Страница 1 из 56
I
ГЛАВА
Я слышу хруст черепа перед тем, как его кровь попадает на меня. Задыхаюсь и быстро делаю шаг назад на тротуар, но мои каблуки не достают до бордюра, я хвастаюсь за табличку «Парковка запрещена», чтобы прийти в себя.
Мужчина был возле меня несколько секунд назад. Мы стояли в толпе, ожидая, когда загорится зелёный свет, но он вышел на дорогу, что привело к столкновению с фургоном. Я бросилась вперёд, в попытке остановить его, но он упал. Перед тем, как его голова попала под колесо, я закрыла глаза и услышала звук, напоминающий вылет пробки из бутылки шампанского.
Невольно он тянется к своему телефону. Вероятно, это побочный эффект. Вот так и случается мгновенная смерть.
Люди вздыхают, но никто не кричит. Водитель выпрыгивает из грузовика и сразу же оказывается на коленях возле тела мужчины. Я отхожу подальше от этого происшествия, пока несколько человек спешат на помощь. Мне не нужно смотреть на тело, чтобы понять, что он не выжил. Моя некогда белая рубашка теперь вся в крови, и я понимаю, что гроб ему пригодится больше, чем «скорая помощь».
Поворачиваюсь, чтобы уйти отсюда, найти место и перевести дух, но знак на пешеходном переходе загорается зелёным светом, и толпа, принимая это во внимание, не даёт мне возможности плыть вверх по течению этой Манхэттенской реки. Некоторые даже не отрывают глаз от своих телефонов, проходя мимо этого происшествия. Жду, когда рассеется толпа. Оглянувшись назад, стараясь не смотреть на мужчину, вижу, что водитель стоит сзади, широко раскрыв глаза, и смотрит в телефон. Около трёх или четырёх человек оказывают ему помощь. Остальные же наблюдали за этим с нездоровым интересом, снимая ужасную сцену на телефоны.
Если бы я всё ещё жила в Вирджинии, то всё сложилось бы совершенно по- другому. Многие бы остановились. Началась бы паника, кричали бы люди, а съёмочная команда появилась бы в считанные минуты. Но здесь, в Манхэттене, пешеход, сбитый автомобилем, случается так часто, что это не больше, чем неудобство. Задержка в движении для одних, катастрофа − для других. Вероятно, эти случаи даже не попадают в печать.
Как бы не беспокоило меня равнодушие некоторых людей, но по этой причине я переехала в этот город десять лет назад. Таким, как я, лучше жить в мегаполисе. Состояние моей жизни не имеет значения в этом месте. У большинства людей здесь есть гораздо более жалкие истории, чем мои.
Здесь. Я невидима. Ничего не значу. Манхэттен слишком переполнен, чтобы обращать внимание на меня, и я люблю его за это.
— Вы ранены?
Я бросаю взгляд на мужчину, который дотрагивается до моей руки, между тем разглядывая мою блузку. Растущее беспокойство появляется на его лице, когда он осматривает меня с ног до головы, выискивая травмы. Его поведение сразу выдаёт в нём закоренелого ньюйоркца. Должно быть, он живёт здесь, но откуда бы он ни был, это место не вытеснило сострадание к кому-либо.
— Вы ранены? — спрашивает он снова, поглядывая на меня всё это время.
— Нет. Это не моя кровь. Я просто стояла рядом, когда… — слова замерли на губах. Я только что видела, как умер человек. Я была так близко к нему, на мне следы его крови.
Я приехала в этот город, чтобы быть невидимой. Это то, над чем я работаю, пытаюсь стать такой же прочной, как и бетон под моими ногами. Но у меня ничего не выходит. Чувствую, как всё, чему я только что была свидетелем, оседает у меня в животе.
Я прикрываю рот рукой, но быстро одергиваю, когда ощущаю что-то липкое на губах. Ещё кровь. Смотрю на свою блузку. Как много крови. Хватаюсь за блузку и снимаю её, но она прилипает к коже в тех местах, где начинает высыхать кровь.
Кажется, мне нужна вода. Моя голова начинает кружиться, и мне хочется потереть лоб, нос, но я боюсь дотрагиваться до себя. Вглядываюсь в мужчину, который всё ещё держит меня за руку.
— У меня есть что-то на лице? — спрашиваю его.
Он поджимает губы и отводит взгляд, рассматривая улицу. Показывает в сторону кафе, которое находится недалеко от нас.
— Там есть уборная, — говорит он, придерживая меня за спину, одновременно ведя в том направлении.
Смотрю через улицу на здание «Пантем Пресс», куда я направлялась до столкновения. Я была так рядом. В пятнадцати или двадцати футах от встречи, на которой мне необходимо было присутствовать. Интересно, а сколько футов нужно было преодолеть мужчине, прежде чем он умер?
Когда мы подошли к кофейне, незнакомец придерживает для меня дверь. Девушка, с кофе в каждой руке, пытается протиснуться мимо меня в дверном проёме, пока не видит мою блузку. Она торопится отойти для того, чтобы пропустить нас вперёд. Я направляюсь в уборную, но дверь заперта, поэтому он толкает дверь в мужской туалет и делает мне знак следовать за ним.
Не запирая за нами дверь, он подходит к умывальнику и включает воду. Я смотрю в зеркало и с облегчением вижу, что всё не так плохо, как я боялась. Было всего несколько капель крови на щеках и бровях, которые начинают темнеть и высыхать. Но, к счастью, была испачкана только блузка.
Мужчина протягивает мне влажные салфетки, и я вытираю своё лицо, в то время как он смачивает ещё одну пригоршню. Я чувствую запах крови. Спёртый воздух возвращает меня к тому времени, когда мне было десять. Запах крови был настолько силён, что я помню его все эти годы.
Я пытаюсь задержать дыхание от приступа тошноты. Мне бы хотелось снять блузку прямо сейчас. Дрожащими руками расстёгиваю её, снимаю и кладу в умывальник. Я позволяю воде сделать своё дело, пока я беру влажные салфетки и вытираю кровь с моей шеи.
Он направляется к двери, но вместо того, чтобы дать мне уединиться, пока я стою не в самом привлекательном бюстгальтере, он закрывает дверь, чтобы никто не вошёл.
Это возмутительно и мне становится не по себе. Я напряжена, поэтому я наблюдаю за ним в отражение зеркала.
Кто-то постучал.
— Оставайся здесь, — говорит он.
Я немного расслабляюсь, утешенная мыслью о том, что кто-то услышит мой крик, если что-то случится. Сейчас я сосредоточена на крови, пока не буду уверена, что всё вытерла с шеи и груди. Следом я осмотрела свои волосы, поворачивая голову слева направо, но обнаружила только незакрашенные тёмные корни.
— Вот, — говорит он, перебирая последнюю пуговицу на своей свежей, белой рубашке.
— Возьми.
Он уже снял пиджак, который теперь висит на ручке двери. Расстёгивает рубашку, под которой виднеется белая майка. Мужчина атлетически сложен и выше меня. Его рубашка велика. Я не могу прийти так на встречу, но у меня нет другого выхода. Беру его рубашку, когда он протягивает её мне. Хватаю ещё несколько влажных салфеток и протираю свою кожу, затем выбрасываю их и начинаю одеваться. Я выгляжу нелепо, но, по крайней мере, не моя кровь оказалась на чьей-то рубашке. Ну, хоть что-то хорошее.
Я выжимаю блузку и понимаю, что её уже не спасти, поэтому бросаю её в мусорную корзину. Затем, я отключаю воду и смотрю на своё отражение. Пара усталых, пустых глаз взирают на меня. Они поменяли цвет с зеленовато-карего до тёмно- коричневого от того увиденного ужаса. Я потираю щёки ладонями для того, чтобы
придать им цвет, но это бесполезно. Я выгляжу подобно смерти. Я прислоняюсь к стене и отворачиваюсь от зеркала. Мужчина сжимает галстук, кладёт в карман пиджака и некоторое время рассматривает меня.
— Я никак не могу понять, вы сейчас спокойны или потрясены. Я не в состоянии шока, но и не спокойна.
— Я не уверена, — признаю я. — А с вами всё хорошо?
— Я в порядке, — отвечает он. — К сожалению, я видел похуже этого.
Я наклоняю голову, пытаясь проанализировать его загадочный ответ. Он отводит взгляд, и это заставляет меня ещё пристальней смотреть на него, задаваясь вопросом, что он мог увидеть хуже, чем череп под колесом фургона. Возможно, он житель Нью-Йорка или работает в больнице. У него вид осведомлённого человека, который часто помогает людям и отвечает за них.