Фенёк

Но он уехал к любовнице и там разбирался с незапланированной беременностью последней.

По его вине, потому что позволил себе поверить, позволил не задумываться, позволил окунуться, как ему казалось, в любовь…

Но ужас состоял в том, что он, вопреки всему и вся – всё ещё любил свою Фенек. Её острое личико и веснушки, пряди волос и аромат духов.

Любил.

А себя – ненавидел.

После сорокового дня, он сидел в темноте пустующей бухгалтерии, на месте Ксюши, и мечтал умереть. Сей момент.

- Как ты? – спросила Марго, имевшая привычку оказываться не в том месте и не в то время.

- Всё вери гуд, май дарлинг.

- Ты пьян?

- Я не пью, - ухмыльнулся, - к несчастью. Хотел бы я сейчас нажраться и не думать, хотя бы час,- ногти помимо воли царапали собственную кожу головы.

- Хватит, это ничего не изменит, - Марго придержала руки Сергея, не давая ему причинить себе вред, хоть и номинальный. - Серёжа, ложись в больницу, добром тебя прошу.

- Не мели ерунду, - отмахнулся.

- Серьёзно! – она глянула на синеватые ногти мужчины. – Это ненормально, посмотри. Сейчас ты загнёшься, кому легче станет?

- Марго, не лезь, а.

- Я этого не слышала. Слушай, я была в нашей больнице, ну, по своим делам… и зашла к кардиологу, вот, - она протянула визитку. – Сходи, не смотри, что там по-простому всё, не как ты привык, если нужны будут дополнительные обследования, он направит, но врач от бога. Сходи, очень тебя прошу, ты чёрный весь…

- Негром стал? – ухмыльнулся, зло.

- Не ёрничай, Серёж, пообещай, что сходишь.

- Вот пристала, хорошо, мамочка, схожу, вот тёщу в санаторий пристрою, а то она совсем сдала, с Юляшкой разберусь, проект ещё, - он зажмурил глаза, борясь с колющей болью под веками и тоской, что буквально сжирала его, наряду с чувством вины.

- Раньше! А то некому будет тёщу в санаторий сдавать.

- Всё, я понял, понял, схожу. Не зря тебя мужики бросали, кол ты в заднице, а не баба.

- Кол - так кол, но ты сходи, - открывая дверь. - Ксюшу видела в больнице, - смотря, словно что-то пытаясь найти в лице Сергея, у которого, казалось, застыли клетки, не то что мимика.

- Я рад, - вставая, - привет не передавай, если ещё раз увидишь.

- Прерывание она сделала, - продолжая смотреть. – Это я так говорю, мало ли, ты не в курсе.

- Сделала и молодец. Хоть, что-то по уму сделала.

- Срок уже поздний был, осложнения у неё серьёзные, кровопотеря… зелёная вся…

- Вовремя надо делать, - обходя Марго.

- Я, Серёжа, не пойму тебя, ты вроде любил её, или я ошибаюсь? Что у вас случилось? Тебе вообще дела нет, что она чуть богу душу не отдала?

- Посмотри на меня, - он говорил рвано, сухо и зло. – Ты первый год меня знаешь? Я о каждой лярве должен думать, которая от меня в абортарий сходила? О каждой твари, что врала мне в глаза? Что случилось, говоришь… жена у меня умерла, прикинь! Не знала? Маришка, помнишь, может? А так больше ничего. Жизнь прекрасна!

Он ещё орал что-то в лицо Марго и, кажется, кинул стул на металлических ножках через коридор, пока не прибежала охрана, а бледная Марго не вызвала скорую помощь.

Из приёмного покоя Сергей ушёл, но через неделю покорно пошёл в сопровождении Маргариты Павловны к кардиологу.