За отвагу

Наконец, враги отстали. Обер-лейтенант, наверное, решил, что гоняться сейчас за русскими разведчиками – это как пытаться голыми руками поймать зайца в лесу: хлопотно и бесполезно. Прозвучала громкая команда, и немецкая цепь остановилась. Немного постреляв вперед, больше для самоуспокоения, фашисты развернулись и двинулись обратно, в сторону поджидавших их грузовиков.

Пули не причинили беглецам никакого вреда, оставшись где-то далеко за спинами. Пробежав еще немного и поняв, что преследование завершилось, они остановились и завалились на землю, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Василий подошел к немцу и освободил ему рот от кляпа. Тот стоял на четвереньках, не в силах приподняться. От переутомления его вырвало. Вытерев рот грязной рукой, немец сел, прислонившись спиной к дереву, и закрыл глаза.

Произошедшее не укладывалось у него в голове. Совсем недавно вместе с фельдфебелем Штраубе и лейтенантом Клейном, которые любезно согласились захватить его с собой из санчасти, где ему накануне вскрыли выскочивший на плече гнойный чирей, они ехали в его родную часть. Теперь он сидит в окружении двух вражеских разведчиков, при этом тела фельдфебеля и лейтенанта, успевшего застрелить одного из русских, сейчас валяются в дорожной пыли, остывая. А он при этом собственноручно тащил раненого русского сквозь лес, боясь, что если откажется, то второй русский, со свирепым лицом, перерезавший глотку Штраубе, поступит точно так же и с ним.

Страх за собственную жизнь сковал его накрепко. Казалось, что стоит открыть глаза – и все это окажется обыкновенным кошмарным сном, одним из тех, что снились ему после увиденного на этой войне: изувеченные, растерзанные, обгоревшие человеческие останки, валяющиеся неубранными там, где застала людей смерть. Многие его товарищи уже привыкли к этому постоянно преследующему их сладковатому запаху разлагающихся тел и даже с удовольствием позировали на фоне убитых красноармейцев и уничтоженных советских танков. А вот ему до сих пор было страшно и дико смотреть на это.

Воспитанный в постоянной работе, когда ему, старшему сыну бедного баварского крестьянина, приходилось с раннего утра и до позднего вечера горбатиться на отцовском поле, потом и кровью растя скудный урожай, он всегда считал себя менее развитым по сравнению со своими сверстниками. Читать и считать научился поздно, уже после младших братьев, которые из-за этого потешались над ним, не осознавая, что именно благодаря рабскому труду старшего брата и отца они получили возможность ходить в школу. Друзей среди сверстников у него не было, так как работа отнимала все время. И только по ночам при свете тонюсенькой свечи или тусклой луны он погружался в мир книг, казавшийся таким загадочным и волшебным.

Незадолго до того как вермахт вошел в Польшу, его призвали в армию, но в строевую часть он не попал, оставшись ездовым в обозе. Так и двигался в самом хвосте дивизии вначале к Варшаве, потом к Парижу, где и подцепил в одном из дешевых борделей триппер, решив, наконец-то, расстаться с девственностью. Он помнил, как долго потом подтрунивали над ним товарищи, хотя после той войны у многих были аналогичные проблемы. Хорошо, что доктор в санчасти, куда он обратился, оказался понимающим и залечил неприятную болезнь.

Отдышавшись, немец открыл глаза. Нет, это был не сон. Около него сидели русские, один из которых заканчивал перебинтовывать другого, усатого пожилого крепыша.

Закончив перевязывать старшину, Василий подошел к пленному:

– Документен давай, – он руками в воздухе изобразил квадрат.

– О! Я-я! Документен! – закивал головой немец, судорожно расстегнул пуговицу на кителе и протянул Василию солдатскую книжку. Тот взял ее и вернулся к старшине.

– Федор Николаич, товарищ старшина, вот документы этого, – он кивнул в сторону пленного, – гляньте.

Старшина взял бумаги и стал их внимательно просматривать, разглядывая каждый лист, затем молча положил к себе в карман гимнастерки.

– Ну что там, товарищ старшина, подойдет нам такой язык? – нетерпеливо спросил Василий.

– Нет, – Кузьмин посмотрел на часы.

– Как нет? – удивленно посмотрел на него Василий.

– Да вот так нет, – спокойно ответил старшина, – обозник он, Вася, с него толку, что с козла молока. Его из медицинской части выписали, и он к месту службы ехал. К тому же мы из этой дивизии уже языков брали. Вот такие пироги.

– И что с ним теперь делать? Может, я его прикончу, чтобы не мешал выходить?

– Ну, зарежешь ты его, и что? Кому от этого польза? – старшина сделал попытку приподняться, но охнул, схватился за бок и снова сел. – Ловко ты его подначил меня тащить! Раз уж не захотел меня оставить, то и дальше тебе со мной мучиться. А немец – он помощником в этом деле будет. Времени осталось мало, вот-вот фрицы в наступление против наших перейдут. Надо успеть через ручей перебраться. А потом еще и до переправы нужно дотопать. Так что надо поспешать. Выйдем, там и будем отдыхать, а начальство пусть само решает, что с пленным делать.

Снова Василий поставил немца сбоку от старшины. Вдвоем они помогли Кузьмину подняться и дать обхватить себя руками за плечи. Двинулись. На этот раз Василий не торопился, изо всех сил напрягая зрение и слух: приближалась линия фронта, и в любой момент можно было наткнуться на немецких дозорных. Многое будет зависеть от того, кто кого первым увидит. Не успели дойти до ручья, как впереди начали раздаваться орудийные залпы, вслед за ними затрещали пулеметы, защелкали винтовки.

– Поперли, падлы, – выругался Василий, остановившись на мгновение, чтобы вытереть пот, застилающий глаза.

– Ох, несладко сейчас нашим ребяткам-то, – горестно закачал головой Кузьмин, – и ответить-то особо нечем.

Шум боя усиливался, превратившись в сплошной грохот. И было уже непонятно, где стреляет советская винтовка, а где немецкая. Все слилось воедино. Подойдя к заболоченному ручью, группа остановилась. На этот раз взяли намного правее, остерегаясь случайной встречи с расползшимися вдоль советской линии обороны фашистами. И, как оказалось, правильно сделали. Василий первым заметил мелькающие сбоку серо-зеленые фигуры. Тут же остановился и потянул вниз старшину, заодно заставляя наклониться и немца. И когда Кузьмин оказался на земле, бросился сверху на пленного, прижал его к земле и рукой закрыл рот.

Немецкие солдаты, совершая обходный маневр в тыл засевшим красногвардейцам, прошли всего в паре десятков метров. Перебравшись через ручей, фашисты, не останавливаясь, двинулись вдоль него, крутя головами по сторонам, опасаясь засады.

– Черт, угробят ребят, – шепотом сказал Василий, обращаясь к Кузьмину. – Товарищ старшина, постерегите немца, а я постараюсь наших предупредить, чтобы сюрприз у немцев не получился.

– Давай, Васька. Только поаккуратнее, – старшина вытащил веревку, – только помоги немца скрутить, а то, боюсь, со мной он теперь легко справится.

Василий ловкими движениями связал немцу руки за спиной, быстро вставил кляп. Для страховки сделал несколько витков вокруг ног.

– Теперь точно никуда не денется, – хлопнул он немца по животу, – ладно, я быстренько.

Он вскочил, схватил винтовку и, пригибаясь, бросился догонять немецких солдат. Те, оказывается, успели уйти достаточно далеко, но вот среди деревьев вновь показались их фигуры. Василий быстро встал на колено, прицелился и выпустил почти всю обойму в замыкающего. Не было времени выбрать цель, ведь наши позиции находились всего в нескольких сотнях метров. Задачу убить как можно больше фашистов он сейчас перед собой не ставил. Главным было подать сигнал обороняющимся, что сбоку подходят нежданные гости. Это поможет перегруппироваться и встретить их огнем.

В ответ на его выстрелы немцы открыли сумасшедшую стрельбу, выдав себя с потрохами. Василий довольно улыбнулся и, пригибаясь к земле, стал медленно отходить, чтобы не угодить под пули.

Вернувшись на место, где оставил старшину с пленным, он обнаружил Кузьмина, сидящего верхом на немце, уткнувшемся лицом в землю.