Страница 29 из 35
— Я не знаю, кто вы, благородный рыцарь, — заговорил он почтительно, — но вы вероятно знаете графа Жофруа… Эта девушка должна быть казнена сегодня, так как она покушалась на убийство графа… Граф сам хлопотал об этом… Вы можете сами спросить графа…
— Я не знаю графа Жофруа, — перебил его Фламелло, — но тебе вероятно известна эта история, а я хочу ее знать. Ты говоришь, что эта девушка покушалась на убийство?
— Совершенно верно. У графа много земли на окраинах Парижа, несколько десятков кварталов. Проездом когда-нибудь вы вероятно заметили небольшие деревянные домишки? Они почти все в той стороне выстроены на графской земле. Граф сдает свою землю в аренду бедным людям. Но граф любит роскошь и все увеличивал арендную плату, так что многие бедняки остались без жилищ. Эта девушка тоже вместе с отцом и матерью лишилась крова. Мать ее стала нищей, а она, встретив графа во время прогулки, обозвала его палачом и ударила тростью…
— Но ведь ты сказал, что она покушалась еще и на убийство?
— Так хотелось графу. Граф говорит, что трость могла быть отравленной или даже была отравлена; об этом вам самое лучше спросить у графа.
— Значит, ее будут казнить за оскорбление титулованной особы и покушение на убийство?
— Совершенно верно.
— Хорошо, — сказал Фламелло. — Тогда я тоже поеду за ее колесницей. Пусть также казнят и меня, если только на это у них хватит смелости и дерзости; я тоже думаю, что Жофруа не граф, а палач.
На лице офицера появилось смешанное выражение недоумения, страха, растерянности.
— Иди и делай свое дело, — сказал Фламелло.
Все с тем же растерянным выражением на лице начальник тюремной стражи стал на фланге конвоя и скомандовал идти.
Фламелло пропустил процессию мимо себя и двинулся следом в нескольких шагах расстояния от колесницы.
Небольшая площадь, застроенная высокими под черепицей, с узкими окнами, домами была полна народа.
Парижане собрались посмотреть, как отрубят голову оскорбительнице графа Жофруа.
Медленно двигалась колесница.
Солдаты расчищали дорогу. На солнце сверкали их алебарды. Слышались их грубые голоса: они не привыкли церемониться с народом.
Когда становилось особенно тесно, они пускали в дело древки алебард, толкая их окованными в железо концами кого попало и куда попало.
Фламелло ехал за колесницей, по-прежнему прямо сидя на своем коне, с опущенным забралом, с руками в кованых кольчатых перчатках, сложенными на луке седла. Ветер играл перьями на его шлеме.
Почему-то вдруг разнеслась весть, что колесницу сопровождает сам граф Жофруа.
Фламелло видел злые, полные ненависти взгляды, направленные в его сторону, слышал бранные слова, относившиеся к нему или к тому, за кого принимал его народ.
Слово «палач», как искры начинающегося пожара, раздавалось то там, то тут, точно летая над толпой из конца в конец по площади.
Иногда Фламелло взглядывал на девушку, сидевшую на своем позорном табурете на колеснице лицом к нему, и он чувствовал тогда, что его сердце бьется одним стуком вместе с сердцем народа, трепещет одною ненавистью к «палачу».
Уже недалеко оставалось до эшафота…
На его возвышении Фламелло увидел человека, одетого во все красное: в красном берете, в красном камзоле.
На полу лежал его короткий красный плащ.
Человек стоял, скрестив на груди сильные мускулистые руки, прислонившись спиной к перилам помоста и заложив нога за ногу.
Вокруг эшафота в один ряд сверкали алебарды.
Фламелло подумал, что правому суду незачем искать защиты у алебард…
Когда процессия приблизилась к небольшой площадке перед эшафотом, свободной от публики, конвойный офицер подошел к начальнику отряда, охранявшего эшафот, и с минуту беседовал с ним, несколько раз указав глазами на Фламелло.
Фламелло заметил замешательство на лицах обоих офицеров.
Потом офицер, охранявший эшафот, куда-то скрылся на очень короткое время и, появившись опять на своем месте, скомандовал своим солдатам сомкнуться в колонну головой к Фламелло.
Фламелло понял, что настала минута действовать.
Он поднял забрало и, повернувшись к народу, крикнул громко, на всю площадь:
— Вы знаете, что она невиновата, правосудие обмануто графом Жофруа!.. Скажи же свое слово, великий французский народ!
На площади настало гробовое молчание.
Потом в разных местах раздались отдельные возгласы:
— Смотрите, смотрите, это не он, не Жофруа!.. Это другой рыцарь!
И вдруг, словно шквал, пронеслось над всею площадью:
— Да здравствует справедливость! Долой Жофруа! Долой палача!
Все лица, все взоры были обращены на Фламелло.
Фламелло обнажил меч.
— За ним! — раздались голоса.
Оруженосец подал Фламелло щит и сам обнажил рапиру.
В конвой из толпы полетели камни. Несколько человек, у которых с собой оказались поясные ножи пробрались ближе к Фламелло и сгруппировались вокруг него.
Солдаты сделали было попытку атаковать Фламелло, но их алебарды, ударяясь о стальные латы рыцаря, только высекали искры.
А у Фламелло точно удесятерились силы. Его меч, честный меч старого Жофруа, наносил страшные раны.
Раздув ноздри, с налитыми кровью глазами стоял под ним его конь.
Люди, собравшиеся около Фламелло, завладевали оружием павших солдат, их алебардами и палашами и шились рядом с Фламелло.
Солдаты стали отступать.
— Спасайте девушку, спасайте девушку! Не теряйте времени! — кричали из толпы.
Фламелло повернул коня, подъехал к колеснице и помог девушке перебраться к себе в седло. Он выбрался из толпы и поскакал по улице, сопровождаемый своим оруженосцем.
А на площади толпа ломала помост.
С треском падали бревна и доски.
Казалось, не люди, а что-то стихийное, всесокрушающее бушевало на площади.
И, подобно раскатам грома, перекатывались из конца в конец несмолкаемые крики:
— Долой Жофруа! Да здравствует справедливость!
Прошло несколько дней после описанных событий.
В королевском замке происходил турнир.
На турнир собралось, кроме французских рыцарей, много иноземных, из Венеции, из Рима, из Мадрида, из Кракова, из Праги, из Варшавы…
Веяли перья на шлемах, сверкали дорогие доспехи, ржали кони в золотых и серебряных уборах, покрытые шелковыми, шитыми золотом попонами.
На трибунах для зрителей колыхались гирлянды цветов и зелени.
Среди рыцарей находился и Жофруа.
Именно для этого турнира он готовил свой дедовский меч.
Но в назначенный оружейником Винцентом Фламелло день слуги Жофруа, явившиеся в его мастерскую за оружием своего господина, не нашли ни самого оружейника, ни меча.
Винцент Фламелло исчез, неизвестно куда…
Вместе с ним исчез и меч.
Граф Жофруа должен был явиться на турнир с другим мечом.
Но все равно граф Жофруа успел уже одержать две победы над двумя венецианскими рыцарями на мечах и вышиб из седла копьем одного римского рыцаря.
Из лож для зрителей к ногам его коня летели букеты цветов.
Граф Жофруа стоял посредине арены, на которой среди цветов алели пятна крови его противников.
Он стоял один посреди арены, потому что больше не находилось рыцаря, пожелавшего бы скрестить меч с его мечом.
И уже придворный певец, с вдохновенным взором, с русыми кудрями, лежавшими волной на кружевах голубого колета, встал со своего места и готовился прославить имя его на струнах и в красивых стихах…
И уж отбросил за плечо край голубого плаща и перебирал пальцами струны гитары…
Но в это время раздался звук рога, возвещавший о прибытии нового рыцаря.
Взоры всех обратились в ту сторону, откуда он должен был появиться.
И он въехал величественно и тихо на вороном коне в красной попоне. Темным блеском переливали его стальные латы и шлем.