Страница 26 из 29
— Тебя ждет Сао, — сказал я ему, сдерживая биение своего сердца, — спеши к ней и возвращайтесь вдвоем. Я подожду вас здесь и до самой смерти вы будете жить возле меня, как мои брат и сестра!
Он резко откинулся всем телом. К чему было настаивать? Весь его недоверчивый вид говорил о решительном отказе. Муни еще спала. Я хотел разбудить ее, чтобы она распростилась с Фои, но тот остановил меня, положив мне руку на плечо:
— Пускай спит! Скажи ей, что мы с Сао навсегда сохраним воспоминание о ней.
Лицо Фои снова приняло доверчивое выражение. Его рука скользнула с моего плеча и соединилась с моей. Так стоял он некоторое время, не двигаясь, только губы слегка вздрагивали.
— Вспоминай, — наконец сказал он мне, — что касается меня, то я никогда не забуду!
Он сильно сжал мою руку и нагнулся, чтобы поднять свою палку…
Муни пошевелилась, — он поднес палец к губам, призывая к молчанию, и затем, не поворачивая головы, пошел своим широким, колеблющимся шагом, размахивая длинными руками, свешивавшимися до колен.
XII
АЗРАИЛ
Для читателей, заинтересовавшихся моим рассказом, я привожу здесь несколько заметок, которые я делал изо дня в день во время наших скитаний по лесу ужаса.
21 сентября. Со вчерашнего дня мы идем вдоль русла потока. Сегодня вечером течение сделалось тише, и мы построили плот, связав лианами несколько стволов дерева, легкого и нетонущего, как пробковый дуб. Таково хрупкое судно, несущее нас к лесу.
22 сентября. Лес точно убегает от нас, так как поток ускользает каждый раз, как только лес пытается заключить его в свои оковы. Когда большие деревья на берегу закидывают свои корни, чтобы задержать его, он быстро поворачивает в сторону и поспешно скрывается под скалами.
24 сентября. Река понемногу покоряется и поддается обольщениям леса. Она течет вдоль рыхлых берегов, и плот тихо, замирая скользит по ней, так что нам нет надобности прибегать к шестам. Количество деревьев увеличивается, и некоторые, наклонившись у самого берега, растут почти горизонтально. Лианы обхватывают их там своими узловатыми руками; вьюнки и пассифлоры качаются по ветру; на каждом разветвлении произрастают удивительные растения, паразиты, — похожие на опухоли и наросты, грибы, — целый растительный мир. Нигде я не видел такого разнообразия гибких и извивающихся лиан и лоз, прицепившихся к стволам или приросших к коре. Деревья бросаются сразу целой толпой, толкают, душат друг друга, только бы скорее пробиться к свету; самые старые, угрюмо расстилающие свои корни по поверхности воды, оттиснуты назад в этой давке, искривлены и покрыты зобами и наростами.
26 сентября. Мы плывем в зеленом туннеле. Там и сям дремлют рыжие летучие мыши, зацепившись за нижние ветки. Вдруг, без всякой видимой причины, они всполошились и шумной тучей поднялись вверх, хлопая по воздуху своими тяжелыми крыльями. Все живое приходит в движение. Маленькие зеленые змеи, извивающиеся в ветвях, шипят и поднимают свои плоские головы. Они падают, как водоросли, на поверхность реки и ныряют быстрее удара меча.
— Ложитесь ничком, — кричит Абу-Гурун, — летят осы!
Их жужжание приближается. Они пролетают сплошной массой, бесчисленные и прижатые друг к другу, как песчинки на лагуне. Звучащая сеть, ткань из прозрачных и раздраженно бьющихся крыльев протягивается от одного берега к другому. Под нею все погружено в сумеречную полутьму. Растянувшись на плоту, мы закрыли себя одеждой. Рой пролетает над нами с шелестом беспрестанно разрываемого шелка.
27 сентября. Сегодня вечером обычная гроза застигла нас неожиданно. В мгновенье ока река была изрезана, изрыта и вздута бурей. Можно было подумать, что адский огонь вскипятил ее крупными пузырями. Наш плот, уносимый по воле течения, летит, как стрела из самострела.
Берег проносится мимо нас с быстротой молнии; бесчисленные болотные птицы с взъерошенными перьями прижимаются туловищем к земле и целиком зарывают в песок свои длинные окоченевшие клювы, чтобы устоять против вихря.
После урагана вода нанесла всевозможные обломки. Среди полузатонувших деревьев и испачканных грязью ветвей в беспорядке застряли осиные гнезда и гнезда ткачей, птицы, запачканные грязью, белки, улитки, пресмыкающиеся, словом, все мелкие обитатели листвы, которых унесла буря.
28 сентября. Течение начинает лениться. Оно только набегает чуть видными морщинками вокруг низких веток, купающихся в воде. А вода почернела от гниющих веществ, разлагающихся волокон и миллиардов микроскопических животных, плавающих, движущихся и ныряющих целыми тучами.
Изобилуют водяные растения; ленты водорослей тянутся, как щупальцы спрута; кувшинки и водяные папоротники образуют зеленоватые острова; тлетворный запах исходит от этих растений, когда концами наших шестов мы случайно приподымаем их студенистую изнанку.
30 сентября. Берегов больше не видно, — не в центре ли мы пруда, неясные берега которого теряются в тумане? Имеет ли этот пруд выход? Мы наугад направляем наш плот, задерживаемый травами. Жарко, как в бане. Измученные и запыхавшиеся, мы, наконец, добираемся до черных корнепусков. Они погружают в тину обломанные ветви, сплошь усеянные бородавками и узловатостями. Мы проезжаем под ними, как под арками. Омертвелые, покрытые плесенью корни с висящей бахромой гниющего мха срастаются и сплетаются меж собой… Вдоль пней змеи, черные, как сажа, высовывают свои треугольные языки; в глубине каждой ямы кишат покрытые прыщами жабы, саламандры и большие гнойные мокрицы, но самые отвратительные чудовища гнездятся в грязи. Прожорливые земляные черви копошатся, расползаются и свиваются попарно. Нет ничего отвратительнее этих личинок, двигающих лапами, вертящихся, скользящих и опрокидывающих друг друга в зеленоватой пене. Каждый раз, когда наш плот, лавируя, задевает за дно этой клоаки, водяные пузыри поднимаются на поверхность и, лопаясь, выделяют тошнотворный запах.
7 октября. «О чем ты думаешь, Абу-Гурун?» Он поднимает бледное лицо, протирает глаза и тупо отвечает мне: «Ни о чем… о разных вещах!..»
Мы покинули наш плот. Перед глазами невообразимое пространство черных болотистых вод. Позади чаща. Если мы хотим спастись от дыхания заразного воздуха, необходимо завтра же пробить, во что бы то ни стало, путь через это море ветвей и зелени.
Голод буравит внутренности и Муни забирается в чащу в поисках чего-нибудь съедобного. Она возвращается и Абу-Гурун с трудом поднимает свои отяжелевшие веки.
Муни не спеша вынимает один за другим собранные в сумку плоды: пыльные, сиреневые фиги и амомы с алыми щечками, хрустящие на зубах.
О, дикие лесные фрукты, маленькие, кисловатые и терпкие, какими вы казались нам вкусными!
2 октября. Судьба нам благоприятствует. Мы только что открыли слоновую тропу. Она, как темное кольцо, проникает галереи вглубь леса и тянется, покуда хватает глаз. Листва плачет в ней бесчисленными каплями воды в сумерках, никогда не озаряемых ни единым лучом. Мы подвигаемся с трудом, по щиколотку в грязи. Вдруг шум тяжелых шагов возвещает нам о приближении слонов. Мы торопливо бросаемся под прикрытие и ждем с лихорадочно бьющимся пульсом. И вот они появляются. Во главе шествуют самки, маленькие глазки которых внимательно всматриваются в окрестность. Затем гуськом идут самые молодые, клыки которых едва еще прорезываются. Огромный самец замыкает шествие. Его хобот раскачивается во все стороны, срезая ветви, и под его ступнями лесные ягоды лопаются с треском, похожим на треск загорающихся сухих листьев. Не почуял ли он нас? Его уши беспокойно движутся и он испускает короткий пронзительный свист. Он совсем близко… почти около меня. Протянув руку сквозь листву, я мог бы дотронуться пальцем до черноватой кожи, покрытой шрамами.
3 октября. Абу-Гурун меня беспокоит. Его черты потеряли симметрию; глубокие складки, начинаясь у окончания носа, врезываются в контур его щек. Несмотря на ужасную жару, он дрожит и стучит зубами. По временам словно бред охватывает его мозг, и он шлепает вперед, не жалея своих худых ног, покрытых царапинами от укусов насекомых и падает, окончательно обессиленный. В отчаянии, он запрокидывает голову и там, в вышине, сквозь непроницаемую листву старается найти солнце, которого, быть может, никогда не увидит.