Страница 12 из 35
И все маленькие, все маленькие, голубенькие, зеленые — всякие.
И вся поляна на месяце, вся в свету — горит роса по всей поляне; от деревьев синие тени лежат. Засохший дуб по средине поляны — весь на тени вышел с суками; с ветками, как нарисованный.
И сидит это значит дед над дубом, то туда поглядит, то туда, все равно, как учитель или дядька… Потом возьмет и погрозит хворостиной: …
Даром что старый — все видит.
Он, знаете, русалки, а тоже иной и пошалить захочется.
Борода рассказывал, выскочила, говорит одна — сейчас — хлоп в ладоши и пошла в присядку — настоящего, говорить, трепка, — и где только научилась…
А это не полагается.
Ну дед сейчас и погрозит.
Да. Увидели Бороду русалки, окружили. А дед сейчас встал.
— Что, — говорить — такое?
Насупил брови, как крякнет — будто сухой сук сломался.
Подошел — уставился на Бороду.
— Ты, — спрашивает — кто?
Потом видит — Колдун, значит — свой.
— Пожалуйте — говорит, — ко мне и будем знакомы…
Вон как.
А русалкам говорит:
— А вы говорит, дочки нам не мешайте.
— Нет, — говорит Борода, — я именно потому и пришел, что звала меня в гости одна из ваших…
— А какая? — говорит.
— А это, — говорит, — не могу знать, потому что имя не спрашивал; а, — говорит, — так ее можно узнать, что она заплыла к Кореню в пруд, а я ее выручил.
— Ага, — говорит дед, — очень хорошо; я знаю. Однако, — говорит, — покамест она разыщется, не присесть ли нам между прочим?
— Это можно, — говорит Борода.
Ну, сели под дубом. Сейчас у них разговоры, то, се.
— Как, мол, колдуете?
— Да ничего, поколдовываем…
Про других колдунов спросил, все как следует.
Видит Борода, — старик обходительный, не то что водяной…
— Дозвольте, — говорит, — узнать, как ваше имя, отчество?..
— Иван Григорич, — говорит.
— Вот, — говорит, — собственно я зачем к вам Иван Григорич, известно вам, есть такие приворотные травы?
— Как же-с, как же-с, — говорит…
Ну и сейчас у них, как скажем, сошлись два аптекаря: шу-шу-шу, шу-шу-шу…
— Так-с, так-с, — говорит. — А это как?
— А это так… Возьмите, того-то, того-то, там дурману прибавьте…
— А не знаете-ли вы, между прочим, — говорит, — чего такого поядовитей, чтоб сразу действовало?
— Мало ли что есть, много, говорит, есть…
— А примерно скажем что?
— Да много.
— Да что? …
— Это, — говорит, — не всякому колдуну положено знать: иной, говорит по неопытности возьмет и перепустит…
— Ах, — говорит, — Иван Григорич, — как это можно…
— А вот, — говорит дед, — ах ночь какая хорошая…
Сейчас, значит, разговор переменил, потому что это правда, есть у них такие колдовства, что нельзя открыть всякому. По знакомству, конечно, еще туда-сюда, а то увидел человека в первый раз — и на тебе…
Все равно, пойдите вы в аптеку: — «Ах, дескать, господин аптекарь, дайте мне купоросного масла» — ведь не даст. Так и это.
А поговорить — отчего не поговорить?
Подумал — подумал Борода.
— Иван, — говорит, — Григорич!
— Что, — говорит…
— Вы, — говорит, — извините, а я, говорит, как собравшись в гости… Между прочим, говорит, не желаете-ли закусить?
Вынул сейчас штоф, сало, коржи…
— Для первого, — говорит, знакомства.
— Что вы, что вы — говорит.
— Ах, — говорит, — вы меня обижаете…
Ну, конечно, как он постоянно между господами, — пригляделся и знал, как и что — чтобы вышло деликатно.
— Милости прошу, — говорит.
Нарезал сальца, разломил коржи… (Сало то хорошее, розовое, от Святой осталось — совсем свежее).
Русалки, они знаете, и дед ихний — щи себе варят из щавеля, а после щей — земляника или клубника…
Да ведь нынче — щи, завтра щи — надоест…
Поглядел дед на сало, поглядел на коржи.
— Сами, — говорит, — откармливали?
А сам тянется, тянется к салу. Взял, кусочек.
— Сами? — опят спрашивает.
— Сам, — говорит. — Иван, — говорит, Григорич, а по рюмочке?..
— Соблазнитель вы — говорит.
Да; так и сказал. Усмехнулся.
Сейчас вынул Борода стаканчик, вытер, его свиткой, поглядел на свет — чисто.
Налил.
— Кушайте, — говорит, на доброе здоровье.
Выпил дед, закусил сальцем сощурил глаза, потом: «уф», — говорит, потер себя по груди и опят:
— Уф…
Крепкая была водка.
Выпил и Борода.
Тут откуда ни возьмись и та самая русалочка.
Видит Борода: веселая, разыгралась: глазки блестят, волосы разметались.
— Здравствуй, — говорит, — дедушка.
А дед сейчас:
— Поди-ка, — говорит, — дочка, принеси нам брусничного квасу…
Сбегала русалочка за квасом.
— Ну, — говорит дед, — теперь позвольте между прочим и мне потчевать.
Стали они пить квас; тут Борода и говорит:
— Ах, — говорит, я несчастный…
— А что, — говорит, — такое?
— А так — говорит, все равно вы не поможете.
— Да я для вас, — говорит, — что хотите!..
А тут сейчас русалочка:
— Когда бы, — говорит, — не Борода, так бы и осталась я в пруде у Кореня…
Вспрыгнула к деду на колени.
— Иван Григорич! — говорит, а сама обняла его за шею руками. — Иван Григорич!
Закрякал дед, задвигал бровями…
— Ну? — говорит. Представляется, что сердитый, а сам ничего: не гонит от себя.
— Он, — говорит, — Иван Григорич, добрый не то что другие колдуны…
— А, — говорить дед. Поглядел на Бороду.
— Дайте, — говорит, — мне вашу руку…
А Борода сейчас:
— А как же, — говорит, — насчет приворотного?
— Да видите, — говорит, — сказал бы я вам, да кто вас знает…
Однако, поглядел-поглядел на Бороду, усмехнулся.
— Ну, — говорит, — слушайте…
Перепрыгнула русалочка к Бороде, тоже шепчет.
— Слушай, дедушка!..
— Вот что, — говорит дед, — найдите вы дуб и березу, чтоб они вместе срослись, ну и пойдите туда ночью и отсеките топором коры, так чтобы топор сразу ударил по дубу и березе — чтобы одна кора вышла, только чтоб одна половина дубовая, а другая березовая… А когда будете рубить, то говорите: —«Як дуб з березою в корени ридно жывут, не разлучно, так щоб и вы дитки жылы й не тужылы, и щоб тоди тилько разлучылысь як дуб з березою в корени».
Рассказал все, как следует.
— Ну, а как, — говорит, — отсечете кору, сейчас ее оттопить и дать выпить кому нужно.
— А где ж, — говорит Борода, — такой дуб с березой найти?
А уж русалочка ему шепчет на ухо:
— Не бойся, — говорить, — дедушка, есть такой дуб, дескать, там-то и там-то…
Известно, они, русалки, везде бегают, все знают…
Ну, поговорили — договорили еще там сколько…
— Не хотите-ли, — говорит дед — отдохнуть? Прекрасная говорить тут есть полянка… Постели-ка, говорить, нам, дочка! …
Борода было туда-сюда, некогда дескать домой надо — куда тебе!
— В такую-то поздноту, — говорит, — еще ногу сломаете…
Подумал-подумал Борода.
— Что-ж, — говорит, — так и так… Спать, говорит, не хочется, а так полежать — отчего ж?
Лег, да и заснул…
И не помню, говорит, как заснул. Только лег ночью, а проснулся днем… Чувствую, — говорит, что-то горячо стало.
Открыл глаза, глядь день.
Блеск это от солнца, сиянье, даже глазам больно: прямо в глаза светить…
А погляжу-погляжу кругом — ни леса, ни русалок, ни деда — ничего! Одно поле… И лежу, говорит, около межничка, где вчера сидел… Что такое?..
Стал припоминать, как и что было. Ну хорошо, ну с дедом разговаривал, русалок видел, свою русалочку видел, квас пил, потом отдохнуть лег, а потом?..
Помню, говорить, как сквозь сон, будто качало меня что-то как в люльке или в лодке и будто пели около что-то, а больше ничего не помню…
А это, я думаю, как он заснул, его дед и велел русалкам вынести на поля…
Вы спросите: зачем?
А Бог его знает зачем. Может у них в ту ночь какая ревизия была — ну дед и боялся, чтоб не нашли чужого человека…