Страница 38 из 58
Пехота была непуганая, шла к фронту, поэтому и встретила нас так спокойно. О немецких диверсантах они пока еще не задумывались.
Проведя рукой по волосам, я надел шлемофон, помахал «чайкам», делавшим очередной круг над нами, и подергал особиста за рукав:
– Товарищ политрук, к ужину опоздаем!
– Сейчас, нужно раненых вытащить.
– А зачем? Царица полей пехом идет, техники у них я не вижу. Лучше к нам, там хоть Лютикова.
– Думаю, что ты прав. Подожди, – быстро сказал он и направился к майору, командовавшему «взявшими» нас в «плен» бойцами.
«Чайки», сделав последний круг, улетели к себе, и Никифоров махнул рукой:
– Взлетаем!
К моему удивлению, погранцы тоже вернулись в салон, видимо, не желая бросать своих.
На аэродроме были в шоке, когда на их полосу нагло приземлился немецкий «юнкерс». «Чайки» только что сели, и персонал еще ничего не знал, так что к нам они бежали вооруженные чем попало. Один даже с поршнем в руке.
Поэтому, когда у остановившегося транспортника открылась дверца и оттуда выпрыгнул особист одного из полков, которого все знали очень хорошо, народ охренел.
После того как «юнкерс» замер и моторы заглохли, я просидел в кресле еще минут пять, отходя от того дикого напряжения, что было у меня за все время полета. Вздохнув, провел рукой по лицу вверх, сдирая заодно наушники. Повесив их на штурвал, отстегнул ремни и со старческим кряхтением встал. Последние пассажиры уже покинули салон, так что кроме пятен крови, пары мешков, что были использованы вместо подушек для раненых, и забитого в угол трупа немецкого летчика, который так никто и не удосужился выкинуть, в салоне никого и ничего не было.
Посмотрев на маленькую желтую кобуру на поясе мертвого немца, хмыкнув, быстро содрал ее и сунул в карман галифе, затем, подхватив один из маленьких мешков с отчетливо шуршащей внутри бумагой, вышел на свежий воздух. В это время как раз отъезжали две полуторки, куда погрузили раненых, и мое появление прошло незамеченным.
– Да ты весь мокрый! – удивился сидящий под крылом Степанов. Вокруг бурлил народ, так что я не очень четко разобрал слова, но смысл понял.
– Товарищ старший сержант, а как?.. Расскажите, откуда это? – развел руками один из бойцов БАО в звании сержанта. Насколько я помню, он был оружейником в нашем полку.
– Рассказать? Ну слушайте. – Я закинул мешок обратно в самолет – вдруг там что важное.
Понемногу к нам стали подходить люди, прислушиваясь ко мне. Особист сразу скрылся с глаз с командованием полка, по бледному виду Степанова было понятно, что многого он не расскажет, так что отвечать, то есть отдуваться, пришлось мне.
– Значит так. Вылетели мы на бомбежку. Отбомбились нормально, мосту конец пришел, а тут раз – и двадцать «мессеров»! Степанов кричит: «Со стороны еще тридцать заходят!» Но я же истребитель, хоть и на бомбовозе. Поэтому развернулся и атаковал их. Первого сбил, второго. На вираж – и еще сразу четверых. В общем, всех сбили, но один летит. Я подлетаю, на гашетку нажимаю, пулеметы молчат. Патроны кончились. Тогда я его крылом бац по хвосту!
– И что? – спросил один из «черных духов» с улыбкой – люди сразу поняли, что я заливаю, но слушали с интересом.
– Хвост в щепки, но летит, зараза. Тогда я пропеллером левого мотора по крылу…
– И-и-и? – не выдержал все тот же. Среди толпы слышались смешки.
– Крыла как не бывало, но летит!.. – развел я руками. – Тогда я крылом по фюзеляжу…
– Ну и-и-и?
– Фюзеляж вдребезги, немец на моторе сидит, как-то управляет, но летит!
В толпе слышался откровенный смех. Кто-то отчетливо сказал:
– Во заливает! Ну, комик, ему бы в артисты!
– Тогда Степанов говорит: «Командир прижмись к нему, я сейчас!» Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю – Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бац ему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикирование и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый «мессер». Ну а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться, как тут опять «мессеры» налетели… э-э-э-э… м-м-м? – завис я на миг.
– Сто? Двести? – подсказал чей-то голос.
– Двести? Чего врать-то? Сто пятьдесят было. Окружили они нас. Ну, я думаю, все, будем принимать последний бой, только собрался броситься на таран, как горючее кончилось, и мы в пике и врезались в землю.
– Разбились? Насмерть?
– Не-е. В болото упали. Вылезли, а куда идти?
– И куда?
– Тут мы вспомнили, что рядом есть немецкий аэродром, и мы туда. Прибегаем – немцев на нем видимо-невидимо! Ну я роту охраны схватил левой рукой, правой колочу им по мордасам. А сам кричу экипажу: «Захватывайте самолет, а то улетит сейчас!» Смотрю, а тот действительно на взлет пошел, тут наши подбегают и за хвост его держат. Ну я с охраной разобрался, стволы у пулеметов и пушек в узел завязал и побежал на помощь. В общем, выкинули мы немцев из самолета и домой полетели.
– А пограничники?
– А-а-а, э-э-э?.. А!!! Так летим мы, значит, смотрю – внизу наши идут и рукой машут. Подвези, мол, ну а мы что? Не русские, что ли? Подобрали, и вот здесь. Кстати, а ужин был уже?
– Был-был. Если поторопишься, то успеешь, столовая собирается – и на машины. Передислоцируемся мы.
– Ну я побежал тогда… – И действительно побежал.
Заскочив в санчасть, подхватил свой сидор, сунул в него очки и, закинув на плечо, отмахавшись от соседей по палате, тоже собиравшихся, помчался в столовую.
– Теть Вер, как насчет поесть?
– Ой, матушки! Суворов! Ты же с вылета не вернулся, говорили, вас немцы сбили! – всплеснула руками повариха в столовой.
– Сбили-сбили. Так как насчет поесть?
– Только холодное оста…
– Да мне пойдет. Там еще особист и сержант Степанов некормленые.
Мне наложили холодных пельменей, которые я стал с урчанием поедать. Минут через семь пришел Степанов и присоединился ко мне. Никифорова не было, но одна из официанток унесла куда-то судок.
Когда я почти закончил и пил чай с вареньем, в столовую вошел капитан Смолин.
– Суворов, а кто за вас рапорт писать будет?
– Сейчас, товарищ капитан! – кивнул я и, вытерев руки салфетками, взял карандаш.
– Пиши только правду, а не то, что ты у «юнкерса» заливал.
Капитан внимательно читал все, что выходило из-под моей руки. Кое-где делал пометки на черновике, но молчал.
– М-да. Покрутило вас. Двух сбили?
– Да. Один – я. Другой – Степанов.
– Понятно, их трудно будет провести по бумагам, но попробуем. Пиши теперь чистый лист.
Переписав все набело, я отдал рапорт начштаба, который, внимательно прочитав, расписался, достал из кармана печать и, хэкнув на нее, прижал к листу.
– Через полчаса вылет. Ты летишь на «юнкерсе», его уже заправляют и грузят имуществом. Раз нам достался такой подарок, то грех не воспользоваться такой возможностью.
– Товарищ капитан, а мой истребитель?
– Ах да. Совсем забыл. Мотор привезли, но поставить не успели, так что твой ЛаГГ вместе с мотором и горючим погрузили на две освободившиеся машины и готовят к эвакуации.
– Ясно, товарищ капитан. Спасибо.
Кивнув, Смолин развернулся и вышел из столовой. Допив холодный чай, отдал стакан и блюдце с вареньем Любаше и побежал в санчасть. Лютиковой, когда собирался, не было, видимо, возилась с ранеными, и сейчас я надеялся застать ее.
– Можно? – спросил я, заглядывая в ее кабинет. Марина была там, собиралась.
– Суворов? Что-то случилось?
– Нет, товарищ военврач. Вот подарок вам, лично снял с тела немецкого летчика, – сказал я, протягивая желтую кобуру.
– Это с которого? Не с того ли, который на моторе летел? – спросила она с любопытством.
– Ну вот зачем так меня оскорблять? Нет, оружие того летчика у Степанова. Это с пилота «юнкерса».