Копия моего мужа

— Пристегнись, — кивает Тахиров в сторону ремня, и я его слушаюсь.

Я бы хотела его никогда не знать. Или знать, но при других обстоятельствах. Например, тогда, когда у нас с Тимуром родилась бы дочка и в один прекрасный момент мы представили бы её перед всеми родственниками. И рядом с мужем мне было бы гораздо спокойнее переносить знакомство с его братом-близнецом. Я может бы поразилась их схожести, отметила идентичность, сказала бы по этому поводу пару фраз и на этом всё. Я не краснела бы, не запиналась. Не стояла бы на коленях перед Рустамом и не думала о том, что только от этого мужчины зависит чья-то очень важная для меня жизнь.

Мы выезжаем на загородную трассу и тут же встаем в затяжную пробку. Рустам негромко ругается, откидывается на спинку сиденья и тянется рукой к магнитоле, включив радиостанцию. Его движения и манера ругаться во время пробок настолько напоминает мне Тима, что я забываюсь. Хочу дотронуться до его руки с крупными венами, хочу вложить свою руку в его ладонь. Хочу почувствовать тепло исходящее от него. Потому что в последний раз я трогала руку Тима, когда она была насквозь холодной, а сам он лежал в гробу и больше не мог меня согреть.

Салон заливает спокойная мелодия и я будто пробуждаюсь. Понимаю, что этот мужчина со строгим лицом не мой муж. Понимаю, что взять его за руку было бы полнейшей глупостью. Чтобы справиться с эмоциями смотрю в окно и мечтаю поскорее доехать до роддома. Отсюда недалеко, я знаю.

Боковым взглядом замечаю, как Рустам тянется к телефону. Сосредоточенно листает экран, задумывается, хмурится, словно он думает и размышляет о чем-то важном. Или ему что-то важное и откровенное пишут. Я смотрю на него чуть дольше чем планировала, пока он не поднимает на меня свой взгляд. Тут же блокирует телефон и опускает его на приборную панель.

Наконец пытка заканчивается и пробка рассасывается. Не возникает необходимости слушать убийственное молчание. Рустам останавливает автомобиль у центрального входа роддома и переводит взгляд на верхний этаж. Так уверено, словно он точно знает в каком окошке находится моя Надюшка. Ведь не знает же? Не за чем ему знать…

— Спасибо, что подкинул, — дергаю за дверную ручку.

— У Михаила сегодня выходной, поэтому если я не успею забрать тебя — вызови такси, — он протягивает мне конверт и я удивляюсь ещё больше. — Там безлимитная банковская карта. Можешь снимать наличку, тратить столько сколько понадобится.

Так как Рустам не отвечает на мои благодарности, в этот раз я решаю просто кивнуть в знак согласия и понимания его слов. Плавно и грациозно выхожу из автомобиля. Заставляю себя не поворачиваться назад, не смотреть ему вслед. Но каким-то шестым чувством понимаю, что сам Тахиров провожает меня взглядом, судя по нехарактерному жжению в области спины.

***

— Вы можете сменить подгузник своей дочери, — произносит медсестра, протягивая мне малышку.

Впервые. Впервые за те дни, которые моя Наденька живёт на этом свете.

Вот уж странность — я всегда думала, что с ребёнком управляться проще простого. Что это на уровне инстинктов — заботиться о своём ребёнке, мыть, купать, кормить. Но сейчас я кажусь самой себе совершенно беспомощной, потому что я боюсь навредить Надюше, боюсь сломать. Когда мои пальцы касаются её головки с пушистыми волосками уже привычное тепло расходится по венам. Попадает прямиком в сердце и остается там навсегда. Это безусловная любовь. Это что-то, что не похоже на остальные чувства. Даже наши с Тимом. Я понимаю, что любовь к дочери выражается ярче, сильнее, красочнее.

— Вы поможете мне сменить ей подгузник? — спрашиваю с дрожью в голосе.

Глупая неопытная мамаша… Но в глазах медсестры нет осуждения. Она смотрит по-доброму и улыбается.

— Конечно.

Я нахожусь с малышкой до самого вечера. Забочусь о ней, делаю всё то, что обычно делают мамы. Вот только время неумолимо бежит, и медсестра просит покинуть меня отделение, потому что на ночь здесь оставаться нельзя. Я в последний раз целую сладкую макушку и мне на секунду кажется, что моя девочка всё-всё понимает, потому что как только я ступаю за порог она раздается негромким, но требовательным плачем. Я рвусь назад, но медсестра отрицательно мотает головой.

— На сегодня всё. Она поплачет немного и перестанет.

И мне приходится уйти. Я стою за дверью и беззвучно глотаю слёзы. Сдерживаю себя, чтобы не впасть в истерику и отхожу от палаты только тогда, когда особенный для меня плач стихает. Душа рвётся на мелкие кусочки, моё сердце отныне и навсегда там, рядом с дочкой.

Я выхожу на темную и холодную улицу и только сейчас понимаю, что так и не вызвала такси. Набираю номер, смотрю в окна, где должно быть лежит моя малышка. Думаю о том, что не так всё должно было произойти. Не так. Мы с Надей давно должны были быть дома… Я кормила бы её грудью, слушая характерные причмокивания. Я дышала бы ею, жила. И Тим точно разделял бы мою всепоглощающую любовь к ней.

***

Вернувшись домой я понимаю, что хозяин дома всё ещё не приехал. Ира предлагает поужинать, но я прохожу мимо неё и закрываюсь в комнате. Падаю на кровать, кладу голову на подушку. Веки наливаются тяжестью и я начинаю проваливаться в сон. Сон, который вначале тесно связан с реальностью. С тем, как именно произошёл мой второй раз с Тимуром.

Во время выступления я нахожу взглядом его. Хозяина клуба. Танец подходит к концу, а он только-только появляется. Кивает в сторону своего кабинета и как только я заканчиваю выступление, то тут же бегу к нему. Не знаю откуда берётся это желание к постороннему человеку, с которым мы даже не разговариваем, но меня к нему беспрекословно тянет.

В его кабинете играет тихая музыка. Тимур стоит опираясь бёдрами о стол. Смотрит как я нерешительно топчусь на месте и опускаю глаза в пол. А дальше… дальше сон начинает прерываться и сбоить.

— Что ты любишь делать больше всего, Лера? — я поднимаю глаза на Тимура и прищуриваюсь.

Голос низкий, с хрипотцой. Мы же никогда не разговаривали…

— Танцевать, — отвечаю без сомнений, потому что танцы — моя жизнь.

Была. До рождения дочки.

— Так танцуй, девочка. Танцуй, — усмехается он и я всё чётче осознаю, что на месте Тимура стоит Рустам.

Глава 22

В суете прошедших дней звонок от Иракли звучит для меня достаточно неожиданно. Я снимаю трубку как раз в тот момент, когда пакую наши с Надюшкой вещи. Неделю назад меня вместе с дочерью перевели в отделение патологии новорожденных, где мы продолжили знакомится с крохой поближе. Теперь я не боюсь оставаться с ней наедине и могу давать мастер-классы по смене подгузников.

Буквально вчера врач-неонатолог дал добро на перелёт в Тель-Авив, в медицинский центр Зив, где с Надюшей продолжат заниматься профессионалы. Сейчас, когда от врачей зависит будущее моей дочери я готова довериться им и беспрекословно подчиняться, потому что знаю — сама я её не вытяну. Через несколько часов у нас самолёт, поэтому вещи я пакую в спешке.

— Слушаю, — рявкаю в трубку в тот момент, когда никак не могу найти присыпку.

Совсем не знаю, куда она подевалась. Дочка в этот момент лежит в кроватке и наблюдает за нерасторопной мамашей.

— Лера, добрый день, — звучит в трубке добродушный знакомый голос. — Это Иракли.

В последние недели на меня столько всего свалилось, что я совершенно о нем забыла. А он обо мне — нет. Наверняка друг Тимура звонит потому, что у него для меня появилось хорошее предложение, которое сейчас, увы, я никак не могу принять. Надо было позвонить ему раньше, предупредить, что мои планы изменились. Что теперь на кону — благополучие дочери и у меня уже есть человек, который принялся нам помогать.

— Добрый день, Иракли, — выдыхаю и продолжаю поиски.

В тумбе, на подоконнике, под кроватью. Куда же она запропастилась?

— Я выполнил все то, что обещал, — произносит друг Тимура. — Квартира на Патриарших прудах, n-ная сумма денег на первое время. Должно хватить. Мы с ребятами всячески способствовали тому, чтобы вдова нашего друга не бедствовала.