#тихийпикет

2. Степень вежливости по отношению к людям – личный выбор каждого, но важно быть нейтральными – сдерживать агрессию и оскорбления в ответ на неприятие вашей позиции. Мы не просим вас «подставлять вторую щеку» – коммуникацию всегда можно оборвать. В случае опасности – защищайтесь!

3. Мы и наши плакаты активно выступаем против дискриминации женщин по признаку пола (сексизм), враждебного отношения к трансгендерным и транссексуальным людям (трансфобия), предубеждений в адрес людей других этнической, национальной, расовой принадлежностей (расизм, шовинизм), гомофобии/лесбофобии, системной дискриминации людей с инвалидностями и хроническими заболеваниями (эйблизм), дискриминации по внешности (лукизм), дискриминации по социальному классу (классизм), дискриминации человека на основании его возраста (эйджизм) и других видов дискриминаций.

4. Новые участницы и участники часто спрашивают о «технологии» тихогопикета: здесь все свободно, существует только одна просьба: держать плакат не демонстративно (как это обычно происходит в одиночных пикетах – на уровне груди), а любым другим «удобным» образом

Интервью

Елена Костюченко, Дарья Серенко

– Почему пикет – тихий?

– На тот момент, когда проект создавался у меня в голове, у меня было отторжение каких-то обыкновенных, привычных форм протеста. Я не хотела быть на митингах. Я понимала, что это нужно и важно, но ощущение у меня было такое, что я ору в пустоту. В тот момент мне хотелось осмысленной тишины. И я начала искать эту форму. Мой первый плакат был про активиста Ильдара Дадина, про то, что он сидит в тюрьме за одиночный пикет – ему дали 3 года. Я попробовала такой формат плаката – плаката в опущенной руке, как будто бы я еду с митинга или, наоборот, еду на митинг, нахожусь в своеобразном промежуточном состоянии. За одну мою короткую поездку в метро я поговорила с двумя людьми, которые сами прочитали украдкой мой плакат и подошли ко мне, чтобы узнать, что происходит. Я рассказала им, что вот есть такой человек Ильдар Дадин, он политзаключенный, рассказала о том, что одиночный пикет не надо согласовывать и что у нас есть на это конституционное право. После первого тихого пикета меня еще долго колотило, но при этом я чувствовала, что, скорее всего, эти разговоры не состоялись бы, если бы я просто стояла на улице, а не ехала в метро.

С тех пор я в течение полутора лет выходила почти каждый день с новым плакатом. И фиксировала разговоры по памяти в соцсетях.

– Для тебя протест всегда был про коммуникацию с людьми, которые вокруг? Не про коммуникацию… с властью?

– Честно говоря, мне сложно пока представить коммуникацию с властью не потому, что я не верю в эту коммуникацию, а потому, что мы находимся на такой огромной дистанции – где власть и где я, и трудно вообразить коммуникативный мост, который был бы предусмотрен таким положением вещей. И поэтому я никогда не могла понять, что это такое – разговор с властью. Для меня это всегда было коммуникацией с другими людьми, с людьми других взглядов. Хотя есть, конечно, другие активисты, у них выстроены иные стратегии, они могут добраться до самой верхушки и что-то там изменить, но это пока не про меня.

– Как происходил поиск языка, взаимодействие с другими?

– Правила вырабатывались постепенно. Одна я была только первые полтора месяца. Потом я завела паблик ВКонтакте, у меня были подписчики, человек пятьдесят, и я выкладывала каждый день то, что делаю, в Фейсбуке и в ВК. У меня было всего несколько правил на тот момент. Первое, что я поняла, – я никогда, ни при каких обстоятельствах в рамках акции не буду стоять с поднятым плакатом. Это было нужно, чтобы оставить больше возможности для взаимодействия, чтобы люди меня меньше боялись, а я меньше боялась их.

В процессе разговоров я поняла, что постараюсь быть вежливой и открытой, даже если категорически не согласна с тем, что мне говорят: я хотела дать человеку шанс высказать его позицию, потому что у нас очень мало пространств для свободного высказывания любых позиций. У меня не было задачи переубедить человека в его взглядах, я спорила, конечно, но спокойно относилась к тому, что каждый может остаться при своем.

Часто мы с людьми обсуждали то, что происходит между нами прямо сейчас. Многие говорили: так странно, что мы с вами стоим и говорим здесь. Мы вроде в метро, а обсуждаем национализм в России. Другие говорили: ну, девушка, вы – молодец, конечно, но вы же понимаете, что все, что вы делаете, бесполезно? Например, я с вами соглашусь, а кто-то с вами не согласится, все это капля в море. Помню, однажды встретила парня в метро, он был математиком, и он в уме пытался подсчитать эффективность моего плаката: сколько людей в день его увидят при лучшем раскладе, при худшем, как это может быть конвертировано в результат и т. д. Я ему отвечала – подожди, это же совершенно не важно и работает совершенно не так: вот мы с тобой сейчас разговариваем, потом я расскажу о том, как мы с тобой разговаривали, или ты расскажешь. А потом кто-то еще расскажет, как мы с тобой разговаривали. Так создаются совершенно непредсказуемые для нас ветки разговоров.

Тихийпикет – это еще и про открытость чужому опыту. Я вдруг поняла, что я как активистка жила в каком-то пузыре. В пузыре людей с такими же взглядами, и я никогда до этого – мне было тогда 23 – не выходила из этого пузыря. Был университетский пузырь, потом был пузырь на работе, где почти те же самые люди из университета. Я вышла из пузыря и поняла, что я вообще-то довольно привилегированный человек во многих вещах, у меня был доступ к образованию, я не занималась тяжелым физическим трудом, направленным на выживание. И я поняла, что надо злиться не столько на людей, транслирующих язык ненависти, а на систему, которая этот язык порождает. Как только акцент сместился, стало очень легко разговаривать. И под открытостью мы понимали не критику человека, а критику этой системы взглядов.

– А нет ли обвинений в пропаганде? Я по-прежнему живу иллюзией, что есть мои взгляды, жизненные позиции, частный жизненный опыт. И тут вдруг кто-то раз – и объявляет это либеральным обкомом или, не знаю, наоборот, путинской пропагандой.

– Это важно то, что ты сказала. Я не хочу называть чужие взгляды исключительно результатом пропаганды и обесценивать то, с чем человек живет. Но иногда я замечала, когда мы с незнакомыми людьми разговаривали друг с другом на самые острые и сложные темы, будто в нашем разговоре кроме нас двоих присутствовал кто-то третий или что-то третье. И это что-то могло идти вообще поперек всему тому, о чем мы говорили. Получалась такая нарушенная причинно-следственная история: вот человек излагает мне свои мысли и я слежу за их ходом, а потом вдруг появляется этот третий чужой язык, сконструированный, например, конкретными медиа. И сразу становится понятно, что это история часто про монополию на информацию и про попытку захватить внимание и мнение отдельно взятого человека. Когда я увидела эту путаницу, этого жуткого третьего, который стоит за мной, за нами, тогда стало проще разобраться, откуда такие противоречия, почему мы сами себя не можем поймать на логической ошибке. И в этой ситуации я как раз злилась на этого третьего.

– Этот третий, он, кстати, выскакивает, когда человек говорит? Как это обнаруживается?

– В моей жизни он существует постольку, поскольку я должна знать, как формируется реальность. Когда я созваниваюсь со своими родителями, которые смотрят телевизор, я должна понимать, о чем они говорят, иначе мы не поймем друг друга. Я не могу дать гарантий, что у меня самой развит достаточно мощный критический фильтр по отношению к тому контенту и той информации, которую потребляю я сама. Но я все время стараюсь задавать вопросы даже к тому, в чем уверена.