Страница 21 из 58
В Белоруссии проблем с водой никогда не было, тем более в таком районе, где везде болота. Так что овражек отыскался быстро, как и текущий по нему ручеек. Попробовав воду на вкус, я решил, что она нормальная, пить можно. После чего, набрав воды и вернувшись в лагерь, лег отдохнуть, ожидая подъема, но отдохнуть мне не дали.
Подошедший Слуцкий присел рядом и тихо попросил:
– Сыграй нам что-нибудь. Людям это нужно.
– Хорошо, – кивнул я. Встав, подхватил инструмент и, заняв удобное место посередине лагеря, чтобы все меня слышали, откинул стопоры и начал играть.
На что-нибудь веселое у меня не было настроения, поэтому играл спокойные мелодии, в основном из репертуара своего любимого певца. Расторгуева.
После «Березы» спел без музыкального сопровождения «Коня». Потом «Ребята с нашего двора», заменив Гагарина на Чкалова, «Улочки московские», «Ты неси меня, река». Учитель, что учил меня играть на гитаре, не тот, который на аккордеоне, сказал:
– Играешь ты хорошо, можно сказать, отлично, но мастером не станешь никогда, нет в тебе этой жилки, но вот поешь… Развивай, у тебя талант!
Я запомнил его слова и не бросил, всегда охотно откликался, если меня просили на какую-нибудь вечеринку прихватить гитару или аккордеон.
Сейчас хмурые лица бойцов разгладились, слушая меня. Скажу честно, никогда не встречал таких внимательных слушателей. Они буквально впитывали каждое мое слово. А я вспомнил еще одну песню, из кинофильма «Путь к причалу»:
Меня в конце песни оборвал прибежавший часовой, который быстро сказал:
– Немцы… Цепью идут! Как раз с той стороны, откуда вы пришли, товарищ сержант.
– Уходите, мы вас прикроем, – неожиданно сильным и твердым голосом приказал капитан.
– Меня тоже к пулемету, не ходок я, не уйду, – почти немедленно крикнул Курмышев.
Пока бойцы готовили пулеметную позицию и укладывали у пулемета раненых, остававшихся прикрывать нас, я быстро собирался. Вещмешок за спину, аккордеон на левое плечо, поправить гранату, больно врезавшуюся в живот, и посмотреть на смертников, запоминая их.
– Прощайте, братцы… и спасибо вам за все! Уходим! – крикнул Слуцкий, вешая на плечо планшет капитана и держа в руках портфель. И мы побежали.
Минуты через три сзади резко вспыхнула стрельба, которую перекрывал одиночный пулемет, бивший длинными очередями. Через некоторое время к нему присоединилось еще несколько, потом все смолкло.
Как только стрельба стихла, мы все остановились и прислушались.
– Все, кончились наши, – со всхлипом сказал стоящий рядом Демин.
– Не стоять! Уходим! – приказал сержант, и мы побежали дальше. При первых минутах мне как-то не до того было, чтобы следить за дорогой, но через некоторое время я присмотрелся и понял, что мы делаем большой крюк и возвращаемся к тому полю, где я убил немецких танкистов. Дальнейший путь к фронту шел только через него. А на обход требовалось слишком много времени, которого у нас попросту не было.
Вышли мы к дороге километрах в шести от танка. Немцев не было, но вдали слышался приближающийся гул моторов.
– Пропускаем, – скомандовал Слуцкий.
Мы пропустили три грузовика, полных солдат, про-ехавших в сопровождении двух мотоциклов, и, осмотревшись, перебежали через дорогу и нырнули в рожь. Двигаться долго, осторожно, а где и вообще по-пластунски, когда по еще видной дороге проезжали машины. Диск солнца уже касался горизонта, когда мы отошли от дороги километров на восемь. Вокруг было одно только поле, пересекаемое полевыми дорогами, по которым изредка проезжали машины и мотоциклы, из-за чего нам приходилось прятаться.
– По своей земле, как крысы прячась, идем, – всхлипнул Демин.
– Ничего, боец, будет и на нашей улице праздник, – успокоил его Слуцкий, услышавший красноармейца.
Шли мы всю ночь, обходя деревни и хутора, с которых нас изредка облаивали собаки, те, которые чуяли и были живы. Под самое утро перед нами выросла темная стена, оказавшаяся лесом.
– Идем в глубь километра на два и встаем на отдых, – скомандовал сержант.
Найденная нами полянка была просто идеальной для привала, но она оказалось занята. Услышав редкое мычание и увидев туши коров, я с неудовольствием понял, что тут целое стадо.
А вот бойцы обрадовались: есть хотелось всем, три последних банки тушенки мы схарчили за пару минут на одном из предыдущих привалов.
– Стой, кто идет? – окликнул нас тоненький детский голосок.
– Свои! – немедленно откликнулся сержант.
– Какие такие свои? – спросил уже другой голос, явно старика, с той стороны долетел отчетливый звук взводимых курков.
– Советские бойцы, – ответил сержант.
– Ну подходь, если действительно свои.
При свете костра тускло сверкнули стволы двустволки, которую дед Апанас продолжал держать в руках.
– К своим, значит, идете? Отступаете? – спрашивал он.
Я сидел в стороне, кушая хлеб с салом, изредка отхлебывая горячего чая из кружки, и с интересом прислушивался к разговору.
– Отступаем, – как эхо, вздохнул сержант.
– Задание у нас: как можно быстрее пробиться к нашим и доставить им разведданные.
Сидевшие рядом четверо пионеров – три пацана и девчонка лет тринадцати – два Ивана, Олег и Ольга – оживились.
– Разведданные – это серьезно. Покажу я вам одну тропку, о ней мало кто знает, километров тридцать пройдете, никого не встретите. Места там глухие, болотистые.
– Может, вы с нами, дорогу покажете?
– Да куда мне? Видите же, с колхозным стадом. Велели гнать на восток, помощников вот дали, пионеров из нашей школы. А тут самолеты, прямо по коровам стреляют, ироды, вот я и загнал их сюда. Как к дороге не поедем, так немцы одни, второй день стоим, двинуться не можем, много пораненной скотины.
– Понятно, – сержант даже и не пытался скрыть своего разочарования.
– А вы летчик? – спросила у меня девочка.
– Летчик.
– А у нас самолет есть, – как припечатала она, отчего я поперхнулся.
– Гхде?.. кхе… кхе. Спасибо, – со стоном кивнул я Демину, хорошенько врезавшему мне по спине, забыв о ране.
– У нас над селом бой был. Вот один из самолетов и сел на луг в километрах пяти от села, – ответил вместо девчонки дед, сворачивая цигарку.
1
Группа «Любэ» и Сергей Безруков.