Венец Логоры

– Понятно, прилетают, благодетели! – фыркнул обидно больной. – Сыт привозят, как мы тут без него?

– Вы так сказали, как будто мы нехорошее что-то делаем, – смутился Иван. – А что плохого – людей кормить?

– А вот кишки к позвоночнику подтянет – поневоле задумаются! – с неожиданной злобой выкрикнул логориец. – Может, поля начнут засевать, а не кладбища!

– Но это же ваша планета! – воскликнул Иван. – Ваш народ! Вы что же, предлагаете, голодом их заморить?

– Я предлагаю их не кормить, а это не одно и то же. Пусть сами себя покормят! А то вся планета – воины, ни одного пахаря. Я по этому поводу притчу вспомнил. Время есть, желаешь – расскажу.

– Я по этому поводу одного человека вспомнил – осторожно улыбнулся Иван. – Время есть – послушаю.

Огромная, зловеще-чёрная мрачная фигура, высилась посреди Зала Правосудия, словно монумент – напоминание о неизбежности Кары. Чёрный шлем закрывал всю голову и лицо, оставляя лишь две, светящиеся красным, щели оптических приборов. Массивная броня надёжно прикрывала грудь, спину и плечи исполина; ноги и руки, обтянутые эластичной тканью, защищали броневые накладки; в руках, прикрытых армированными перчатками, великан привычно-небрежно держал тяжёлый, боевой излучатель. Голову опустил вниз, направив взгляд кроваво-красных щелей на стоявшего перед ним человека.

Пацан-подросток, съёжившись и замерев от холодного ужаса, стоял перед грозным и могучим Стражем, покачиваясь и едва держась на ватных ногах. Казалось, что лишь леденящий душу взгляд великана не позволял ему рухнуть прямо посреди Зала Правосудия.

А вокруг толпились люди: с заплаканными глазами, с весёлыми, с равнодушными… Все ждали сурового, но, как всегда, справедливого, приговора Стража.

– Ты признаёшь, что убил человека? Такого же подростка, как ты сам?

– Но он… Да, но… Так получилось!

– Ты сомневаешься в своей виновности?

– Я защищал девочку! Он её ударил и собирался ударить ещё! Я пытался его остановить…

От жгучей обиды паренёк сорвался в крик, не осознавая, на кого осмелился кричать.

– И что? – продолжил Страж.

– Он посоветовал мне написать жалобу и замахнулся… Я взял камень и ударил его по голове. И он умер. Но я не хотел убивать, я хотел защитить!

– Значит ли это, что ты не раскаиваешься?

– Не раскаиваюсь! Я его остановил! Как смог – так и остановил… Пусть теперь сам на том свете на меня жалобы пишет!

Гул возмущённых голосов взметнулся к сводам Зала Правосудия, но тут же и смолк, повинуясь жесту Стража.

– Виновен! Приговор: изъятие из общества. Без права возврата!

Под одобрительные крики людей Страж положил массивную ладонь на плечо подростка, провёл к своему кораблю и поднявшийся трап отрезал их от суетного, привычного мира людей. Сняв шлем, Страж повернулся к приговорённому и…улыбнулся.

– Добро пожаловать в Корпус Стражей Правопорядка, новобранец!

Иван покачал головой.

– И в чём суть?

– Всегда и везде есть люди, способные убивать себе подобных. Это не очень страшно, а иногда и необходимо. Страшно, когда такими становятся все. И убивают, просто потому, что так живут. Ни во что уже не веря!

– Но во что можно верить, убивая друг друга? В высший разум, в вечное добро?

– Да ни во что! Невозможно… Но очень нужно. Нужно верить, что есть какая-то цель у всего этого.

– И что: убийство ради высшей цели уже не грех? – хмыкнул Иван.

– А когда было иначе? Вся и разница, что цели меняются. Но обязательно остаются Высшими, как иначе?

Иван потрогал пальцем губы, посмотрел на свет. Похоже подсохло – аккуратнее надо улыбаться.

– Как же вы свою планету до такого состояния довели? – пробормотал он тихонько.

– Мы довели? – воскликнул больной так, что капельки крови и слюны брызнули в стороны. – Мы?! На Сэли с нашей планеты везут детей для публичных домов, в прислугу, на органы… Нужен сэлийцам мир на Логоре? На промышленной Актавии всегда дармовые рабочие руки нужны, а где их взять? Поедут логорийцы загибаться за бесценок на Актавию, если в их доме будет мир? Астара сюда сыт поставляет – нужно астарийцам, чтобы логорийцы его сами выращивали? Вам всем нужно, чтобы мы сидели в грязи и крови! Вам всем от этого сплошная польза! И нет среди вас чистеньких, не обольщайся!

Он зашёлся в хрипе, закашлялся гулко и страшно, разбрызгивая кровавую слизь; сухая ладошка беспомощно колотила по куче тряпья – в то место, где должна находиться грудь. Спокойно сидевшие до этого люди в панике снялись с места, бросились к двери. Те, что добежали первыми, отчаянно, сбивая в кровь кулаки, замолотили в грохочущую и дребезжащую дверь, задние жались к ним, стремясь уйти от страшной опасности подальше. Хорошо ещё, что людей в камере сидело немного, иначе первых просто бы размазали в красную кашу. Дико визжала знакомая, маленькая девчушка, тыкала пальчиком в сторону забрызганного кровью лица Ивана. Она не понимала своего счастья – оказаться в последнем ряду, так далеко от выхода. А если бы первой прибежала…

Иван схватил ковш, бросился к ведру, зачерпнул воды и вернулся к больному, но поздно, поздно… Да и не помогла бы вода, чего уж там. Из кучи рванины жизнь ушла, остались ветхие тряпки, ветхие кости, ветхая кожа. Иван плеснул воду на лицо, шершавой ладонью размазал, утёрся грязным рукавом.

Дверь открылась и людская волна, едва не сбив с ног охранника, выплеснулась наружу и растеклась в разные стороны. Коротко тявкнул автомат, один из бежавших нелепо взмахнул руками, запутался в собственных ногах и упал в пыль, оставшись лежать бесформенной кучей. На серо-зелёной куртке влажно набухло чёрное пятно, вниз поползло и взялось подтекать грязной, блестящей лужицей. Остальные пленники рухнули, кто где бежал – живые, но уже ни на что не способные. Смерть везде, везде, везде…

Меченый верзила заглянул в камеру.

– Давай, выноси дохлятину и скидывай под обрыв. Дело знакомое. Недолго ты с новым дружком похороводился!

– Я астариец! – сбивчиво забормотал Иван, заметив нехороший блеск в его чёрных глазах. И то, как старательно верзила выдерживает дистанцию, не опуская автомат.

– Я для вас неопасен! Я не могу заразиться, нам прививки специальные ставят. А иначе стал бы я с больным разговаривать! Ну что я, идиот, что ли?

Вытянул перед собой руки, совершенно не понимая, что этот жест должен означать и в чём убедить.

– Я дорого стою! Но живой! Астара за меня хорошо заплатит. Не надо меня убивать!

Иван отчаянно надеялся, что верзила понимает его слова – неряшливые, бессвязные, сдобренные кровью из открывшихся трещин на губах. И с облегчением заметил, как уходит смертельная отрешённость из глаз огромного бойца. Кажется, в Иване он вновь увидел человека. И, самое главное – человека полезного.

– Это, значит, на продажу тебя жмуры утренние готовили? Ладно, – он забросил автомат за спину и Иван непроизвольно выдохнул. Поживём ещё…

– Но дохлятину всё равно тебе выбрасывать, раз уж ты такой привитый. А потом в отдельной камере посидишь. И так из-за тебя хорошего раба грохнуть пришлось. Убыток. А сколько за тебя взять можно – поди разбери, пока что… Кстати, меня Меченым кличут. Теперь мой отряд за тобой присматривать будет. Цени!

Глава 6.

Ровно через три дня, как и предписывают осторожным людям правила карантина, отряд Меченого отправился в путь. Вытянулся короткой кишкой из ворот перевалочной базы и минут через двадцать растворился в лесу. Словно и не появлялся тут никогда. Лишь ветерок утренний, да пение бодрых пташек, на лугу остались.

Теперь вожак убедился, что Иван действительно заразу не подхватил и к продаже готов. Всё это время пленник сидел один в каменном закутке, с открытым небом над головой, аккуратно расчерченным на квадратики железной решёткой. Совсем плохо стало на вторую ночь, когда взялся надоедливо моросить мерзкий, совершенно осенний, дождь. А уж когда пришло стылое утро, Ивана затрясло так, что лязгом зубов, кажется, часового на вышке вспугнул. Тело колотило бесконтрольно и неудержимо, мясо от костей вибрацией точно отшибло. От каменных стен тянуло могильным холодом и тошнотворным запахом перепрелого, заживо гниющего мха, что прижился в пазах аляповатой кладки. А днем, когда солнышко разошлось припекать, в каменном мешке сгустилась вязкая, влажная духота, вонявшая всем тем, что годами впитывалось в стены, пол, и особенно – в бетонный, выщербленный жёлоб. Чтобы не задохнуться, Иван, время от времени, подпрыгивал, цеплялся за ржавые прутья над головой, подтягивался и жадно хватал ртом кусья относительно свежего воздуха. Правда руки не могли долго удерживать на весу многострадальное тело и приходилось вновь с головой окунаться в мерзкое болото собственного ада. А следом приходила ночь… Одно радовало: биозавеса дело знает туго и заболеть Ивану не светит, даже в свете всех его мучений.