У

А они смотрели не столько внимательно, сколько растерянно, уж очень ловко превращала Людмила Львовна их детей в женихов и невест, казалось, что она может дать такой совет, что люди погрузятся в такую глубину любви, из которой никогда не выкарабкаться, в которой они забудут все – и пищу даже, и питье, кроме того, им хотелось, несомненно, видеть такое же волшебное превращение с Черпановым, эту глубину ответственности, да и ковров в присутственных местах нигде нет, а в загсе имеется коврик. Это что-нибудь да значит! – думали они, вернее, Людмила Львовна заставила их думать.

– А пускай смотрят! Можно уйти!

– Зачем уходить? Мы должны тоже с вами уйти за ширмочку и тоже оттуда появиться перед зеркалом! Но, конечно, появление мое перед зеркалом и среди толпы женихов в этом велосипедном пузыре будет смешным. Мы должны обдумать этот вопрос. Раньше всего, никаких приданых. Я враг приданых, и мне даже смешно об этом думать, не для того мы строим общий стол, чтобы возвращаться к этой идее. Однако тот вопрос, какой я поставлю перед вами, должен возбудить в вас сомнение, поэтому я говорю – за это плачу деньги.

– За меня! Людмила, он за меня платит деньги!

– Да нет, выслушайте. Буду говорить фактами. Вам Валерьян Львович передал за известное вознаграждение костюм…

– Какой костюм?

– Готовое платье заграничной работы.

– А, это зеленое!

– Да нет, говорили, что оно серое. Американцы предпочитают серое…

– Не знаю, что они предпочитали двадцать лет назад.

– Почему двадцать?

– Да что вы ко мне пристали? Вам его надо?

– Но я заплачу деньги.

– Деньги – так деньги, могу взять и деньги, а лучше всего достаньте мне за него вязаный шелковый костюм такого же цвета.

– Правильно! И немедленно же. Вы наденете зеленый шелковый, а я зеленый… Ну не к лицу мне зеленый. Нельзя ли серый?

– Принесли бы серый, отдала б.

– Так-таки зеленый.

– Да что я его, перекрашивала?

– А ну покажите! Очень любопытно посмотреть.

Людмила Львовна, как кукол, сняла невест и женихов с сундука. Он загудел, зазвенел, завыл, поднимая свою крышку. Сусанна достала сверток, завернутый в бумагу цвета молодой сосны. Черпанов буквально горел и вряд ли верил своим глазам. Насель, Жаворонков и другие выразили живейшее сочувствие, другие же сожаление, что не сумели содрать с него гигантские деньги, какие может дать, еще один, что Сусанна продешевит, одним словом, пока Сусанна развертывала сверток – Черпанов даже присел от волнения и как бы заиндевел. Признаться сказать, я тоже волновался, потому что появление костюма, который я считал совершенной и безнадежной выдумкой, очень удивило меня. Сперва мы увидали темную подкладку. Черпанов приподнял руки, как бы умоляя развернуть. Сусанна вздрогнула. Я увидел заграничную марку. «Отличная фирма – и марка одна и та же, сколько лет прошло, а все одинаково! Вот что значит Америка! А говорят, там нет традиций! Но я понимаю марку, однако, почему одинаковый подклад?» Черпанов говорил это, положив руку на костюм. Сусанна не имела возможности развернуть его. Лицо его посерело, но он старался утешить себя. Его смущали американские традиции.

– Я хотела сделать из него себе осенний жакет, – сказала Сусанна.

– Это было б преступлением! Такие вещи на жакет! Развертывайте!

Она развернула. Брызнуло темно-зеленое сукно и – золотые пуговицы с двуглавыми орлами. Черпанов пощупал пуговицы, стукнул в них пальцем, вообще постучать пальцами всем хотелось. Томительное молчание прервал Жаворонков:

– Очень странные костюмы носят в Америке. Недаром говорят, что там корону заказали нам.

Черпанов воскликнул:

– Позвольте, но это же тот сюртук, который поручено было мне продать!

– Не знаю, что вам поручено продать, но, может быть, и мы попали в число вами продаваемых?

– А почему вы, Жаворонков, не использовали этого костюма для того, чтобы соорудить рясу – впрочем, рясы не выйдет. Ведь это тот костюм?

– Тот, – растерянно подтвердил Жаворонков.

– А неужели, Насель, родственники упустили такое сукно, оно напоминает им время, когда б они могли вас эксплуатировать еще больше. Тот костюм, который я у вас ловил?

– Он самый.

– А вы, Ларвин, неужели и вам он не годился? Куда же вы смотрели, за чем заставили гоняться и тем отклонили меня от главных идей? Ведь это, Егор Егорыч, заговор, явный заговор против моей идеи, и сегодня же надо поставить этот вопрос на президиум! До такой степени морочить Жаворонкова. Да что же это такое?

– Позвольте, но вы чего ожидали?

– Того же, чего и вы, Егор Егорыч, – костюм американского миллиардера, который должен был купить известную вам вещь, которая перешла в частные руки из рук государства, но хитрый человек, так как за миллиардером проследили, дал ему переодеться в нашу одежду, дабы он ушел незамеченным, в цене, что ли, не сторговались, но это самая главная улика, говорящая за то, что корона находится в этом доме, все держат костюм, думая, что он явится за известной вещью. Понимаете?

– Но, значит, костюма нет?

– Но вы сами говорили, что есть.

– Я говорил о костюме, который взяла в заклад Степанида Константиновна.

– Никакого костюма я не брала.

– Ага, видите, она не брала никакого костюма. Может быть, вы, Егор Егорыч, присвоили костюм? Граждане, кто продал ему костюм? Егор Егорыч, вы растяпа, никакой американский миллиардер с вами дела иметь не будет, он посмотрит только на вашу рожу, ведь это вареная тыква, а не рожа! Отдайте костюм!

– Да вы с ума сошли, Леон Ионыч!

– Ну вот, изволите видеть, я же и сошел с ума. Конечно, это удобный способ отстранить человека от дела, к которому он приник, но я предвидел это, на это есть испытания. Вот вам… – Он посыпал справки. – Пожалуйста, вот даже по Фрейду и по всему. Все в порядке. Что вы хотите за костюм! И я вам все выкладывал. А дядя Савелий удирает! – Он посмотрел в окно.

– Ну вот, теперь-то Черпанов погиб. Уже поздно!

Он схватил сюртук, кинулся вдруг к выходу. Все уставились в окно. Людмила тоже посмотрела:

– А, женихи!

– Здорово, Людмила, здравствуй! И прощай! Здорово! – раздались голоса.

Я увидел на извозчике несколько здоровенных ребят в черных майках с белыми полосами. Я сразу узнал их по фотографии – эти низкие лбы и русые коки. Я был доволен. Я побежал. Черпанов оттолкнул доктора, который смотрел, как он несется по двору, держа сюртук за ворот, золотые пуговицы его блестели.

– Что, он узнал уже?

– Да, в окошко видел.

– Он не мог видеть. Он перелез через забор. Я сторожил возле кухни. Окно хотя и высокое, но мы с вами забыли про ходули. Он подошел к нему на ходулях и вылез. Черпанов сложил в чулане все, что можно было, и даже ключи от чуланов себе взял, но он забыл про ходули.

– Но странно, можно было поставить стол на стол.

– Поставить можно два стола, но этого мало, он так и сделал, один с кухни, другой от себя, но этого мало. Черпанов знал это, и здесь-то и пригодились ходули.

– Позвольте, вы говорите о дяде Савелии.

– Ну да. Вот, увидите, и дверь открыта. Совершенно нагло. Боюсь, не предупреждение ли это: спасайся, кто может, и Черпанов бросился спасаться.

Доктор закрыл дверь.

– Да он вовсе не оттого, он, может быть, даже и не видал, что дядя Савелий скрылся. Он увидал в окно, что подъезжают Лебедевы.

– А, так! Тогда бежим за ними.

– Куда?

– Туда, куда и они.

Мы побежали. У ворот с чемоданами стоял извозчик в полном недоумении. Подъезжали еще двое, в руках одного было кресло, кто-то крикнул, мне послышалось, что зовут доктора, да и кресло было какое-то знакомое, но доктор волочил меня за собой.

В конце переулка бежал Черпанов с сюртуком в руках, за ним черные майки, редкие прохожие спрашивали, черные майки, что-то ответив, продолжали молча бежать. Вообще бег был очень солидный, только доктор если б меня не торопил и не понукал, но я и сам не знаю, почему же я побежал, боюсь, что меня смутило то, что сбежал дядя Савелий, потому что, когда я выбежал уже на крыльцо, я слышал, что кто-то крикнул: «Дяди Савелия нету!» И в доме началась суматоха, застучали сундуки, ноги, кто-то завизжал, на лице доктора была написана такая озабоченность, какой я не видал у него никогда. Он смотрел совершенно напряженно.