Страница 31 из 35
Я вынырнул и с трудом восстановил дыхание. И быстро поплыл к нашему пляжу. Девушки уже разложили на одеяле обед, и Зеб закричал мне, чтобы я поторопился. Зеб и Мэгги даже не обернулись, когда я вылез из воды, но я заметил, что Мариам беззастенчиво разглядывает меня. Не думаю, что я покраснел. Кстати, я никогда не любил блондинок. Я убежден, что Лилит была блондинкой.
11
Высший совет, состоявший из начальников отделов, генерала Хаксли и еще нескольких человек, собирался примерно раз в неделю. Совет давал рекомендации генералу, обменивался мнениями и рассматривал доклады с мест. Примерно через месяц после нашей довольно глупой эскапады в подземном бассейне я сидел в комнате заседаний, но не как участник, а просто вел протокол. Моя девушка-секретарь заболела, и я одолжил Мэгги у «Джи-2» для работы на диктографе, потому что у нее был допуск. Нам остро не хватало компетентных кадров. Моим номинальным начальником, например, был генерал Пенойер, носивший звание начальника Генштаба. Но я видел его только раза два, потому что еще он числился начальником отдела вооружений и большую часть времени уделял второй специальности. Поэтому Хаксли приходилось быть собственным Генштабом, а я стал при нем идеальным адъютантом – и жнец, и швец и на дуде игрец. Я даже умудрялся следить, принимает ли он вовремя желудочные таблетки.
Совещание было шире обычного. На него лично прибыли руководители «Гата», «Ханаана», «Иерихона», «Вавилона» и «Египта»; «Нод» и «Дамаск» были представлены заместителями – все районы Соединенных Штатов, охваченные деятельностью Каббалы, за исключением «Эдема», но для связи с Луисвиллем мы использовали цепочку телепатов, сообщения были закодированы образами, так что сами экстрасенсы не могли бы их понять. Я чувствовал напряжение приближающихся важных событий, хотя Хаксли ничего не говорил мне заранее. Зал заседаний охранялся так, что и мышь не могла бы в него проникнуть.
Сначала мы выслушали обычные доклады. Было отмечено, что в организации состоят восемь тысяч семьсот девять членов, все либо братья Ложи, либо проверенные члены параллельной боевой организации. Кроме них, мы насчитывали примерно вдесятеро больше завербованных и обученных сочувствующих, на которых мы могли рассчитывать во время восстания против Пророка, хотя они и не были посвящены в детали заговора.
Эти цифры не очень обнадеживали. Мы оказались в тисках дилеммы: сто тысяч человек – жалкая кучка, для того чтобы поднять восстание в громадной стране, занимающей целый континент, но каждый принятый человек увеличивал опасность разоблачения. Мы опирались на старинную систему ячеек, при которой каждый знал не больше, чем ему положено было знать, и не мог выдать на допросе многих людей, даже если он оказывался провокатором. Но и при такой системе, при такой многочисленной организации мы еженедельно теряли людей и целые группы. Четыре дня назад вся Ложа в Сиэтле была застигнута во время заседания и арестована. Это был тяжелый удар, но, к счастью, только трое из арестованных знали важные секреты, и все они успели покончить с собой. О них будут молиться братья на вечернем собрании, но сейчас известие прозвучало как обычный доклад. На прошедшей неделе мы потеряли четырех ассасинов, но было совершено двадцать три убийства, одно из них – Старшего инквизитора нижней долины Миссисипи.
Начальник связи доложил, что его люди могут вывести из строя девяносто процентов (в отношении охвата населения) радио- и телевизионных станций в стране и что с помощью штурмовых групп мы можем надеяться обезвредить и остальные, за исключением станции «Глас Божий» в Новом Иерусалиме, что являлось особой проблемой.
Начальник инженерной службы доложил, что он готов прекратить доступ энергии в сорок шесть крупнейших городов, опять же за исключением Нового Иерусалима, снабжение которого было автономным, оно поступало от реактора, расположенного под Храмом. Но и в этом случае можно было устроить диверсии на распределительных станциях, если задействовать в операции достаточное количество людей. Основной наземный транспорт и грузовые линии могли быть саботированы в соответствии с текущими планами и имеющимся персоналом так, чтобы сократить объем трафика до двенадцати процентов от обычного.
Доклады продолжались – газеты, боевые студенческие группы, захваты или диверсии на ракетодромах, чудеса, распространение слухов, водоснабжение, подстрекательство к инцидентам, контрразведка, долгосрочные метеопрогнозы, распределение оружия. Война по сравнению с революцией проста. Военное дело – прикладная наука с четко определенными, проверенными историей принципами и методами. Для применения баллист и водородных бомб существуют сходные стратегии. Но каждая революция – непредвиденная мутация, она никогда не будет повторена, и проводят ее не кадровые военные, а дилетанты и ярые индивидуалисты.
Мэгги приводила в порядок записи докладов, и я передавал их аналитикам, которые готовили данные для вычислителя. Я был настолько занят, что даже не пытался представить себе общую картину. Когда сообщения кончились, наступила пауза – аналитики заканчивали программирование и вводили последние данные в «мозг». Потом подключенный к нему принтер ожил, коротко прожужжал и остановился. Опередив меня, Хаксли потянулся и оторвал ленту.
Он просмотрел ее, откашлялся и подождал, пока наступит тишина.
– Братья! – начал он. – Товарищи, мы давно уже договорились, что, когда сумма всех необходимых факторов с учетом возможных ошибок покажет, что ситуация сложилась с балансом риска два – один в нашу пользу, мы начнем восстание. Сегодня расчет уравнения вероятностей с подстановкой в качестве параметров данных прошедшей недели достиг значения в две целых тринадцать сотых. Я предлагаю назначить время восстания. Ваше мнение?
Никто не сказал ни слова, так поражены были присутствующие. Надежда, затянувшаяся на долгие годы, превращает реальность в нечто, чему трудно поверить. А все эти люди ждали годами, некоторые – большую часть своей жизни. Потом пауза завершилась взрывом. Они вскочили, смеясь, плача, крича, ругаясь, хлопая друг друга по плечам, обнимаясь…
Хаксли сидел неподвижно со странной улыбкой на лице, пока остальные немного не успокоились. Тогда он поднялся и тихо сказал:
– Я думаю, голосовать не нужно. Час я назначу после того, как…
– Генерал, одну минуту. Я не согласен. – Это был начальник Зеба, генерал Новак, начальник управления психологической войны.
Хаксли замолчал. Наступила гробовая тишина. Я был поражен, как и все.
Затем Хаксли сказал, не повышая голоса:
– Наш совет обычно принимает решения по общему согласию. Мы давно уже договорились, каким образом и когда мы установим день восстания… Но я знаю, что вы не стали бы возражать, если бы у вас не было к тому веских оснований. Мы вас слушаем, брат Новак.
Новак медленно вышел вперед и обернулся к Совету.
– Братья, – сказал он, оглядывая удивленные и даже сердитые лица. – Вы знаете меня, и знаете, что я хочу этого так же сильно, как и вы. Последние семнадцать лет я отдаю все, что у меня есть, нашему общему делу – из-за этого я потерял семью, дом… Но я не могу позволить вам принять решение и начать восстание, не предупредив, что я уверен: время еще не настало. Я думаю… нет, я знаю, с математической уверенностью, что мы не готовы к революции.
Он был вынужден переждать несколько минут и поднять руки, призывая к тишине, – его не хотели слушать.
– Да выслушайте меня, в конце концов! Я согласен, что с военной точки зрения все готово. Я даже склоняюсь к тому, что если мы ударим сегодня же, то у нас есть возможность захватить страну. И все-таки мы не готовы…
– Почему?
– Потому что большинство населения все еще верит в установленную религию, верит в божественную власть Пророка. Мы можем захватить власть, но мы не сможем ее удержать.
– Еще как сможем!
– Послушайте меня! Никто и никогда не находился в подчинении долгое время иначе как по собственной воле. В течение трех поколений американский народ воспитывается от колыбели до могилы самыми умными и дотошными психотехниками в мире. И люди верят! Если освободить их сейчас, без соответствующей психологической подготовки, они вернутся к своим цепям… как лошадь, которая возвращается в горящий сарай. Мы можем выиграть революцию, но за ней последует длинная и кровавая гражданская война, которую мы проиграем! – Он замолчал, провел трясущейся рукой по глазам и произнес, обращаясь к Хаксли: – У меня все.