Страница 25 из 35
– Хорошо, – сказал я. – Отпусти меня.
Он разжал руки, и мы снова сели. Я все еще был сердит и отнюдь не собирался так просто спускать Зебу непростительное нарушение правил приличия, но кризис уже миновал. Зебадия тихо сказал:
– Джонни, поверь, я не намеревался оскорбить ни тебя, ни кого-либо из членов твоей семьи. Это была всего лишь научная демонстрация динамики коннотационных индексов, и более ничего.
– На мой взгляд, совершенно не обязательно было делать это настолько личным.
– Но мне пришлось это сделать! Мы говорили о психодинамике эмоций, а эмоции – это очень личные, субьективные вещи, которые необходимо пережить, чтобы понять. Ты был уверен, что, как образованный человек, невосприимчив к подобной форме нападения, – поэтому я провел лабораторный тест, чтобы показать тебе, что от нее никто не застрахован. Итак, что я тебе сказал?
– Ты сказал… не важно. Ладно, это был тест, но я не хочу это повторять. Ты высказал свое мнение, мне это не нравится, и точка.
– Но что я все-таки сказал? На самом деле все, что я сказал, – это то, что ты был законным потомком, родившимся в законном браке. Правильно? Что в этом оскорбительного?
– Но… – Я остановился и пробежал в уме дикие оскорбительные и унизительные вещи, которые он произнес, – и, знаете, они действительно складывались именно в то, что он сказал. Я беспомощно улыбнулся. – Но ты об этом так сказал!..
– Именно, именно! Если говорить технически, я выбрал термины с высокими отрицательными показателями для данной ситуации и данного слушателя. Именно так мы и готовим нашу пропаганду, за исключением того, что ее эмоциональные показатели количественно меньше, чтобы избежать подозрений и не попасть под цензуру, – медленно действующий яд, а не резкий удар в живот. Мы пишем только о Пророке, восхваляя его до небес. Поэтому раздражение, возникшее у читателя, направляется на него. Наша методика воздействует, минуя осознанные мысли читателя, на его табу и фетиши, которые заполняют его подсознание.
Я вспомнил свой собственный внезапный, необоснованный гнев и с неохотой признал:
– Ладно, убедил. Похоже, это очень серьезная наука.
– Именно так, парень, именно так. Есть магия в словах, черная магия – если знаешь, как ее вызвать.
После ужина мы с Зебом отправились в его комнатку и продолжили болтать о том о сем. Мне было спокойно и уютно, и я был очень, очень доволен жизнью. В тот момент меня мало волновало, что мы с ним участвуем в революционном заговоре, который имеет мало шансов на успех и который, вернее всего, закончится тем, что мы или погибнем вскоре в бою, или будем сожжены как отступники. Старый добрый Зеб! Что с того, что он снова обманул и ударил меня по больному? Он был моей семьей – всем, что у меня еще осталось. И сейчас я себя чувствовал как в детстве, когда мать сажала меня на стул в кухне и кормила печеньем с молоком.
Мы болтали о том о сем, и постепенно я многое узнал о нашей организации; в частности, обнаружил – и был этим весьма удивлен, – что не все наши товарищи были братьями. Я имею в виду братьев по Ложе.
– Разве это не опасно? – спросил я.
– А чего ты, старина, ожидал? Некоторые из самых ценных наших товарищей не могут по религиозным соображениям присоединиться к Ложе. Но нам никто не давал монополии на ненависть к тирании и на любовь к свободе. В нашей борьбе нам нужна поддержка как можно большего числа людей. Любой идущий с нами по одной дороге – наш попутчик и товарищ. Любой.
Я обдумал это. Идея звучала логично, хотя чем-то она мне не понравилась. И я решил смириться с действительностью.
– Наверное, ты прав. Можно допустить, что, когда дело дойдет до сражений, мы используем даже париев, хотя, конечно же, их нельзя принимать в братство.
Зеб уставился на меня уже знакомым мне взглядом:
– Ради бога, Джон! Когда же наконец ты вырастешь из своих пеленок?
– А что?
– Неужели тебе до сих пор не пришло в голову, что самое существование париев является частью пропагандистского трюка тирании, которая всегда ищет козла отпущения?
– Но какое это имеет отношение?..
– Заткнись! И слушай старших! Отберите у людей секс, запретите его, объявите греховным, ограничьте его ритуалом размножения. Затолкайте человеческие инстинкты вглубь, превратите их в подспудное стремление к садизму. А потом дайте народу козла отпущения, пусть они его ненавидят и время от времени убивают, чтобы дать выход эмоциям. Это очень старый механизм. Он отработан тиранами за многие столетия до того, как было придумано слово «психология». И этот механизм по-прежнему эффективен. Не веришь – погляди на себя.
– Ты меня не так понял, Зеб! Я ничего не имею против париев.
– Вот и молодец! Продолжай в том же духе. Тем более что у тебя есть все шансы встретиться с ними в Высшем совете Ложи. Кстати, забудь это слово – «пария». В нем заключается, как мы говорим, высокий негативный индекс.
Он замолчал. Молчал и я. Мне нужно было время, чтобы разобраться в собственных мыслях. Поймите меня правильно: легко быть свободным, когда тебя воспитали свободным. А если ты воспитан рабом? Тигр, взращенный в зверинце, убежав, вновь возвращается в покой и безопасность клетки. А если клетку убрать, говорят, он будет ходить вдоль несуществующей решетки, не смея перейти невидимую линию, отделяющую его от свободы. Подозреваю, что я был таким тигром и не мог перейти границу.
Мозг человека невероятно сложен. В нем есть отделения, о которых сам его владелец не подозревает. Мне казалось, что я уже устроил в собственном мозгу уборку и выкинул оттуда все грязные суеверия, которые во мне воспитали. Но оказывается, моя «уборка» была не более как заметанием сора под коврик. Настоящая же уборка завершится не раньше чем через годы. Только тогда чистый воздух заполнит все комнаты моего разума.
Хорошо, сказал я себе, если я встречу одного из этих пар… нет, одного из этих товарищей, я обменяюсь с ним знаками и буду с ним вежлив до тех пор, пока он сам будет вежлив со мной!
И в тот момент я не чувствовал ханжества в таком мысленном условии.
Зеб лежал на койке и курил, предоставив мне возможность все обдумать. Я знал и раньше, что он курит, и он знал, что я не одобряю этой греховной привычки. Но это был незначительный грех, и мне даже в голову не приходило донести на Зеба, когда мы жили с ним в казармах Дворца. Я даже знал, что его обеспечивал контрабандными сигаретами один из сержантов.
– А кто тебе здесь достает сигареты? – спросил я, желая сменить тему.
– Зачем просить других, когда можно купить их в лавке?
Он покрутил в пальцах эту отвратительную штуку, осмотрел ее и сказал:
– Эти мексиканские сигареты крепче тех, к которым я привык. Я подозреваю, что в них кладут настоящий табак вместо мусора, к которому я привык. Хочешь закурить?
– Что? Нет уж, спасибо!
Он криво усмехнулся:
– Давай прочти мне обычную лекцию. Тебе самому станет легче.
– Послушай, Зеб, я тебя не критикую. Может быть, я и здесь заблуждался.
– Ну уж нет. Это гадкая, грязная привычка, которая разрушает мне зубы, портит дыхание и в конце концов доконает меня раком легких. – Он глубоко затянулся, выпустил клуб дыма и был, по-видимому, очень доволен жизнью. – Но так уж вышло, что мне нравятся гадкие грязные привычки. – Он снова затянулся. – Но это не грех, и мое наказание за него приходит здесь и сейчас: мерзкое ощущение во рту каждое утро… И Великий Архитектор не отправит меня за это в Шеол. Усек, старина? Он даже не смотрит на нас.
– Не богохульствуй.
– А я и не богохульствую.
– Да? Ты нападаешь на одно из самых фундаментальных – возможно, единственное фундаментальное положение религии: Господь всегда следит за нами!
– Кто тебе сказал?
На секунду я лишился дара речи.
– Это же не требует… это аксиома. Это…
– Я повторяю вопрос: кто тебе сказал об этом? Допустим, я заберу назад все, что сказал. Всемогущий видит, что я курю. Допустим, это смертный грех, и я буду гореть за него вечно. Возможно. Но кто это тебе сказал? Джонни, ты уже пришел к тому, что Пророка стоит свергнуть и повесить на высоком-высоком дереве. Но ты все еще готов отстаивать свои религиозные убеждения и опираешься на них, чтобы оценивать мое поведение. Поэтому я еще раз спрашиваю: кто тебе сказал? На каком холме ты стоял, когда молния сошла с небес и просветила тебя? Какой архангел принес тебе эту весть?