталась расспрашивать его о том происшествии, но обычно это лишь приводило к новым приступам, и в конце концов я перестала затрагивать опасную тему.

А потом однажды в приемной у дантиста я прочитала в глянцевом журнале статью о шестнадцатилетнем подростке, который добился, чтобы расследование нераскрытого убийства его матери было возобновлено, и в результате преступник понес заслуженное наказание. Я стала размышлять о том, что могу восполнить недостаток в деньгах и прочих ресурсах отчаянной решимостью, и в тот же вечер начала составлять план. Особо рассчитывать на удачный исход не приходилось, это верно: до сих пор никто не преуспел в поисках моей матери. Но, с другой стороны, никто ведь прежде и не занимался этим делом с таким усердием, с каким вознамерилась взяться за него я.

Люди, к которым я обращалась, в основном старались отделаться от меня или же просто жалели. В полицейском управлении Буна мне отказались помочь на том основании, что я: а) несовершеннолетняя, действующая без согласия законного опекуна; б) след моей матери простыл десять лет назад; и в) насколько им известно, убийство, связанное с ее исчезновением, было раскрыто и признано смертью в результате несчастного случая. Слоновий заповедник Новой Англии, естественно, был расформирован, а единственный человек, который мог бы рассказать мне в подробностях о том, что случилось с погибшей смотрительницей, – мой отец – был не в состоянии даже правильно назвать свое имя или день недели, не говоря уже о деталях трагедии, ставшей причиной его психического срыва.

Поэтому я решила взять дело в свои руки. Попыталась нанять частного детектива, но быстро поняла, что они не оказывают профессиональную помощь на безвозмездной основе, как некоторые адвокаты. Тогда я подрядилась сидеть с детьми учителей, планируя скопить к концу лета достаточно денег, чтобы заинтересовать хоть кого-то. И параллельно решила начать собственное расследование.

Почти все онлайн-ресурсы по интересующей меня теме были платными, а у меня не имелось ни наличных, ни кредитной карточки. Но я умудрилась раздобыть на распродаже в церкви замечательную книгу под названием «Как стать частным сыщиком. Руководство для начинающих» и потратила несколько дней, вдоль и поперек изучая главу «Поиск пропавших людей».

Согласно этому пособию, все исчезнувшие подразделяются на три категории.

1. Люди, которые на самом деле никуда не пропадали, а просто живут своей жизнью и общаются с друзьями, в число которых вы не входите. Сюда относятся бывшие парни и соседки по комнате в общежитии, с кем вы потеряли связь.

2. Люди, которые на самом деле никуда не пропадали, а просто не хотят, чтобы их нашли: к примеру, смертельно уставшие от семейной жизни отцы или свидетели преступных деяний мафии.

3. Все прочие. Например, дети, чьи фотографии печатают на пакетах молока: как сбежавшие из дома сами, так и украденные психопатами и увезенные в неизвестном направлении в белых фургонах без окон.

Обычно частным детективам удается отыскать пропавшего, потому что всегда есть люди, которые знают, где именно находится сейчас этот человек, просто ты не входишь в их число. И поэтому очень важно найти всех, кто к ним принадлежит.

У большинства исчезнувших были на то свои причины. Допустим, они чего-то там нахимичили со страховкой или вынуждены прятаться от копов, решили начать жизнь заново или по уши увязли в долгах, или же хотят сохранить какой-нибудь секрет. Автор пособия для частных сыщиков советует прежде всего задаться вопросом: «Хочет ли пропавший, чтобы его нашли?»

Должна признаться, я не уверена, что и впрямь желаю получить однозначный ответ на этот вопрос. А вдруг моя мать исчезла тогда по своей воле? Хотя, может быть, она вернется, поняв, что я продолжаю поиски, что по прошествии десяти лет все еще помню о ней. Иногда я думаю, мне было бы легче узнать, что мама давно умерла, чем услышать, что она жива и просто решила не возвращаться.

В книге говорится, что найти пропавшего человека – это все равно что разгадать сложную головоломку. У вас есть ключи, и вы пытаетесь применить их, чтобы в конце концов установить местонахождение человека. Частному сыщику нужно собрать как можно больше всевозможных сведений, и лучшие его друзья – это факты. Имя, фамилия, дата рождения, номер карточки социального страхования. Учебные заведения, которые человек посещал. Служба в армии, места работы, друзья и родственники. Чем шире вы забрасываете сеть, тем больше вероятность выловить свидетеля, который разговаривал с пропавшим о том, куда тот хочет отправиться в отпуск или какую работу мечтает получить.

Наверняка среди множества сведений окажутся и совершенно бесполезные, которые абсолютно ничего вам не дадут. Ничего, продолжайте работать дальше: рано или поздно наверняка обнаружится хоть какая-нибудь зацепка.

Итак, в одиннадцать лет я совершила первый шаг в своем расследовании. Следуя рекомендациям книги, зашла в базу данных Службы социального страхования и проверила, нет ли мамы среди умерших.

Ее там не обнаружилось, но мне это мало что дало. Она вполне могла жить под чужим именем или умереть и оказаться в морге среди неопознанных тел.

Я стала копать дальше. У моей матери не было аккаунтов в «Фейсбуке», «Твиттере», «Одноклассниках» или группе выпускников колледжа Вассар, который она в свое время окончила. Это, впрочем, неудивительно: мама всегда была настолько увлечена работой и своими слонами, что я просто не могу представить себе ее тратящей драгоценное время на переписку в соцсетях.