Страница 48 из 52
Нет, даже слышать не хочет.
А может, правильно, что не хочет. Может, тот шестнадцатилетний мальчик прав? И должность бригадира газоэлектросварщиков — это не совсем то, о чем мечталось?
Не думали?
А вы подумайте.
Ведь в космонавты можно попытаться и в тридцать пять. Ну не в космонавты, но хотя бы в Центр подготовки космонавтов испытателем скафандров. Все-таки ближе.
Ну решайтесь же, ну!..
Пусть вы не станете испытателем, но если сдвинетесь, хотя бы работу на более интересную поменяете.
Ведь не все же потеряно!
Мне не верите, у себя шестнадцатилетнего спросите. Он будет — за. И против бригадирства. Категорически против…
А у вас все в порядке? Хотели в детстве продавать мороженое и продаете? И с удовольствием лопаете?
Рад за вас. И не советую ничего в жизни менять.
А вы, вы что-то погрустнели? Видно, не понравились вы нынешний — себе молодому.
Значит, надо задуматься, значит, возможно, не все в вашей биографии благополучно, раз вы споткнулись на этом немудреном тесте. И надо попытаться…
Да возможно, все возможно!
Писатель Гончаров написал первый роман в тридцать пять лет! И тем не менее успел стать классиком.
Говорите, это давно было? Но все равно правда!
Впрочем, могу привести более свежие примеры.
Мадлен Олбрайт знаете? Ну та что госсекретарь США? Так вот, она начала свою карьеру в сорок лет, а до того была в политическом смысле никем, с тремя детьми на руках. Была никем, а стала всем. Всем известна.
Не убеждает вас пример Мадлен Олбрайт?
Ах вы о такой не слышали, потому что «Новости» по телевизору не смотрите.
А что тогда смотрите? Исключительно MTV?
Хорошо, тогда пример из их хит-парадов.
Имя Тины Тернер вам ни о чем не говорит? Ну вот видите…
А она, между прочим, тоже не из ранних. То есть начала она относительно рано, но в сорок лет начала заново. С нуля! Без продюсера, со стартовым капиталом, составлявшим тридцать шесть центов.
И ничего, прорвалась. В высшие строчки мировых хит-парадов прорвалась. Одна. Без поддержки. В возрасте, в котором другие считают, что пора отправляться на покой.
Что вы на это скажете?
Так это у них там, а у нас здесь…
А что — здесь? Здесь можно в пример ставить целые поколения. Которые вначале двадцать лет махали кайлом в лагерях, а потом, в сороковник выйдя на волю, двадцатилетних потеснили! И тоже прорвались и стали именами!
Или те, недавние, которым возраст не помешал превратиться из старых директоров в «новых русских». И, между прочим, многим не в сорок, многим в пятьдесят с хвостиком!
Почему они могли, а вы нет?
Почему они решились, а вы нет?
Убедил?
Нет? Ну хотя бы немного расшевелил?
Тогда начнем с начала.
С чего?
С того, с чего начинают молодые. Потому что методология строительства биографий не имеет возрастных ограничений.
Проверьте себя на наличие талантов и способностей.
Соберите информацию.
Убедитесь, что вы способны пахать…
Не способны пахать? Почему?
Уже смысла нет? Можно сказать, полжизни прожито.
Для вас, может быть, смысла и нет. А для детей? Вы спрашивали своих детей, каким они хотят вас видеть?
Не спрашивали?
Это нехорошо. Нехорошо, что вы забыли о своих детях. Эгоистично это.
— Да чего о них помнить? Они как сыр в масле! Сыты, одеты…
— А может, они хотят не в этом масле? Может, они хотят в другом масле? Как вы смеете брать на себя ответственность распоряжаться чужими жизнями? Жизнями небезразличных вам людей?
— Да я как-то… Я думал…
— Не о том думали — о себе думали!
Думали: зачем я пойду на эту, которая мне не нравится, работу?
Затем, что можете сделать там карьеру и через пяток лет пристроить к себе детей.
Не хочу я заниматься коммерцией, это грязь!..
А ваши дети хотят. Хотят, чтобы у них были деньги на образование, которых теперь у вас нет.
Чтобы была выгодная работа.
Был стартовый капитал.
Было налаженное дело, которое вы им передадите…
Впрочем, на ту нелюбимую работу можно не идти, но тогда надо решить проблему как-то иначе.
Но в любом случае решать надо!
Если, конечно, вы хотите обеспечить счастливое будущее детям. Хотите, чтобы они вам были благодарны и любили вас до гроба.
Хотите — действуйте.
Не хотите — не жалуйтесь.
В качестве иллюстрации расскажу одну историю. Нашу историю, случившуюся не у нас.
Не так давно во Франции я имел несколько длинных бесед с француженкой, которая, по неосторожности выйдя за русского, родила от него двух детей. Больше десяти лет она жила в Советском Союзе, совершив своеобразный, не оцененный современниками, подвиг. Потому что десять лет стоять в очередях за кефиром и в детсад, будучи иностранкой!..
Она победила. Хотя бы потому, что не сгинула в тех очередях, да еще подняла двух детей!
Которых впоследствии увезла с собой в Париж.
Ах, Париж, Париж!..
Да погодите вы. Это же не тот милый, экскурсионный Париж, о котором мечтает всякий русский. Это обычный, в котором надо жить, в том смысле, что где-то жить и на что-то жить, город.
Тот же Улан-Удэ, только в чем-то более жесткий, так как половину заработанных денег надо отдавать государству в виде налогов. И надо выкупать дом. Отдавать кредиты. И надо…
Вот вы, я вижу, кривитесь. Мол, что это он такое тут болтает! Как можно сравнивать их жизнь с нашей?! Да они там!.. Да мы здесь!.. Это же так… так по-разному!
Согласен, по-разному. Но не легко! И там не легко, и здесь. Просто у нас свои проблемы, а у них, не менее неразрешимые, свои. А так, чтобы вовсе без проблем, это даже у Билла Гейтса не бывает.
Опять не верите?
А представить такое, что, если вы не способны заплатить налоги и объявляете себя банкротом, государство может забрать ваших детей? От вас забрать. В детский дом забрать. При худшем раскладе — навсегда. На том основании, что, раз вы банкрот, вы не можете обеспечить им достойного содержания.
А, каково? Разве эта проблема мельче наших проблем?
Той моей француженке, когда юристы популярно объяснили процедуру отлучения ее от детей, так не показалось.
Впрочем, эта беда была не последняя. Были и другие. В том числе та, с которой пришлось разбираться мне.
Беда называлась — раздвоенность.
Мамы, которая, проведя десять лет в России, стала полурусской-полуфранцуженкой. И детей, которые по крови и воспитанию тоже были серединкой на половинку. В детсад ходили наш, в начальную школу тоже нашу. В среднюю — уже французскую.
Отчего приобрели некоторые исконно русские черты. Например, любовь к снегу и квасу… А мама — ярко выраженное чадолюбие. Которое у нас позволительно в отношении ребенка вплоть до его восьмидесятипятилетия.
И чего нет на Западе, где нянькаться с детьми старше шестнадцати не принято. Где, как выразился один мой знакомый немец, люди живут как птицы. То есть в семьях живут вместе лишь до момента, пока птенец не оперился. А потом он сам по себе, а старшие сами по себе. И никто в жизнь друг друга не лезет. Бывает, даже телефонными звонками. Короче — поделили червячков и разбежались по скворечникам.
Что мою француженку уже не устраивало. Ей мечталось продлить теплые отношения с детьми и после того, как они встанут на крыло. Хотелось бесконечной друг к другу нежности и любви.
Она пыталась в центре Парижа воссоздать кусочек России!
Что получалось плохо, так как дети становились все более и более французами и все менее и менее русскими.
— Их не удержать, они все равно уйдут, — говорил я. — Дети всегда уходят в большой мир.
— Но там их не ждет ничего хорошего — безработица, разобщенность…
— А что здесь? Что ждет их дома? Мама, которая, с их точки зрения, почти никто. Которая еле-еле сводит концы с концами.
Я понимаю, что вы работали с премьер-министрами, президентами и выдающимися деятелями культуры. Но это было тогда. В прошлом. А их интересует будущее. Которое вы обеспечить не можете.