Обреченные на забвение

– Видел! – так же громко прокричал санитар. – Меня тоже немного поцарапало. Бежал бы чуть быстрее, сейчас бы рядом лежал. Давай хватайся, мотать отсюда надо скорее, пока снова не прилетело. – Он рывком поставил Петю на ноги. – Сам идти можешь?

– Могу. Можно мне Пашку вынести? – В смерть друга верилось с трудом, хотя она произошла прямо на глазах. – Он, наверное, просто ранен. Надо его вынести.

– Не дури, парень, – санитар посмотрел ему в глаза, – он мертв. Я видел. Давай, иди скорее туда, – он махнул рукой, указывая направление, – а я побегу дальше, наверняка еще раненые есть. Все, уходи быстрее, а то накроет. Пристрелялись, гады.

Развернув Петра в нужную строну, санитар легко подтолкнул его в спину, а сам побежал догонять уходящую цепь, на секунду остановившись около тела Пашки.

Размазывая слезы по щекам, не пригибаясь, чувствуя, как сильно мерзнут раненая рука и разорванная спина, Петр медленно побрел в указанную сторону. В голове не укладывалось, что и Пашки уже нет на свете. Из их тройки настоящих армейских друзей, всегда поддерживающих и приходящих на помощь друг другу, он остался один.

После не очень успешных боев в середине февраля в дивизии сменился командир. На место не справившегося и допустившего такие неоправданные потери комбрига Александра Михайловича Степанова был назначен его заместитель, Семен Иванович Недвигин, сорока шести лет, поджарый, крепкого телосложения, с короткой стрижкой почти под ноль, который славился своей строгостью и крутым нравом.

Про смену начальства Петя еще не знал, проходя лечение в переполненном госпитале Петрозаводска, куда его доставили через несколько дней после ранения. Сначала в родном медсанбате промыли и почистили раны, чтобы не возникло загноение, крепко перевязали так, что рукой было тяжело шевелить. И потом несколько машин, загруженных такими же ранеными, в сопровождении медсестер повезли их на восток. По дороге угодили под огонь перекрывших дорогу финских диверсантов, которым удалось отрезать от колонны один автомобиль. Когда на место прибыли вызванные по тревоге пограничники, выполняющие роль отрядов по охране тыла, они обнаружили только сожженный грузовик, наполненный обгоревшими человеческими останками, да валяющийся рядом остывший труп изнасилованной и заколотой штыком молодой медицинской сестры. Недалеко был утоптанный лыжный след, уходящий в лес. Но идти по нему в преддверии надвигающейся ночи пограничники не решились, остерегаясь засады. Поэтому, взяв на прицеп санитарную машину вместе со скорбным грузом, они двинулись назад.

В середине марта, уже перед самой выпиской, Петя узнал об окончании войны. Эту весть он воспринял как-то грустно, без особой радости. Да и чему было радоваться, когда столько товарищей осталось на поле боя. Когда больше нет на свете ни Семки, ни Пашки. В один из дней он решился и написал письма родителям погибших друзей, старясь как можно мягче описать произошедшие события. Тогда Петру казалось, что его послания помогут лучше справиться с накатившей бедой, чем сухая казенная похоронка. В голове был полный кавардак. Как-то не вязалась увиденная им бойня с выдающимися победами на озере Хасан и Халхин-Голе, которые так сильно прославляли советские агитаторы. Хотелось поскорее забыть, как страшный сон, эти кровавые холодные месяцы.

После окончания войны СССР отодвинул границу от Ленинграда почти на две сотни километров по Карельскому перешейку, также в прибавку получил обширные территории в Карелии и приобрел себе озлобленного проигрышем соседа, желающего дружить с любым врагом советской власти, чтобы в будущем вернуть свои потерянные земли.

В конце марта Петр прошел врачебную комиссию, которая признала его годным к строевой службе, и был отправлен обратно в свой полк. Добравшись до места, он узнал, что больше половины полка погибло или было ранено в этих зимних боях. Даже строгий, но справедливый старшина, служивший еще с Гражданской, не уцелел, сложив голову в карельских болотах. В ротах было много молодых незнакомых лиц, присланных в качестве пополнения. Их требовалось обучать, командиров для этого не хватало, и новый взводный, назначенный вместо убитого младшего лейтенанта Иванова, предложил Пете пойти в полковую школу младших командиров, чтобы тот стал сержантом. Подумав, Петр отказался. Согласно приказу от 1939 года, рядовые служили два года, а младшие командиры – три. Вот и не прельстился он тогда треугольниками младшего комсостава на петлицах, хотелось поскорее демобилизоваться, вернуться домой к родителям. Военная служба больше не радовала его, как раньше.

После войны жизнь постепенно возвращалась в мирное русло, не нужно было мерзнуть, бояться, голодать. Люди перестали ходить пригнувшись, вздрагивать от каждого шороха. Но что-то все равно витало в воздухе, какая-то незавершенность, недоговоренность, обида и тяжелая грусть. Дивизию вывели из болот, и их полк расположился на окраине сгоревшей деревушки, развернув походный лагерь. Кормить сразу стали лучше, в местных озерах было полно рыбы, которую вылавливали специально выделенные для этого команды. Возобновились занятия, командиры старались учить бойцов с учетом опыта только что закончившихся боев. По субботам, натянув простыню между двух вкопанных столбов, прямо на улице крутили кинофильмы. Все было спокойно, только огромные тучи комаров, лезущих из болот, казалось, были готовы высосать всю кровь из человека, грозно гудя тяжелым роем над головой и ожидая момента, чтобы вонзить жало в незащищенное место.

В середине лета дивизия получила приказ и начала выдвигаться в новое место. На этот раз пунктом дислокации стал белорусский город Мозырь, центр Полесской области.

Пешком дошли до Петрозаводска, там погрузились в эшелоны и двинулись в путь. И снова побежали за окнами вагонов белые березки и бескрайние леса, изредка перемешанные с низкими деревянными избами.

Так и ехали они, грустно глядя по сторонам, непобежденные, но и не победившие…

Глава 5

Петр очнулся от короткой дремоты. Спина сильно затекла и теперь в пояснице ныла тупой болью. Он попробовал повернуться на бок, как любил раньше спать, но тело, лишившись ног, не могло найти подходящую точку равновесия. Поэтому пришлось, упершись руками, перевернуться на живот, стараясь немного унять спинную боль. Но в таком положении дремать было совсем неудобно, сразу же стала затекать шея, пришлось снова завалиться на спину. Петр немного выгнулся и, загребая руками, быстро соорудил в районе поясницы небольшой бугорок из песка. Улегшись, сразу почувствовал, что стало легче.

Небо продолжало сереть, становясь все светлее, приглушая свет луны и ночных звезд, кое-где проступающих сквозь тучи. Казалось, время почти остановилось, дав возможность обреченным до конца воссоединиться со своей памятью, подвести итог и хоть немного подольше пожить на этом свете. Но может быть, наоборот, это было очередное издевательство со стороны времени, которое лишь продлевало страдания, неслышно щелкая вечным и безжалостным хронометром. Легкий белый туман вырастал над рекой, мягко окутывая воду и прибрежные камыши, создавая иллюзию покоя. И если бы не далекие звуки выстрелов и взрывов, доносившиеся в той стороне, куда на прорыв ушли солдаты, да не тревожащие небо осветительные ракеты, можно было подумать, что и нет никакой войны, а это все просто дурной сон. И вот сейчас он проснется, разотрет онемевшие от холода ноги и пойдет на реку ловить рыбу, как любил это делать раньше, полностью погружаясь в чудный мир подводного царства. Сразу быстрой молнией в голове промчалось воспоминание, как однажды он в детстве с отцом ходил на рыбалку. Вечером развели костер, жарили хлеб с салом, долго разговаривали, а потом легли спать прямо около огня, чтобы не замерзнуть. Когда Петя проснулся, солнце уже встало, своими лучиками отогревая его от утренней прохлады. Отца рядом не было, и он немного даже испугался, но потом, приподнявшись, увидел знакомый силуэт на берегу. За то время, пока Петя спал, отец уже успел наловить почти полведра плотвичек вперемешку с окунями. Петя помнил, как сильно он тогда расстроился из-за того, что отец не разбудил его на зорьке, оставив досыпать. Он сильно раскапризничался и даже расплакался от такой обиды. Правда, потом успокоился, но то радостное чувство, с которым он пришел на реку, куда-то исчезло. И вот сейчас почему-то стало стыдно перед отцом за эту детскую несдержанность.