Чертоги демонов

Он крался. По крайней мере надеялся, что его не слышно. Автомат, подобранный среди трупов и искорёженной техники, казался непомерно тяжёлым, а мушка плясала, когда он пытался прицелиться Миланье в голову.

На что он надеялся? Чего хотел получить в конце? Это?

Он знал ответ и знал, что требует от него долг.

Но Миланье, казалось, даже не замечала его. Продолжала сидеть спиной и разглядывать равнины. Только её голос показал Кенту, что она уже знает о его присутствии.

- Говорят, что здесь, под равниной, спит крепко титан, который устал от суеты и построил себе дом под землёй, - тихо сказала она. – Если загадать желание, стоя здесь, то он может услышать его во сне и исполнить.

Кент медлил.

- Знаешь, что я пожелала? – тихо спросила Миланье. Она что-то держала в руках, но Кент не мог понять, что именно.

- Что? – хрипло поинтересовался он, не сводя с её головы мушку.

- Чтоб никогда этого не было, – словно обдумывая собственные слова. - Чтоб никогда не существовало врат, которые соединили наши миры…

- В том, что здесь произошло, виноваты не они, - тихо перебил Кент, не спеша приближаться.

- …и чтоб не существовало меня, - закончила Миланье.

Они замолчали. Налетевший ветер тихо прошумел у обоих в ушах и скрылся в долине, лишь растрепав волосы Миланье.

- Они убили Роро и Мису. Отрезали им головы и навесили их на свои повозки, словно трофеи. Моих… - она задрала голову верх и глубоко вдохнула, успокаиваясь и беря себя в руки. Помолчала немного, о чём-то задумавшись. – Я была слишком самоуверенной, и мне действительно легко было говорить. Я так и не смогла сказать, что прощаю малумов, увидев мёртвыми тех, кто мне так дорог…

Миланье шмыгнула носом.

Они вновь стоят, и вновь секунды растягиваются в минуты, которые тишиной опускаются на это место. Не слышно ни рёва двигателей, ни выстрелов. Глядя на поле, чувствуется лишь грусть от того, как много погибло здесь тех, кто хотел защитить свой мир.

- Теперь я понимаю, что вы чувствуете, когда видите людей в виде сувениров или пищи для других. Правда, только как сама потеряла своих.

- Зачем, Миланье? Нахрена ты это сделала?

- Я не знаю… - тихо ответила она. – Я их увидела, и мне стало так больно. Так грустно и одиноко, словно я оказалась единственной в этом мире. Возненавидела всей душой тех, кто сделал это с любимыми мне. Я просто позволила своей боли захватить меня всю. Я не сдержалась, больно было так, что мне словно выкручивали сердце, почему я закрыла глаза и…

Она вздохнула, словно говоря: вот я и здесь.

- Позволила силе овладеть собой, но даже когда я убила всех малумов, мне не стало легче. Осталась лишь боль, грусть и одиночество. Я ничего не исправила и сделала лишь хуже, - замолкла на пару секунд и продолжила. – Я рада тебя видеть, Кент, рада, что ты пришёл. И я знаю, что ты хочешь сделать, Кент.

- И ничего не предпримешь? – поинтересовался он недоверчиво. – Не будешь сопротивляться?

- А смысл? – в первый раз с начала их разговора она обернулась к нему.

Глаза блестели от слёз, а на губах была слабая улыбка. Кента слегка передёрнуло от того, что он увидел в её руках. Голова, но, судя по рогам, явно не человеческая. И принадлежала женщине, если судить по длинным волосам. Она гладила её, словно какую-то домашнюю зверушку.

- Зачем жить дальше, Кент? У меня никого не осталось, всё разрушено, а так желаемая сила стала моим самым страшным проклятием, которое я не могу контролировать. Скажи, ради чего жить?

Миланье была ребёнком, но её суждения не соответствовали её возрасту. В них была обречённость человека, которому всё надоело. Который устал и хочет одного – ничего. Её слова сбили Кента с толку.

- Ради того, чтоб жить дальше, - неуверенно пробормотал он.

- И ты веришь в это? – утёрла она сопли из-под носа. – Когда всё мертво и всё разрушено. Ради мести? Чтоб убить как можно больше врагов, отобрать как можно больше жизней? Я не понимаю, Кент, просто не понимаю этого. Я хочу жить там, где царит мир и добро, там, где я люблю свою семью, сестёр, маму и многих других, а не там, где я мечтаю убить всех. Но теперь их нет, а я чувствую это желание внутри себя, и мне страшно. Страшно, что однажды я стану похожей на монстра. Похожей на тебя.

- Я не живу ради мести или желания убивать других, - покачал Кент головой.

- А ради чего живёшь ты, Кент? Зачем ты идёшь по нашим землям и убиваешь нас, если не ради мести? И… я уже спрашивала тебя, но может теперь ты ответишь мне, под конец: зачем ты воюешь?

- Ради… - и тут Кент осёкся, словно наткнулся на стену внутри себя самого. – Ради того, чтоб чувствовать себя живым.

Миланье удивлённо посмотрела на него, словно услышала откровение. Она не понимала, была слишком мала для этого и не имела жизненного опыта, чтоб всё проанализировать и сложить. И, скорее всего, она единственная будет знать правду о нём.

- Я воюю не потому, что мне это нравится, не ради товарищей с человечеством или мести, - пробормотал Кент. – Не потому что меня прельщают деньги за это дело или я получаю удовольствие от убийств. Просто так я чувствую себя живым.

- Но почему? – не понимала Миланье.

- Только там, где мне приходилось бороться за жизнь, когда все вокруг умирают, где она может оборваться в любую секунду, я чувствовал, что хочу жить дальше. Страх смерти помогал мне найти смысл жить дальше. Но каждый раз, стоило мне уйти от этого дела, как я тут же терял смысл существовать. Только когда смерть нависала над моей жизнью, я чувствовал, что хочу выжить.

Миланье молча смотрела на него, после чего неожиданно рассмеялась, утирая слёзы с глаз.

- Какая странная причина! Но теперь я… кажется, понимаю тебя, - улыбнулась она и вновь повернулась к нему спиной. Миланье нравился этот вид. Не разрушенные и раскиданные повсюду бронированные повозки малумов, а равнина, что уходила за горизонт. – Тогда я помолюсь за то, чтоб ты обрёл свой смысл жить, помимо войны.

- Лучше помолись, чтоб для тебя всё закончилось хорошо, - ответил Кент.

- Незачем, - без страха ответила Миланье. Она видела в смерти избавление от собственных страданий. Для Миланье это было как ещё одно путешествие, и она скорее желала её, чем боялась. – Пусть я и ребёнок, но тоже знаю, что ты должен сделать, ведь такова воля твоих господ и народа. Нельзя прощать за смерть своих врага. Мы бы тоже не простили. Да и я не могу контролировать силу. И мне больно, когда я вспоминаю, что случилось с моей семьёй и близкими. Мне некуда идти, больно и грустно. Теперь я тоже не хочу жить, потому что не вижу смысла.

- Ты просто ребёнок, который ничего не понимает, - покачал он головой.

- А дети не могут чувствовать и желать искренне? Я ребёнок, но мне тоже грустно, больно и одиноко так же, как и тебе. Нас с тобой отличает только возраст.

- И жизненный опыт, Миланье.

Они замолчали. Миланье больше не хотела и не собиралась продолжать разговор. Она поцеловала в лоб уже подгнившую дурно пахнувшую голову той, кто заботился о ней наравне с матерью, и аккуратно положила рядом с собой.

- Это не имеет значения. Теперь уже ничего не имеет значения. Правда в том, что мы враги, мы просто обязаны друг друга убивать, и ты это знаешь, - спокойно ответила она.

Теперь Миланье просто ждала собственной смерти. Ей было грустно, но и в то же время спокойно от того, что всё скоро закончится. Она так хотела посеять мир, но собственными руками убила сотни малумов, если не больше. Заслуживает ли она жизнь после этого? После того, как её даже приняли к себе, а она всех убила?

Так будет лучше для всех, - подумала она, и эта мысль как вызвала у неё улыбку, так и скребнула сердце. – Я хочу быть до последнего той, кто достоин носить второе имя Пеймон.

Но время шло, а темнота не наступала. Миланье начала нетерпеливо ёрзать на месте, страх, вроде как ушедший, возвращался к ней, заставляя трепетаться её сердце всё сильнее и сильнее.