Берсерк

За день лошади преодолели, по моим приблизительным подсчетам, где-то около пятидесяти километров. Воин нянька не оставлял надежды на то, что я его услышу или же скажу что-то внятное. Он по долгу говорил со мной и периодически проверял, не прикидываюсь ли я глухим. Заходил мне за спину и ударял молотком о какую-нибудь железку. Смотрел, вздрагиваю я от громкого звука или нет. Я не вздрагивал, потому что, в самом деле, ничего не слышал, зато видел боковым зрением, как от стучал. С молчанием было проще, он это проверить просто не знал как, не пытать же меня для этого.

На ночь нянь развёл большой и жаркий костёр, чтобы я не замёрз до утра. Он вообще меня всячески оберегал, словно бы я был для него родным человеком. Глядя, как он обо мне заботится, я пришёл к выводу, что он явно принимает меня за кого-то другого, но точно не за собственного сына. Каков бы ни был двойник, с родным сыном его не спутаешь, если, конечно, видишь хорошо.

Расположившись возле костра в полу сидячем положении и глядя на огонь, я думал, что мне делать дальше. Показать, что я не тот за кого он меня принимает или продолжать, делать вид, что всё хорошо и я именно тот, кем он меня считает. В итоге решил, пока оставить всё как есть, а там видно будет.

Утром мы продолжили движение на север. Местность постепенно стала меняться. Если до этого мы огибали почти лишённые растительности холмы и спускались в овраги, сейчас стало больше попадаться равнин, чаще покрытых густым хвойным лесом. Дорога стала петлять меньше, так как была проложена через этот лес искусственно, кто-то просто вырубил мешающие деревья. Приблизительно в полдень я увидел огромный дуб. На его мощных ветвях висели люди – повешенные! Мой нянь, подъехав ближе, остановил наш маленький обоз и, подойдя к дубу, осмотрел висельников. Придя к какому-то умозаключению, он кивнул, то ли узнав их, то ли согласившись с тем, что повесить их давно было надо. Вернувшись в сани, он как-то странно на меня посмотрел, видимо думая о том, что и меня могли бы повесить вместе с ними. Не знаю, чего он хотел добиться этим взглядом, но я его и здесь обломал, - кивнул, намекая что, если их повесили, значит за дело.

Часа через три мы добрались до деревни, это было первое поселение, которое я увидел за всё время нахождения в этом мире. Палатки полевого госпиталя не в счёт, как говориться – палатка – она и в Африке палатка, разница только в ткани из которой она сделана.

Вся деревня представляла собой три десятка убогих лачуг, сбившихся в кучу и обнесённых высоким частоколом. Деревенские жители заметили нас сразу, как только наши сани выползли из леса на поле перед деревней. Мы ещё не доехали, а нас уже вышли встречать. Несколько мужиков с топорами и деревянными вилами в руках вышли дорогу, преграждая нам путь.

Мой нянь остановил обоз и вышел вперёд, чтобы мужики смогли рассмотреть, кто стоит перед ними. Его узнали и вскоре мы оказались за частоколом и в теплом помещении. На меня убогого смотрели по-разному, открыто и тайком, кто-то с жалостью, а у кого-то во взгляде можно было прочесть – так тебе и надо – ублюдок! Я на всех смотрел одинаково, я же их всех впервые видел и уж тем более, не успел им сделать ничего плохого. Лишь чуть позже до меня дошло, что и здесь меня приняли за кого-то другого и этот другой, судя по всему, им много чего плохого успел сделать. Несмотря на это, жители нас накормили тем, что у них было и оставили на ночь.

Мои раны к этому моменту немного зажили, и я уже почти без помощи моего заботливого друга мог передвигаться. Далеко, конечно, не ушёл бы, но до туалета вполне мог дойти сам. Где-то в середине ночи меня в этот туалет как раз и приспичило. Я встал с широкой лавки, заменяющей кровать, набросил на плечи тулуп и вышел из крестьянской избы.

Сделав по направлению к туалету пару десятков шагов, каким-то шестым чувством почувствовал, что вслед за мной из дома ещё кто-то вышел. Обернувшись, увидел молодого парня, наматывающего концы крепкой верёвки на кулаки. Меня, судя по всему, собирались придушить, пользуясь тем, что я не слышу, не смогу позвать на помощь и самое главное, не смогу оказать особого сопротивления. Я, в самом деле, сейчас был не боец, после полученных совсем недавно ран в большом количестве. Конечно же, я мог закричать, и этим выдать своё притворство, но на моё счастье делать этого, не пришлось. Вслед за этим парнем из дома вышел мой заботливый нянь. Увидев его, парень сделал вид, что тоже вышел в туалет по малой нужде. Мой нянь ему не поверил и пригрозил кулаком.

За остаток ночи больше никаких попыток меня убить, никто не предпринимал, а рано утром мы, позавтракав, покинули деревню. На этот раз с нами отправились ещё двое мужиков, чтобы оказать помощь в дальнейшем пути. Ближе к полудню я стал мёрзнуть, несмотря на то, что погода оставалась достаточно теплой для зимы, по моим ощущениям температура была приблизительно в районе минус пяти градусов. Одежда, которую меня заставил одеть заботливый воин, была мне немного тесновата, а рукава рубашки и штанины были ещё и короткими. Сапоги тоже оказались немного малы, из-за чего зажатые словно в тиски ноги основательно замёрзли. Заметив, что я мёрзну, нянь остановил обоз и приказал мужикам развести костёр. Судя по тому, как они его слушались, я предположил, что он не простой смертный, имеет определенный вес в обществе, но не слишком высокий. В палатке госпиталя он кланялся перед начальством, здесь же мужики кланялись ему, но не слишком-то и низко, лишь из уважения.

За час, проведённый возле жаркого костра, я хорошо согрелся, даже шкуры с себя сбросил, чтобы не вспотеть. Также я выяснил, что мужики, сопровождающие нас, мне тоже кланяются, как и моему няньке, из чего напрашивался вывод, что человек, за которого они меня принимают, далеко не крестьянин. Вот только смотрели они на меня, если честно сказать, без всякого уважения во взгляде.

Слух ко мне так и не вернулся, из-за чего я сильно переживал. Оставаться глухим до конца жизни, мне очень не хотелось. Вскоре меня вновь усадили в сани, так как сам я пока этого сделать не мог, бинты с меня ещё не все сняли, приблизительно две трети осталось, и они сковывали движения.

Часа через два добрались до развилки, где повернули на право. Дальше дорога была хорошо наезженной, лошади пошли быстрее, а мой нянька почему-то стал заметно нервничать. Ещё через час я догадался почему. Впереди появилась конечная точка нашего трёхдневного путешествия. На холме стоял замок, не сказать, что большой и красивый, но точно замок. Это была первая увиденная мною здесь каменная постройка. Никаких башен с остроконечными крышами у замка не было. Он представлял собой простое большое здание высотой приблизительно около двадцати метров. Большие дубовые ворота этого замка для усиления были окованы железом, над ними в стене заметил несколько бойниц. Никакого рва вокруг и уж тем более подъёмного моста и в помине не было.

Обитатели замка заметили нас почти сразу и к тому моменту, когда мы до него добрались, нам открыли ворота. Пока подъезжали, я во все глаза рассматривал это монументальное строение средневекового зодчества. Оказавшись за воротами, понял, что замок построен в форме квадрата с довольно просторным внутренним двором.

– Добавить ещё один угол, и получится маленький пентагон, - подумал я, осмотрев замок как с внешней стороны, так и со стороны двора.

Никакой радости в глазах связанной с нашим прибытием, ни у кого из жителей замка я не заметил. Все мужчины смотрели с грустью, а женщины увидев нас, зарыдали. Минуты через две, меня аккуратно вынули из саней и перенесли в замок, в одну из комнат первого этажа. Мой нянька, бросив на меня короткий настороженный взгляд, вскоре скрылся из вида где-то в недрах замка.

Глава 3

Глава 3

В комнате я остался один, по-прежнему находясь в положении полулёжа. Предоставленный самому себе, я осторожно встал, находиться в таком положении уже просто не было сил, организм требовал движений. С этим у меня сейчас были определённые проблемы. Не только бинты стесняли, но и некоторые раны от резких движений вновь начинали болеть. Сделав два осторожных шага, я остановился, потому что увидел женщину. Она вошла в комнату не со двора, а из смежной комнаты, расположенной справа. Пару минут мы рассматривали друг друга. Я пытался понять кто она, а она, судя по всему, пыталась признать во мне того, за кого меня все принимали. На вид ей было приблизительно сорок-сорок пять лет, среднего телосложения, ростом приблизительно 160 см, волосы тёмно-русые, местами в них проявилась седина. Одета была просто, я бы даже сказал бедно, почти так же как были одеты женщины в деревне, но у тех одежда была вообще одни заплатки.