Как приручить Обскура

Гриндевальд вскрыл его, как консервную банку. Грейвзу негде было спрятаться от его жадных вопросов, даже в самом себе ему некуда было пойти, укрыться хотя бы в мыслях — покров молчания сдёргивался с него без особенного труда, и он говорил, говорил, говорил, о своих планах побега, о своей ненависти, о бессилии и унижении, всеми мыслями, всеми чувствами выворачивался наизнанку.

Иногда он панически думал, что никогда не сумеет выбраться — и надеялся, что сойдёт с ума раньше, чем проживёт так несколько лет.

— Расскажи мне, как ты сегодня пытался сбежать, — начинал Грейвз-Гриндевальд, появляясь в доме на острове. Персиваль смотрел в своё собственное лицо, слышал собственный голос, и отвечал, побуждаемый зельем правды:

— Я видел акулий плавник. Это была сторожевая акула, таких заводят русалки. Я взял нож, подманил её ближе собственной кровью. Если бы мне удалось поймать её, оглушить и вырезать на боку послание, русалки заметили бы.

Гриндевальд искренне аплодировал его изобретательности и спрашивал дальше.

— Расскажи мне, как проходит отбор в авроры.

— Расскажи мне о мисс Порпентине Голдштейн.

— Расскажи мне о Серафине. Как ты зовёшь её наедине? Фима? Сима? «Госпожа президент, мэм»? Что, между вами правда ничего не было?..

— Расскажи мне, кого из Конгресса можно купить.

— Расскажи мне, где ты держишь досье.

— Расскажи мне, почему вы на ножах с этим Ноксом, он показался мне славным парнем.

— Расскажи…

— Расскажи…

— Расскажи…

Грейвз отвечал и смотрел ему в глаза. Представлял, как кулак врежется в это лицо, сплющивая губы, как из носа двумя струйками побежит кровь, закапает с подбородка на идеально белый, мать его была славная женщина, воротник.

— Расскажи мне про этого твоего мальчика. Сегодня хочу что-нибудь трогательное, — сказал как-то Грейвз-Гриндевальд, мановением палочки создавая в облупленной стене камин и устраиваясь у огня с чашкой кофе. — Что-нибудь… — он взмахнул в воздухе печеньем, макнул его в кофе, отгрыз кусочек и облизнул крошки с губ. — В общем, трогательное. Расскажи про свои добрые намерения, Перси. Есть же в тебе что-то человеческое?

Персиваль скользнул по нему взглядом, отстранённо думая, что начал уже привыкать видеть «себя» со стороны. Не позируя в зеркале, а вот так, в почти естественной обстановке. Как будто он раздвоился, и один Персиваль Грейвз, тот, который был циничным и беспринципным, захватил в плен другого — того, который никогда не мог прыгнуть выше своей головы.

Он гнал от себя эти мысли, понимая, что если поверит в это — сойдёт с ума. Он пытался сопротивляться и бунтовать, отвечал на издевательства издевательством, но как только Гриндевальду надоедали его трепыхания — он поил Персиваля Веритасерумом и продолжал собственную игру. У Грейвза не было ни одного шанса на победу в ней.

Так он пришёл к мысли, что имеет смысл попробовать новый путь. Сотрудничество. Он будет разговаривать с Гриндевальдом по своей воле, притворится покорным, усыпит бдительность, дождётся шанса… на что-нибудь.

Ему не давала покоя мысль, что до сих пор никто не заметил подмены. Неужели сыграть его было так просто?.. Даже Серафина не заметила, что он стал другим?.. А ведь он стал, Грейвз видел, что Гриндевальд преувеличивал, нахваливая свои актёрские способности.

А Криденс?.. Волнуется? Они не виделись уже две недели. Мальчик наверняка гадает, куда он пропал. Думает, что Грейвз оставил его?.. Или верит и ждёт?..

— Что-нибудь трогательное, — задумчиво повторил Персиваль, складывая руки на груди. Грейвз-Гриндевальд в кресле с энтузиазмом кивнул. Так странно было видеть чужую мимику на своём лице… Чужую ли?.. Грейвз не мог сказать, что в точности знает свою собственную манеру улыбаться, поднимать голову и щурить глаза. Он, конечно, имел пунктик на собственной внешности, но не настолько, чтобы репетировать перед зеркалом наиболее эффектные выражения.

Грейвз-Гриндевальд толчком ноги подвинул к нему стул, предлагая сесть рядом у камина и провести вечер, обмениваясь воспоминаниями. Грейвз сел. От огня было тепло, но по плечам почему-то всё равно пробегала дрожь. Из разбитого окна за правым плечом постоянно сквозило.

— Был холодный день. Конец марта, — сказал Персиваль.

Грейвз-Гриндевальд жевал своё печенье и с интересом смотрел ему в лицо. С очень похожим выражением внутренний голос иногда саркастично ронял своё «ну-ну». Персиваль уставился в камин.

— Я пришёл навестить Криденса во второй или третий раз. Он стоял у выхода из большого универмага. Как всегда, опустив голову, не глядя в лица людей. Протягивал листовку и ждал, пока кто-то возьмёт её. Иногда десять минут… полчаса. Потом протягивал новую.

— Бедный мальчик, — с гнусным акцентом сказал Грейвз-Гриндевальд и шумно отхлебнул кофе. — Дальше.

— Я подошёл, поманил его за собой. Он всегда следовал за мной, будто я вёл его на верёвке. Мы остановились в проулке, подальше от оживлённых улиц. Он протянул мне листовку — кажется, просто от растерянности. Но я тоже не знал, что сказать. Я взял её, он дал мне вторую. Я забирал у него листовки одну за одной, а он машинально протягивал новые. У него были красные окоченевшие пальцы… От сухости и холода растрескалась кожа.

— Да-да, морозный день, я помню, — кивнул Грейвз-Гриндевальд.

Заглядевшись на огонь, Грейвз потёр себя по плечам. Их как будто ломило от холода, даже суставы разнылись.

Был холодный, ветреный день. Криденс продрог так сильно, что ёжился даже под согревающими чарами. Грейвзу хотелось взять его руки в свои, согреть под своей мантией. Обнять его крепче, закутать, увести в тепло… Домой. Увести домой, сунуть в горячую воду, сесть на бортик ванны и смотреть, смотреть на него… На покрасневший и взмокший нос, на робко поджатые губы, на колени и широкие плечи, торчащие из воды — наверняка они все в родинках — на чёрные волоски на руках, обнявших колени, на стыдливо опущенное лицо, на тень от ресниц… Смотреть, пока сердце не перестанет биться, а потом протянуть руку, подцепить подбородок пальцем, поднять ему лицо, встретить губами…

— Пер-си, — недовольно протянул Грейвз-Гриндевальд. — Ты устал говорить? Веритасерум у меня в кармане, могу достать.

Грейвз покачал головой, ненадолго прижался губами к своему кулаку.

— Я забрал у него все листовки и превратил в стаю белых бабочек, — тихо сказал он после короткой паузы.

— Ну и какой ты после этого глава магической безопасности?.. — с упрёком спросил Грейвз-Гриндевальд. — Серьёзно, Перси. Нельзя нарушать Статут, если тебе просто так захотелось.

— Кто бы говорил! — огрызнулся Персиваль. — На тебе десятки нарушений помасштабнее!

— Ну, прости, вошёл в роль, — Грейвз-Гриндевальд широко улыбнулся. — Можешь не оправдываться. И что твой мальчик, впечатлился твоими бабочками?..

— Он испугался, — сухо сказал Грейвз. — Отпрянул от меня, прижался к стене. Опустил голову ещё ниже. Я видел, как у него дрожат пальцы, но он стоял там, как приклеенный. Не убегал. А бабочки кружились… над ним, над нами. Я чувствовал себя таким идиотом, — раздражённо сказал Персиваль. — Злился на себя. Сам не понимал, что я тут делаю. Зачем я к нему пришёл? Зачем пытаюсь его развлечь?.. Мы стояли, как два барана, он у одной стены, я у другой. Бабочки метались между нами, такие бессмысленные, бестолковые… По кругу, туда-сюда. Я уже хотел сжечь их и уйти, но тут Криденс поднял голову… посмотрел на меня исподлобья, как всегда это делал — подняв плечи, настороженно, будто боялся, что я ударю. А потом поднял голову — и посмотрел вверх.

Грейвз-Гриндевальд разглядывал лицо Персиваля с таким скучающе-отстранённым видом, будто просто зацепился взглядом за манекен в витрине, а мыслями был далеко. Но, стоило Персивалю сделать паузу, как он быстро и больно пнул его носком ботинка в щиколотку:

— Пер-си. Не отвлекайся.

Тот подавил вспышку ярости. Нет, Персиваль, нет. Дальше. Пусть расслабится, пусть думает, что ты подчинился. Терпи. Говори дальше…